Стройотряд. Выходные как они есть

   Во второй части я уже писал, что работали мы почти без выходных. Почти – потому что один всё-таки помню. Точнее, два. Но второй – только у тех, кто после запланированного месяца остался недоволен заработком в 120 целковых, о которых не стыдно рассказывать людям стало спустя разве что четверть века, когда вообще уже ничего не стыдно, и решил потрудиться ещё пару недель. Там же, но на других работах. Так вышло, что куда более лёгких физически и привлекательных материально. Ну, бывает. Что часто – так это случайность.
Ну и вот, чтобы дома не волновались, телефонов-то не было, мы, остававшиеся, съездили на денёк на побывку. Благо, работали недалеко, в пределах области, в местах, где 41 год спустя произойдут кровавые события, окончившиеся подписанием соглашения под названием «Минск-2». Пополнили заодно запасы, в основном, одежды, так как спецовки нам не выдавали.
Но не только одежды, конечно. Я, к примеру, обнаружил дома абрикосовое «вино». Так думала сестра, которая его попыталась сделать ни с того ни с сего, не имея ни малейшего представления о процессе, так подумал и я. Причём оба – без кавычек. Потому прихватил с собой парочку трёхлитровок – вечерком устроить людям и себе маленький душевный праздник.
Увидав это богатство, народ засуетился и через какие-то полчаса стол ломился от яств. Что среди них снова не было селёдок под шубой – так у нас и девушек там не было. Расселись всем боевым составом. Человек десять, наверное. А то и все двенадцать. Или восемь. А кружка – одна. Как такое могло случиться? Однако, случилось. Раз такое дело, решили очередь на питие установить по старшинству, а до меня, как до хозяина праздника, она должна была дойти и дошла в самом хвосте.
Первым пробу снимал Толик. Невысокого роста, уплотнённого телосложения. Своеобразный мужичок, старший из одиннадцати детей в семье шахтёра; поступивший после армии и техникума; самостоятельно запомнивший чуть ли не весь англо-русский словарь в английской его части, но так и не научившийся складывать слова в предложения; вроде бы неплохо наяривавший на баяне, но тут я пас – не соображаю, хотя на свадьбе его сестры мне его исполнение понравилось; абсолютно без специального образования умевший классно рисовать портреты в карандаше, при этом чертя отвратительно, чертежи его всегда были настолько грязны, что мы шутили: «Как чертит Толик? Вначале он берёт лист ватмана, заливает его тушью, а после хватает лезвие и вырезает лишнее»; самостоятельно же изучивший стенографию, конспектировавший только ею, что бесило преподов на «военке», ибо там же всё, кроме баллистики, было под грифом, к тому времени всего лишь лет десять назад переданное для глубокого ознакомления израильтянам арабами, а он не пойми что пишет, да ещё и в «секретку» потом сдаёт; в студобщаге удивлявший живших с ним в одной комнате умением и привычкой буквально на глазах пьянеть в отсутствие спиртного (оказалось, прятал под кровать бутылку и присасывался к ней, как только остальные на минутку выходили по делам); учившийся средне, но в широком диапазоне – от «отлично» до «неуд» и пересдачи; доработавшийся впоследствии до зам.директора шахты по кап. строительству и перешедший в девяностых в какую-то хитро-мутную международную корпорацию, чего-то там копавшую на Чукотке; имевший достаточно скверный характер для того, чтобы о нём не говорить, поскольку Толика уже давно с нами нет. Итак, Толик встал, произнёс знаменитые слова, через годы как бы не «сплагиаченные» сценаристами фильма «Особенности национальной охоты», выпил, крякнул и, с трудом вдохнув-выдохнув, просипел:
- Уксус!
Я тут же расстроился. Братва – кто как. Но своей доли никто пропускать намерен не был: Толик же вот он, живой, ничего с ним не случилось. Только глаза слезятся. Но это же от счастья – может ведь такое быть? Остальные перед подвигом тоже вставали, произносили торжественные речи, пили и замолкали… Передо мной очередь дошла до паренька, имени которого я не помню, он не из нашей группы был, а фамилию называть не буду. Пусть тоже будет Васей. Как и кровельщик из второй части. А кстати, да… Вроде, есть дежавю. Вася был очень худ, очень высок и очень бледен лицом. Он взял в руку кружку, оглядел сидящих за столом, как бы прощаясь на всякий случай с товарищами, и молча, без тоста, влил в себя содержимое. И – тишина… Нет, Вася продолжал стоять, никуда он не делся, но – тишина… И так – с полминуты. Наши, особенно мои, нервы натянулись, а у меня ещё и мышцы ног напряглись, готовясь к спурту. И тут:
- Хххы! Зашибись винцо!
Врал ли он намеренно, глядя на приунывшего меня, или у него такой своеобразный вкус? Не знаю. Но, настроенный на «зашибись винцо», я собственно винца в кружке как раз и не почувствовал, зато уксуса – хоть отбавляй. Тем не менее, лицом в грязь ударяться было нельзя: во-первых, моё, во-вторых, грязи не было, в-третьих, ещё три литра оставалось. Не выбрасывать же. Но допивали уже без лишней патетики – истово и по-деловому. А наутро были как огурчики. И даже не в смысле зелёные.
*
А второй, вернее, первый воскресный выходной вообще непонятно, к чему был приурочен, но он точно был. Озвучили его нам накануне. И человека три из наших по такому случаю вечерком рванули в клуб – оттянуться, потусоваться, девчонок местных закадрить, дело-то молодое… Вернулись поздно и смеялись, что завтра их «будут бить и, возможно, ногами». Местные мушкетёры наобещали и выглядели при этом неумолимо. В лице одного, но, по-видимому, главного д'Артаньяна. Не в курсе, почему такое шикарное мероприятие перенесли на завтра, возможно, силы были неравны, нужно было подходящее войско собрать, обучить, произвести боевое слаживание, приготовить оружие и боеприпасы...
В воскресенье же после завтрака несколько человек, в том числе и я, до самозабвения терзали футбольный мячик, к обеду так и не определив сильнейшего, а пообедав, сходили на речку – хоть раз искупаться нормально, так как общий так называемый уличный душ – огороженная от назойливых посторонних взглядов извне система труб, краников и леек – нужного эффекта не приносила. Да и как могла принести, если из тех леек вода натуральным образом не текла, а капала, причём укорачиванием пауз между каплями ни разу не заморачиваясь? Искупавшись, довольные собой и жизнью, разбрелись по комнатам и природе в надежде с пользой для воспоминаний убить оставшееся светлое время суток.
Лично я набрёл возле общежития на манюсенького лягушонка. Такого симпатягу (может, и такую, в данном конкретном случае это никакой роли не играло), милашку, что я не удержался и взял его с собой на этаж. Зачем? Вопрос… Водрузив его на стол в своей комнате и поиграв с минуту с ним в гляделки, понял, что это – всё. Развлечение окончено, так и не начавшись. Тогда я бережно взял его в ладонь и понёс возвращать в естественную среду обитания. Но не донёс: по пути наткнулся на приоткрытую дверь в соседнюю комнату, отворил её пошире и увидал разлёгшегося на кровати Лёху Кадета. Кадет – это прозвище, данное ему в наказание за окончание Суворовского училища. Лёха читал интересную книгу и ему было не до меня. В ногах кровати стоял стул, на спинке которого висела лёхина парадная зелёная рубаха с закатанными рукавами. Пастораль…
Нужно было срочно что-то предпринять. Я и предпринял, бросив лягушонком в Лёху. Малой приземлился Лёхе на волосатую накачанную мужскую грудь и уставился в обложку книги. Почувствовав нежное прикосновение чего-то холодного к своей груди, Лёха опустил чтиво, воззрился на животинку, растянул безмолвие до неприличных пяти-шести звенящих напряжённостью секунд и вдруг истерично возопил:
- Аааааааааааааааааааааааа!!!
Затем брезгливо схватил ни в чём не повинное создание и швырнул его прочь, в мою сторону. Дитё приземлилось в закатанный рукав его рубахи и доброжелательно квакнуло. Лёха повторил соло:
- Ааааааааааааааааааааааааа!!!
Но этого ему показалось мало, он вскочил и рванул в мою сторону, на ходу сообразив, что лягушонок, собственно, ни при чём, а всему виной как раз я. Мне некогда было оспаривать гипотетические методы его мести и я использовал те доли секунды, которые отделяли меня от мучительной смерти через забитие ногами и руками, для резкого полицейского разворота на месте и бодрого сигания по лестнице через несколько ступенек. Лёха не приближался. Но и не отставал. Я был мысленно готов снова искупаться в речке, разве километр до неё – расстояние для набравшей крейсерскую скорость потенциальной жертвы недопонимания? Однако в вестибюле первого этажа наше с Лёхой внимание привлекла неординарная сцена.
Вестибюль, не знаю, по какому случаю, был заполнен трудовым студенчеством так, что не то, что яблоку – Ньютону некуда было упасть! А возле лестницы стеснительно мялись несколько местных бойцов во главе с д'Артаньяном, как я узнал чуть позже. На д'Артаньяне не было камзола, зато на нём всеми цветами радуги играла петушастая рубашка с огромным воротником, кажется, под названием отложной, а все его достоинства и недостатки прикрывали вышедшие несколько лет назад из моды чёрные строгие, но разухабистые клеша с весёленькими ситцевыми вставками «гармошкой» на штанинах понизу. Венчала это средоточие дизайнерской мысли причёска «горшок без ручки» сразу над перепуганными глазами и прядающими ушами. С ним было несколько ведомых незапоминающейся внешности, взгляды которых буквально кричали: «Я хочу домой!» Мы с Лёхой застопорились, не решившись пропустить подобный показ мод от кутюр забесплатно и открыв пошире глаза и рты. Да и забыли за наши мелкие на фоне глобального распри.
Как выяснилось позже, это местные пришли ревновать наших к своим Констанциям. Но, ошарашенные скоплением народа, одетого в форму противоборствующей стороны, стушевались и как раз сосредоточенно думали, как сдать назад с наименьшими потерями для имиджа.
Незаметно для всех, кроме нас с Лёхой, рассосавшись до вакуума и освободив от себя вестибюль, мстители на обратном пути, думаю, заглянули в сельмаг, чтобы их рассказ девчонкам о своём героическом подвиге выглядел более правдоподобным. Уверен, девчата аплодировали им стоя. И больше они не появлялись.
Они рассосались, а Лёха тем временем бросил на меня пристальный взгляд, в котором былой кровожадности я уже не заметил, поэтому рассказал ему страшную тайну о том, что нужно добавлять в раствор, чтобы при обмазке горизонтальных швов между плитами потолка, предварительно утеплённых стекловатой, он не плюхался обратно тебе на голову, увлекая за собой колюще-режущий утеплительный компонент заделки. Практически обнявшись, мы сходили в столовку поужинать и до исхода дня играли с ним в его комнате в шашки. Причём, я норовил играть в «поддавки», а он – вообще в «Чапаева». Да, совсем забыл: лягушонка мы отыскали под его кроватью, выманили чёртушку оттуда дохлой мухой на ниточке и совместно отнесли на улицу, в травку, к маме. Которая, наверное, уже вся испереживалась.