Мамон! Ты, как Трязор!

Мамон! Ты как Трязор…  в разор, без устали все лаешь на Марусю. Няужто так она тебя достала? Иль припекло, иль раком в ночь не встала. Иль теща напужала тебя при соитии огарочком свечи?
- Все разом. Жена напугала, хоть не ропчи и не дрищи… легла спать пьяной у печи, и без трусов… а теща стерва, отголосок перлов… та развалилась на диване, хоть не дыши… не дает мне отрадно, груз болельщика нести. Бокс посмотреть…за Емельяненко болеть.
-Милай постой! Сорока вот что принесла, увещевала.
-Кому?
Табе и мне, и всем за упокой родне. Людку Васьки Хромого помнишь?
-Да!
 Она раздобрела, раздалась в телесах, грудь колесом впереди себя катить. Она как акула селедки обожралась, и бежала в прошлую среду на пол- одиннадцатого, к электричке. В   Мосолову гору поднялась… приспичило, присела… смотрело на село. Гора в наклон, она в поклон. Иль газы отошли, иль неудобно села. Кубарем с горы и покатилась, полетела в низ. Руки от страха ли, под коленями скрестила… струя как у кита… и так вниз покатилась… кума с лубка. Немой Даниил стоял у правого крыльца, у магазина. Чуть умом не тронулся.
-Почему?
-Коль на него с горы несется лубочная жопа. Людка на огромной скорости вращаясь, извращаясь, задом, срази ее гром, пробила обшивку магазина. И стены сотрясла… тут пошла кутерьма такая… Стеллаж у Маруси в магазине с продуктами на хозяйку, Марусю рухнул-  пал. Консервы ей всю грудь преобразили…и повредили сарафан. Маруся как сумасшедшая выскочила на крыльцо и орёть: Землетрясение! Сунами! А немой, мычить и пальцем в Людку тычеть. Мишка Бязруков шел за пузырьком…, остановился, поправил пустой рукав… притиснулся к немому.  О боже мой! Живой камень ляжить и не шевелиться. Жопа в земле, а в мандушке щепка. Руки под коленями сцеплены… судорога свяла ее так, что два мужика не могли их расцепить. А немой хитрец еще тот, ей сиськи помял, потер… смотрит, – это ей не помогаеть. Тогда он два пальса ей в мандушку вложил…не глубоко, до второго сустава…она и ожила, руки расщепила, ноги опустила… страсть какая одолела мужиков…
-А Людка что? Без трусов?
-Она их отродясь не носила…
-И что?
-Что, что! - страсть какая, на гору шла,- цвела…а после блаженной стала, с лица сошла.А нынче, ночью случилось чудо. Горемиха - Горемыка мне на ушко шепнула… говорить; Крадется кто-то ночью в белом к дому немого. Она так перепужалась! Неужто сам ангел? Но усомнилась… Фягура женская… и в теле. А эта в белом, к двери немого подошла, тихо постучалась,- вошла. А вышла радёшенько, раненько с петухами. Горемыка сидела у окна, ждала…
- И дождалась?
- Дождалась Мамон, дождалась! Выпорхнула она ангелом белым и полетела… как бывало я…    Вспорхну бывало из-под тебя.
-Неужто это Людка! Василия Петровича, хромого незабудка.
- Люди балакають: что хрен в толщину двух пальсев, али брешуть?!
- у Немого два, - моих четыре. Вот теперь кумекай.
-А Мишка Бязруков шел с бутылочкой к сабе и приговаривал: Какая проза! Какая поза! А жопа, магнитом притягиваеть к себе. А его суседка,- Машка заполошная слышала… думала дехвирамбы он ей поеть…- вот дура! Ох, что-то глаз дереть.
- Глаз не… п…, проморгает.
-А кто это так голосисто поеть? Неужто Людка?
- Она…
-Да! Коль кто-то бабу продереть, -она и запаеть… соловушкой.
-Моя же каркнет! Хотя сама гриб – чага.
- А я телом еще хороша? Что скажешь?
-Не помню,- пьяный был.
-Какой же ты гомнюк… обязательно в душу плюнешь! Да… зачем я к тебе пришла?
  Запамятовала совсем баба… трусы забыла одеть.
-Я сегодня не в форме.
-Да! Вспомнила! Я вчерась с утрица встала… стою голая. А зеркало чистое, ясное… и вдруг!Что-то в зеркале за мной черное мялькнуло… в кашемировом платке. Платок цвятастый, красивый, спасу нет. И голоском речистым меня спрашиваеть: «Красависа, вы на метле не летаете?» А голосок знакомый, будто Мамон твой. Я отвечаю: «Мил человек! Мне бы мядку черпак, да сухой кизяк в придачу …- тогда я полятела.» /Хотя я только приготовилась причесаться и ее чесануть… а тут она, иль он с вопросом. / Говорю,-нет! А оно говорить: -  полетели! Схватило оно меня одной рукой за талию, другой держить за хохолок. Мне и приятно, и больно.  Ну думаю … мне конес. Пропала бабушка. И с тобой, с Марусей не попрощалась… лечу. Оно меня несеть в высь и с выси всю округу кажить. Смотрю, Мамон присел меж дров… лень ему до нужника идти. А Коля горбатый, с косой бегаеть – кур пужаеть. Вера ему указ даеть: «Колюшка, зареж курису!»- вот он и бегаеть за ними с косой.
-Зарезал?
Где там… косу с пьяна воткнул в угол сарая, и сам упал, лежить. А на другом конце села Пярфил свою бабу в копне мнеть, доить… не успокоить. А Шура воеть, добавки просить. Кричить, -еще, еще!
-А Перфил?
-Устал, аж пар идеть… вот думаю; мы тешились, смеялись над ним… а выходить он свой доморощенный сексуальный гигант…, коль тушу в два центнера лихо обьезжаеть. Вот думаю… мы его за дурачка считали. А он глянь какие финтили выкидываеть… И в будний день. А что он творить с Шурой в воскресный? А село все в цвяту. Картошка цвететь. Лапухи выше крыши, стоять, как упыри на распутье. Крапива стеной. А георгин столько… аж в глазу рябить… цвет разный, а белые с твою голову. Пчелки жужжать…Они с мядком, тяжело им с цвятка подняться. А слева у Озеровского лога, лиса хвостом след заметаеть, до Вари Пищулиной спешить. У нее кур много,- полный двор, а дыр еще больше. А ее наседка вывела утят … вокруг лужи квокчет, а утята в луже головастиков щипають. А кабель Вари, уши навострил… видимо слышит, как лиса хвостом мететь. А Алеха дурень в другой стороне лису ждеть. Лежить себе с ружьишком в скрадке и курить… дымок синенькай над ним вьется. А на правой стороне села Мишка бязрукай соседку тискаеть , к греху склоняеть. Память к месту примеряеть.
- Неужто Полю?
-Не разобрала, зрение плохое… в глазу рябит. Вот так летала, летала. Говорю, – будя! - я устала. Да и голая я, народ смотрить… Дивиться…-баба на метле. А детвора из рогаток свинцовые шарики пуляють… они как пчелы роем пролетають. Одна в задницу попала… у меня аж шерсть закачалась… я аж взвизгнула. А если бы в глаз? А руки меня за талию сжимають… теплеють, теплеють… мне сладостно так стало, жар до костей пробираеть. А голос будто твой, зоветь, - «Ляти ко мне»!  Я и полятела… очнулась, лежу в постели голая…  рядом картуз твой. Ты не припомнишь; когда картуз у меня оставил?
-Хведор твой е… ловелас, приходил вчерась. Мы выпили, он к тебе пошел и картуз мой прихватил, а свой оставил.
- А я где была?
-Трусы в реке полоскала.
-А Хведор , куда делся?
-Говорит, пойду на реку, яйца Фаберже сполосну.
-Я его там не встречала.
-А как ты встретишь, коль ты раком к боженьке стояла… голова в иле застряла. Напугал тебя кто? Ты лицом пала вниз с бревна и в илу застряла. Барахтаешься, а вылезти из ила и воды не можешь. Если бы не твой Хведор,- тебе конец.
- Он меня… милёный, прошеный спас?
 - Да! На руках принес…- ты никакая. Сначала тебя в чувство привел… переломил, через колено воду с илом слил. По заднице похлопал… Говорит; - «Баба хоть с душком, но еще с добром и к месту.»
-А где он сейчас?
-А кто его знает. Он тебя того… вышел на крыльцо голый, Фаберже помял и выразил мысль явную… удалился.
-Какую?
- Одна хороша! Но я поищу другую! Вышел, и пошел вдоль села. У Веры Васильевой остановился. Стоял не долго. Вера видно не приняла…- пошел дальше.
– Не уж-то не приняла?
-Тряпкой его огреть хотела.
-И что?
-Увернулся.
-Куда же он пошел? А мне Мамон так полетать захотелось… аж мочи нет. Пришел бы посмотрел… в чем болячка… пока твоя спит. А я на стол накрою… пусть у нас с тобой будеть бизнес свой.