Переменчивые формы облаков

        Заходящее солнце подсветило облака так, что подумалось: если бы человек смог получить постоянную прописку посреди этих сочных абрикосов и персиков вперемешку с взбитыми сливками, он обязательно нашел бы свое счастье и уже никогда его не терял.
        Взгляд неотрывно сопровождал торжественно-неспешное шествие, как собака – хозяина, пуская слюнки фантазии в тщетной мечте надкусить недоступные небесные плоды. Но вскоре посреди растительных форм забрезжили выдающиеся исторические личности.
        Первым появился Владимир Ленин в профиль. Он плыл со слегка запрокинутой вверх головой. Бородка клином образовывала с поверхностью земли баллистический угол в сорок пять градусов. Вождь с проницательным прищуром смотрел в сторону еще не высветившихся звезд, словно пытался не только примирить теорию и практику марксизма, но поместить это направление политэкономии в глобальный астрономический контекст. В то же время, налицо были некоторые признаки тревоги. Возможно, ее причина заключалась не в сомнении по поводу целесообразности марксизма, но конкретной опасности. Потому что над Владимиром Ильичом нависла акула с пакостно приоткрытой пастью. У акулы был такой похотливый вид, будто она желала поцеловать вождя взасос. Но поцелую помешал самолет, пролетевший между ними в роковой момент неотвратимого соития и оставивший после себя серебристый след, который тут же начал расплываться в кружевную скатерть, прожженную сигаретами пьяных гостей.
        Изменила свой образ и акула. Теперь она походила на человека, крепко спящего животом вниз. Вероятно, Владимиру Ильичу с его неистощимой энергией стало неприятно, что прямо над ним навис сновидец. К тому же было совершенно не известно, грезил ли тот о светлом будущем, тосковал ли по пережиткам прошлого или же дрых беспробудным сном равнодушного обывателя. Но Ленин не успел возмутиться, потому что превратился в Зигмунда Фрейда. У Фрейда был безрадостный вид человека, уставшего защищать психоанализ перед враждебной аудиторией бездарных академиков, променявших тернии научных изысканий на садовые цветы дипломов и лавров.
        Спящий пациент открыл рот, чтобы исповедоваться знатоку человеческих душ, но спасовал, мутировав в слона, с апокалипсически  трубящим хоботом и плюгавым хвостиком в форме отслужившего пениса в сторону великого ученого, не заслужившего такого обхождения. Фрейд нахлобучил бороду на рот, как ватно-марлевую повязку от заразы, и отрешенно закрыл глаза: возможно, все эти несуразные неофрейдисты были гораздо ближе к истине, чем он предполагал. Впрочем, разве истина существовала вне субъекта восприятия? (Его ли это мысль? Проклятый Юнг, вечно путавшийся под ногами, но неизменно оказывавшийся над головой!)
        Фрейд насупился и стал напоминать Бориса Гребенщикова, приготовившегося исполнить песню «Козлы» стаду баранов своих поклонников, не пожалевших денег на дорогие билеты. Но концерта не состоялось. Солнце опустилось за линию горизонта, и облака стали несъедобными – безличными и враждебными человеческой сущности. Теперь они грозно и грузно висели над землей, словно свинцовые цеппелины с брюхами, отороченными дорогими мехами трудноуловимых пушных зверей: песца, соболя и голубой норки. Ночные грызуны притащили с собой зловещие сумерки и обнажили острые резцы, хищно блиставшие в свете луны.
        Глазам стало трудно видеть, и они заслезились. А потом в доме зажгли свет, и мир за окном отступил до утра.
       
       
        4 мая 2019 г. Экстон.