Вы меня еще успеете убить...

ВЫ МЕНЯ ЕЩЕ УСПЕЕТЕ УБИТЬ...»

Заседание ученого совета на юридическом факультете подходило к концу, когда неожиданно с шумом распахнулась дверь и на пороге огромного кабинета декана выросла холеная пышная секретарша. Вид у неё был растерянный, глаза широко раскрыты. Все взоры с удивлением устремились в её сторону.
- Студенты покидают аудитории, - сдерживая охватившее её волнение , сообщила секретарша. - Она заявила, что не желают слушать лекции доктора Маздо Асади, который выступает в суде защитников убийцы депутата парламента Нодири. В знак протеста они собираются устроить демонстрацию. Это так ужасно!
Словно в подтверждении этой ошеломляющей новости со стороны площади, прилегающей к университетским корпусам, стали раздаваться лозунги и выкрики.
- Да здравствует правосудие!
- Нет политическому террору!
- Нодири умер! Нодири жив!
В кабинете на несколько минут воцарилась тишина. Потом все зашумели и заговорили наперебой. Поблескивая толстыми стеклами очков, декан юридического факультета Бахлул-заде, поспешно подошел к окну и с тревогой стал наблюдать за площадью.
- К демонстрантам присоединяются студенты из других факультетов, - мрачно проговорил он и повернулся к худощавому человеку средних лет с темными вьющимися волосами и бледным лицом. Тот невозмутимо собирал свои бумаги со стола. Это еще больше раздосадовало декана. Казалось, ему необходимо было ту минуту что-то разбить, чтобы дать выход своему гневу.
- Я же предупреждал, дорогой Маздо, что ваша правозащитная деятельность к добру не приведет, - голос декана звучал резко и раздраженно. - Своими речами и публикациями вы толкаете молодежь на необдуманные поступки.
Едва он это произнес, как тут же многозначительно кашлянул доцент кафедры истории и теории государства Курбониён. Всем было известно, что он недолюбливает Маздо, считая его выскочкой и баловнем судьбы. Все ждали, какую колкость доцент отпустит на этот раз.
- Полностью с вами согласен, коллега, - с плохо скрываемым злорадством подхватил он слова декана. - Никогда не следует забывать поговорку: «Даже слабое эхо в горах может вызвать сильный камнепад».Сейчас политическая ситуация в республике так накалена, что достаточно одной маленькой искры, чтобы раздался взрыв. Посмотрите, что пишут газеты.
Сказав это, Курбониён достал из своего объемистого портфеля пачку газет и бросил на середину стола. Но вопреки его ожиданиям никто даже не взглянул на них. Все знали, что в последнее время в средствах массовой информации ведется оголтелая кампания против доктора Маздо Асади - известного адвоката, выступающего на судебном процессе, за которым внимательно следила общественность, в качестве защитника убийцы одного из самых популярных политиков Рифъата Нодири.
- Позвольте, а как же в таком случае быть с подобным понятием, как презумпция невиновности, - не в силах больше держать себя, вставила реплику молодая преподавательница кафедры прокурорского надзора Хуррам Бахор. - Ведь слава Аллаху, мы живем в правовом демократическом государстве. Доктора Маздо Асади задался целью искоренить первоисточник зла, а не...
- О каком праве, о какой демократии может идти речь, уважаемый коллега, - нервно перебил Курбониён, - когда средь бела дня совершается террористический акт и злодейски убивают депутата парламента.
В это время со своего места поднялся доктор Маздо Асади и обвел всех быстрым взглядом. Движения его были неторопливы, лицо спокойно, и только резкая черточка меж густых сдвинутых бровей выдавала напряжение, царившее в его душе. Окинув волосы назад, он слегка поклонился в сторону Хуррам Бахор.
- Благодарю вас, ханум, - с улыбкой проговорил он, - что вы напомнили, в каком обществе мы живем.
Затем тихо, но так, чтобы не слышали все, Маздо сказал:
- Смею заверить, что я один из многих, чьих душ коснулся пламень души Рифъата Нодири и пусть на миг, зажег в них страсть к истине и свободе. В наше истерзанное время он для многих своих сограждан был глубоким чистым дыханием, среди неприязненности и предубеждений - ободряющей улыбкой. Он как никто другой умел слушать сердце и душу народа.
Услышав эти слова, Курбониён, не глядя ни на кого, изрёк:
- Это, кажется, у нашей нации в крови: речисто превозносить достоинства покойников и не замечать их при жизни.
Возможно, кого-нибудь другого эти слова могли бы смутить. Но не таков был Маздо. Блестящий оратор, он владел всеми приемами риторики и умел защищаться от нападок противников. Наоборот, любые реплики, какими ядовитыми они не были, подстегивали и вдохновляли его. Не обращая внимания на Курбониёна, он твердым голосом продолжал:
- Да, убийство Нодири страшнее, чем сам преступник, совершивший его. Пусть это звучит парадоксально, но я, согласившись стать защитником его убийцы, намерен хоть на йоту приблизить цель, к которой стремился и Нодири: осуществление подлинных демократических реформ в нашей стране.
Маздо еще раз поклонился в сторону Хуррам Бахор, которая не сводила с него своего восхищенного взора, и стремительным шагом направился к выходу.

* * *

На выставке картин молодых художников народу было немного, но в основном это была компетентная, знающая себе цену, публика. Посетители поспешно переходили из одного зала в другой, поодиночке или группами останавливаясь возле холстов и картин. Некоторые тут же начинали делиться впечатлениями, обсуждая достоинства и недостатки представленных работ.
Среди прочих картин выделялся "Портрет отца", в котором посетители без труда узнавали известного писателя-романиста Намакшиноса, умершего несколько лет назад. Облик его на портрете был исполнен достоинства, но в то же время был далек от идеализации, приукрашательства.
У Намакшиноса было открытое, слегка удлиненное лицо. Волосы, аккуратно расчесанные на прямой пробор и маленькая ухоженная бородка свидетельствовали о том, что этот человек и в весьма преклонном возрасте стремился выглядеть изящно и молодцевато.
Художник пытался раскрыть глубину души писателя на закате его жизни. Вместе с тем, зрителей не покидало ощущение недосказанной тайны, которая ушла вместе с писателем. Вероятно, в зените славы и благополучия, он знал и горечь разочарования.
Занятые созерцанием картин, посетители не замечали высокого, стройного молодого человека, который стоял неподалеку и внимательно следил за выражением лиц, пришедших на выставку людей. Это был автор "Портрета отца", подающий большие надежды художник Тахсин. Он приходился братом жене Маздо и, как всегда послал сестре и зятю приглашение на выставку. Делал он это большей частью из тщеславия, хотя всегда уверял, что высоко ценит их мнение.
Время от времени Маздо вместе со своей женой Шабнам заглядывал в мастерскую Тахсина, и тот охотно показывал им свои эскизы, делился замыслами. Иногда между ним и Маздо, который без обиняков высказывал свою точку зрения на вещи художника, вспыхивал спор. Как правило, в такие минуты вмешивалась Шабнам, пытаясь смягчить удары и той, и другой стороны. Она была искусствоведом и выступала со статьями по вопросам эстетического воспитания.
Тахсин еще издали видел зятя с сестрой. Обычно они подолгу задерживались возле приглянувшихся картин, то подойдя вплотную, то рассматривая на расстоянии. Но сегодня Шабнам почему-то казалась рассеянной и озабоченной и не проявляла особого интереса к выставке. Лишь у "Портрета отца" она замерла, не сводя потеплевшего взора с милых знакомых черт лица. Но в это время к картине в сопровождении словоохотливого гида подошла группа иностранцев и Шабнам, опираясь на руку мужа, отошла в сторону.
- "Что же тяготит её?" - недоумевал Тахсин, наблюдая за сестрой. Он по выражению лица хотел уяснить это, но зять как всегда в обществе сохранял полную выдержку и был корректен. Между тем, у Маздо с женой была серьёзная причина для расстройства и тревоги.
... В то утро, собираясь на выставку, Маздо оделся быстро и по привычке ждал, когда Шабнам закончит свой туалет. В это время раздался телефонный звонок. Занятая прической, Шабнам увидела в зеркале, как муж снял трубку и как сразу мертвецки побледнело его лицо.
Почуяв недоброе, она отпрянула от зеркала, и подошла к нему. Словно откуда-то издалека донёсся хриплый голос:
- Алло!.. Алло! Доктор Асади, вы слышите меня? Я повторяю: Тамерлан - убийца-одиночка, убийца-маньяк. Если не хотите не навредить себе и своей семье, оставьте попытки найти соучастников преступления, не копайте так глубоко...
Послышалось прерывистое дыхание, затем хриплый голос продолжил:
- Нодири с того света уже не вернёшь.  А у вас есть дочка. Причем хорошенькая... Вы же не хотите, чтобы с ней случилось что-то? Подумайте!
В трубке раздались короткие гудки.

* * *

- Моё почтение господину Жоресу! - кто-то хлопнул Маздо по плечу.
Обернувшись, Маздо увидел смеющегося шурина. Тахсин в шутку называл Маздо Жоресом, тем самым отдавая дань уважения его таланту красноречия и силе духа.
Рядом с Тахсином стоял незнакомый молодой человек с застенчивой улыбкой. Он смущенно кивнул Шабнам и молча протянул руку Маздо.
- Это мой друг, Рауф, - представил незнакомца Тахсин. - Мы с ним учились в Академии художеств.
У Тахсина было приподнятое настроение. Его "Портрет отца" в этот день на выставке был признан одной из лучших картин и получил специальный приз. Тахсин не скрывал своей радости и удовлетворения.
- А теперь едем ко мне, - тоном, не терпящим возражения, заявил Тахсин. - Надо ведь как-то отметить мою удачу. И потом, мы давно не собирались вместе.
И не смотря на отговорки, потащил всех на стоянку, где была припаркована его "Тойота". Дома, на открытой террасе с видом на благоухающий сад, их ждал празднично накрытый стол.
- Искусство, по моему глубочайшему убеждению, должно предвосхищать будущее, - уже порядком захмелевший, Тахсин развернул дискуссию вокруг своей излюбленной темы. - Оно безгранично, настоящее искусство. А великое творения, шедевры - это всего лишь свидетельство величия человека, его крайних возможностей. Искусство существует не для того, чтобы им наслаждались все. Да, да, это так... А ты улыбайся, улыбайся, Рауф.
Козимбек большей частью молчал и с легкой усмешкой слушал возбужденную речь своего друга. Он казался очень одиноким, углубленным в себя человеком.
Маздо вдруг вспомнил, что когда два года назад, он вместе с Шабнам видел на какой-то выставке картины Рауфа. В основном эта была импрессионистская живопись. Сквозь яркие и сочные мазки лишь угадывались линии фигур, пейзажи, перспектива, сам сюжет. Было заметно, что молодой художник испытывал сильное влияние мастеров этого течения. Но на него тогда резко обрушилась критика, обвиняя в подражательстве и бездуховности. Видимо, это очень тяжело подействовало на впечатлительного Рауфа. Он оставил живопись и устроился учителем в школе.
Разговор незаметно перешел на политику. Не за горами выборы в парламент и страна жила ожиданием этого события.
- Как это не прискорбно сознавать, - заметил Маздо, - наша политическая мудрость уступает духовной культуре и сравнима с ней, как детский лепет со стихами Рудаки. Посмотрите, к чему наша нация пришла на пороге второго тысячелетия: гражданская война, инфляция, хаос в политической жизни.
- Я думаю, что миссия художника и заключается в том, чтобы падение нации не было смертельным, - вставила Шабнам.
Разлив в изящные пиалы душистый чай, она с улыбкой обратилась к Рауфу:
- А что обо всем этом, о выборах, о депутатах, о роли интеллигенции в нашей жизни думаете вы, Рауф?
Рауф никак не ожидал такого вопроса и в первую минуту даже смутился под пристальным взглядом Шабнам. Сосредоточенно рассматривая замысловатые рисунки на пиале, он ответил просто:
- Ничего не думаю... Я лучше расскажу притчу о Будде.
Все стали ждать. Даже Шахло-ханум, вдова Намакшиноса, грузная седовласая женщина со следами былой красоты, сидевшая до того в кресле и молча занимавшаяся рукоделием, с интересом взглянула на него.
- Сидел Будда на дороге, - голос Рауфа звучал тихо и приглушенно. - Мимо шел караван. Будда сидит и караван его объезжает: сотни всадников, верблюдов, повозок... Будда покрылся толстым слоем пыли, колесом какой-то арбы ему придавило ногу. Прошел и скрылся из виду караван. Вскоре показался на дороге одинокий всадник, подъехал к погруженному в свои думы Будде и спросил: "Будда, давно здесь прошел караван?" Будда ответил: "Не знаю. Я его не видел!"
Вечерело. В лучах предзакатного солнца красиво и нарядно выглядели деревья, виноградники, цветные клумбы. Сквозь тихий шелест листьев и пений птиц смутно доносились отголоски базарного шума, свидетельствующего о том, что где-то совсем рядом, бьёт ключем жизнь большого густонаселенного города.
- Помнишь, Маздо, - вдруг весело спросил Тахсин, - как я однажды натравил на тебя и твоих дружков нашу собаку, когда вы залезли в наш сад за яблоками?
- Помню, помню, - добродушно отозвался Маздо.
Великолепный особняк и прекрасный сад, обнесенный высокой оградой, когда-то принадлежали почтенному Намакшиносу, автору многочисленных исторических романов. Он в шутку нарек свое жилище "Боги бихишт"  - "Райский сад". И действительно, это был настоящий замок, где разгуливали павлины и лани. Намакшинос был известен как хлебосольный человек и гостей его всегда ожидали изобилие, красота и уют.
А главное, его дом был населен тенями героев и великих деятелей прошлого - Муканны, Исмоила Сомони, Балъами, Низомулмулка, здесь чтили и гордились именами ученых, философов и поэтов, составлявших цвет и гордость нации. В духе культа исторического прошлого и высокого патриотизма Намакшинос воспитал и своих детей.
Маздо вырос в такой же махалле и в детстве любил вместе со своими сверстниками совершать разорительные набеги на окрестные сады и виноградники. Но больше всех доставалось "Боги бихишту", в поте лица взращенному Намакшиносом. Об этом сейчас и вспомнилось Тахсину.
- Но самый красивый цветок в саду моего отца, - показывая на Шабнам, со смехом добавил Тахсин, - тебе Маздо все таки удалось украсть.
- Да ну вас, - смущенно сказала Шабнам и перевела разговор на другую тему.

* * *

"Здравствуйте, уважаемый д-р Маздо Асади!
Вы, наверное, немало удивитесь, получив письмо от незнакомой Вам женщины. Но прочитав до конца, Вы поймете меня и, надеюсь, простите.
Конечно, проще было бы приехать к Вам и поговорить с глазу на глаз. Но я на девятом месяце беременности и мне сейчас трудно ехать далеко. И потом, когда я волнуюсь, речь моя становится сумбурной и непонятной. Поэтому я решилась написать Вам и все изложить по порядку.
Я не боюсь сказать, что Вы сейчас самый близкий друг, моя опора и надежда. Для этого утверждение у меня есть все основания. Дело в том, что я жена Вашего подзащитного - Тамерлана.
Настоящее его имя Бахтовар1. Но он не принес счастье ни себе, ни другим. Больше того, он стал вором и убийцей. Но поверьте, в этом во многом повинна горькая судьба, выпавшая на его долю. Нет, я вовсе не собираюсь его оправдывать, но это действительно так. Если бы он рос в другой среде, в других условиях, быть может жизнь его была бы совершенно другой.
Отец Бахтовара умер, когда ему было всего три года. Спустя время мать его вышла замуж вторично, но отчим оказался человеком жестким и злым. Он невзлюбил пасынка с первого же дня и помыкал им, как мог. Поэтому большую часть времени жизнь мальчика протекала на улице, среди таких же шалопаев. Свое первое преступление он совершил ещё подростком. Тогда ему осудили условно.
Потом он принял участие в групповом грабеже инкассаторской машины и был пойман с поличным. Так он впервые оказался за тюремной решеткой. Но ему вздумалось выйти на волю и при дерзкой попытке к бегству он получил пулевое ранение в ногу. Слепой тех пор он стал прихрамывать и за ним прочно укрепилась кличка Тамерлан.
Вам, наверное, интересно знать, как я стала женой рецидивиста. А очень просто. Мы с Бахтоваром-Тамерланом были помолвлены по колыбельному сговору – гахворабахш.2 Все годы, пока он находился в тюрьме, никто из парней не смел даже взглянуть на его невесту. Одно имя Томерлана наводило ужас на всех, кто его знал.
Но не всем ведомо, что этот грубый и жестокий на вид человек способен и на благородные поступки. Да, да, это так. Многим кажется, что раз Тамерлан грабит банки и магазины, то значит он сказочно богат, как его знаменитый тезка. Но это не так. Он щедрой рукой раздаривает все, что имеет. Никогда не пройдет мимо нищего, чтобы не одарить его.
Вот такой он, мой муж, сильный и наивный, отчаянный и доверчивый. Я уверена, что пружиной, толкнувшей его на преступление, в результате которого оборвалась жизнь Рифъата Нодири, были не корыстные побуждения, а именно ложное понимание национального патриотизма.
Я не маленькая и хорошо понимаю, что за убийство депутата меже придется отвечать по всей строгости закона. Но когда я слушала Вашу речь на суде, у меня вспыхнула надежда. Пусть ему дадут самый большой срок, я готова ждать десять, пятнадцать лет. Только бы его не приговорили к расстрелу. Я так хочу, чтобы у ребенка, которого я ношу под сердцем, был живой отец. Уверена, что отцовское чувство смягчит ожесточенную душу Тамерлана и он, наконец станет человеком.
Кстати, и покойный Рифъат Нодири выступал за отмену смертной казни в нашей стране.
Слепой надеждой и благодарностью,
Рохила"

* * *

Гулко прозвучали шаги в длинном пустом коридоре, грохнула стальная дверь, щелкнули засовы и надзиратель пропустил Маздо Асади вперед, в одиночную камеру. Здесь милиция содержала убийцу Нодири Тамерлана.
Впервые Маздо побывал в этой камере еще в начале следствия, с трудом добившись свидания со своим подзащитным. Слепой тех пор прошло больше полугода, но в камере абсолютно ничего не изменилось. Ни окон, ни мебели, если не считать прикрепленного по полу в углу табуретку. Тускло светила электрическая лампочка под потолком.
Тамерлан был невысокого роста, коренаст и моложав. Когда он передвигался по камере, то сильно припадал на левую ногу. В глазах его не было ни страха, ни раскаянья.
Вскоре после злодейского убийства Рифъата Нодири, республиканское телевидение показало видеопленку, снятую любителем, пожелавшим остаться неизвестным. Ему удалось запечатлеть самый трагический момент, когда из-за плечи человека в военной униформе, стоявшего рядом с депутатом, протягивается рука с пистолетом. Его ствол почти упирается в затылок жертвы. Выстрела не слышно, так как из громкоговорителя на полную мощь звучит музыка. Видна только вспышка огня. Рифъат Нодири начинает медленно оседать на землю.
У депутата парламента было много врагов. Он принимал самое активное участие в реорганизации политической системы из однопартийной в многопартийную, но при этом оставался сторонником "контролируемой демократии". Добываясь гражданского мира методами, далекими от диктаторства, Нодири был против легализации и компромиссов с экстремистскими фундаменталскими организациями, обвинял в коррупции, и взятничестве высокопоставленных чиновников.
Дважды неизвестные лица покушались на жизнь депутата Нодири, но оба раза ему удалось чудом избежать смерти. Когда преступники ночью обстреляли окна его квартиры, он тут же выступил со статьей в газете, которая называлась: "Вы меня еще успеете убить..." В этой статье он еще раз подтвердил свою приверженность демократическим реформам.
После его трагической гибели, потрясшей всех, Маздо Асади на первом же судебном заседании стал убедительно доказывать, что Тамерлан лишь исполнитель воли заговорщиков, которых надо искать среди политических антагонистов Нодири.
- Позвольте, уважаемый защитник, - повысил голос судья. - Все улики говорят о том, что убийца - террорист-одиночка, фанатик, который по его собственному признанию хотел только ранит депутата. Вы же наводите тень на достойных невиновных людей.
- Я не тень навожу, а наоборот, стараюсь вытащить их на свет, чтобы народ знал правду, - во всю мощь своего голоса парировал Маздо. - Но всегда удобно иметь дело с убийцами-одиночками. Это они - одиночки убили Авраама Ликольна, Махатму Ганди, Мартина Лютера Кинга...
Маздо Асади нисколько не сомневался в своей правоте. Особенно после того, как  врач, принимавший участие во вскрытии тела Нодири, высказал мнение, что в депутата стреляли одновременно два человека. Иначе как могло случиться, что у жертвы оказалось два ранения - одно с правой стороны, в затылочной части головы, а другое- слева, в брюшной   полости.
Но официальная версия отвергла политический заговор и настояла на убийце-одиночке.
Это подтвердил и сам Тамерлан, всю вину беря на себя.
Когда Маздо вошел в камеру, Тамерлан криво улыбнулся и не дожидаясь вопросов, сказал:
-Если бы у меня были сообщники, я бы давно вам признался.
-Я это уже слышал,- ответил Маздо.-Я пришел сообщить вам приятную новость. У вас родился сын. Примите мои поздравления.
-Сын?!- у Тамерлана радостно блеснули глаза.
Маздо поразился, как и в первый раз, встретившись с взглядом своего подзащитного. Глаза у Тамерлана были разноцветные. Один – черный, другой- светло-карий. И это разноцветие шло к его смуглому лицу, делая его менее угрюмым и озлобленным.
Маздо молча смотрел на Тамерлана, пытаясь узнать о чувствах, вызванных в душе  преступника его сообщением. Но Тамерлан, как всегда, сохранял непроницаемое спокойствие.
-Вам не хотелось бы взглянуть на вашего сына?- осторожно спросил Маздо, чтобы прервать затянувшееся молчание.
   Тамерлан ещё ниже опустил голову.
Уже в коридоре Маздо услышал приглушенные рыдания в камере.


* * *

Маздо приехал в суд за час до начала заседания. Ему хотелось ещё раз просмотреть протокол очных ставок.
За всю достаточно служебную биографию у него не было более тяжелого процесса. И дело было не только в сложности предъявляемого обвинения, десятках томов предварительного следствия. Чувствовалось, что есть  определенные силы, которые всеми  средствами и возможностями противодействуют установлению истины, запутывают дело.
Коридоры суда в эти утренние часы были пусты. Только пожилой мужчина со скучающим видом сидел у входа в зал. Маздо узнал судебного заседателя, который уже много лет исправно вёл судебные дела. Занятие это ему порядком надоело. Но ему уже мало оставалось до пенсии и он радовался, что скоро придет конец всей этой, как он любил выражаться, «тягомотине».
Увидев Маздо, пожилой мужчина  приветливо помахал ему рукой. Чтобы завязать беседу, он предложил ему сигарету, и затянувшись сам, неожиданно спросил:
-Хотите услышать анекдот? С утра это заряжает дополнительной энергией.
И не дожидаясь ответа, принялся рассказывать:
-Один человек обращается к своему старому соседу: «Слушай, друг. Что у вас с женой последнее время происходит? Что ни день - у вас скандал». «О-о, на это у нас 101 причина. Во-первых, я стал импотентом». «Остальные  причины можешь не называть…» – постепенно отозвался  первый сосед.
Маздо громко рассмеялся. В это время раздались  шаги и в конце коридора показалась секретарша. Поравнявшись с мужчинами, она спросила, удивленно взглянув на них:
-Зачем вы пришли так рано? Ведь заседания все равно не будет.
-Как не будет? Почему?- в один голос спросили Маздо и пожилой заседатель.
-А разве вы ещё не знаете? Убийца Нодири вчера вечером покончил  с собой.
Маздо быстро заскочил в боковую дверь и схватил телефонную трубку. Начальник тюрьмы был в шоковом состоянии и не мог объяснить толком, что случилось.
-Ума не приложу, кто мог передать заключенному ампулу с цианистым калием,- растерянно сказал он.
-Значит, концы в  воду?! Как же вы могли допустить такое? Да за это вас судить мало.
Маздо в сердцах бросил трубку.

* * *

Увидев в подъезда машину «Скорой помощи», Маздо ускорил  шаг. «Уже не случилось что с Шамнам»- с тревогой  подумал он.- Утром она неважно выглядела.
Дверь была  полуоткрыта, из комнаты доносились голоса. Один из них принадлежал Шахло-ханум.
Войдя в комнату, Маздо на минуту застыл от удивления. Посередине на стуле сидел Тахсин. Лицо у него было в ссадинах, под глазом виднелся кровоподтек. Ворот рубахи  был порван.
Над Тахсином стоял доктор и обрабатывал раны.
-Что случилось, Тахсин?- вырвалось у Маздо.
Тахсин застонал и скорчил лицо  как от зубной боли. Вместо него ответила Шахло-ханум.
-Варвары!.. Дикари!.. Ведь они могли убить его… Мой покойный муж всегда говорил: у народа с великим прошлым и будущее должно быть великим. Чтобы он сказал теперь? Как хорошо, что он не дожил до этих страшных дней… У-ух, негодяи!
Шахло-ханум кому-то гневно погрозила  пальцем. Так ничего и поняв. Маздо то смотрел на тёщу, то на шурина. В это  время  из соседней комнаты вышла Шабнам. Взяв мужа под руку, она отвела его в сторону.
... Оказывается, утром Тахсин пошел посмотреть демонстрацию, которая состоялась у здания государственного радио в знак протеста против массового увольнения журналистов. Администрация объясняла увольнение экономическими соображениями, однако демонстранты были уверены, что это политическая акция, проведенная в преддверии парламентских выборов.
К полудню на улицах и площади собралось более пяти тысяч человек. В некоторых местах произошли    стычки с представителями власти, начались беспорядки. Кто-то узнал Тахсина, попавшего в  людской круговорот. И  презрительными словами: «А, интеллигенция? Пастыри наши! Отрезанные ломоть, вот вы кто! Из-за таких, как вы, народ и оказался в тупике!»- и ударили   в лицо. Выбравшись из толпы, Тахсин едва дошел до сестриной квартиры.
-Все! Моему терпению приходит конец. Мы уезжаем за границу. Эта страна варваров. Цивилизованным людям здесь жить невозможно… А ты еще выступаешь в защиту  преступника!
Шахло-ханум, не зная на ком сорвать зло, обрушилась на Маздо. Она не одобряла политическую позицию своего зятя.
-А вам, наверное, казалось, что вся наша республика – это огромный «Боги бихишт»,- съязвил вдруг раздосадованный тирадой тёщи Маздо.
Шахло-ханум, не ожидавшая подобного выпада со стороны всегда уравновешенного зятя, на минуту остолбенела.
-Мама права,- вмешалась тут Шабнам.- Нам тоже  нужно  уезжать, Мазло. Я боюсь за нашу дочь.
В это время доктор, закончив   свое дело, взял  саквояж и попрощавщись  ушел. Как только за ним закрылась дверь, Тахсин, корчась от боли, подошел к буфету и налив полный стакан водки, залпом выпил.

* * *

Подождав, пока загорится  зеленый свет, Маздо    перешел на другую сторону и энергичной походкой направился  к главному зданию университета. Попутно ему то и дело приходилось отвечать на приветствия студентов и коллег.
Вдруг сзади раздался стук каблуков и кто-то окликнул его. Обернувшись, Маздо увидел Хурам Бахор. Красивое лицо её светилось улыбкой,  от быстрой ходьбы на щеках появился румянец.
Они пошли рядом. Маздо чувствовал, что Хуррам порывается о чем-то спросить, но не решается. Наконец, она тихо произнесла:
-Маздо, это правда, что вы уезжаете за границу?
Маздо долгим взглядом обвел девушку. Она выжидающе смотрела на него. Он взял её под руку и они некоторое время шагали   молча.
-Знаете, Хуррам, когда-то много лет назад в нашем городе вспыхнула эпидемия. Многие жители стали уезжать в другие края. А мой отец, наоборот, именно в это время  приехал сюда. Потому что он был врачом и всегда помнил о своем долге. Наше общество сейчас также больно. Но что будет, если все, испугавшись, станут разбегаться  в разные стороны? Нет, милая моя! Я никуда отсюда не уеду. Только гнилые плоды падают с дерева, когда дует ветер.
Кругом шли люди. Ярко светило солнце, воздух был напоен запахами весенних цветов.
-Именно такой  ответ я и ожидала  услышать от вас, уважаемый Маздо.
Сказав это, Хуррам сжала ему руку и легко вбежала по ступенькам, направляясь к парадному входу университета. Через несколько минут должны были начаться занятия в студенческих  аудиториях.