Советская женщина

                Рассказ


          Они расставались мучительно и долго. Страсть, безумная страсть, державшая их в парящем восторженном состоянии, влекла к себе вновь и вновь. После нежных примирительных вечеров и следовавших за ними бурных ночей наступало утро, и вместе с ним вставали все противоречия двух разных характеров. Она, словно ласковый и нежный сентябрь, щедро дарящий земле всю роскошь своего одеяния, и он – вечно неуютный, промозглый, колючий своими ветрами с их неожиданными порывами ноябрь, скупившийся поделиться своими скудными увядающими листочками.
          Ирина и Владимир знали друг-друга более пяти лет, но последние два с половиной года то бежали навстречу, то разбегались в разные стороны. Однажды они провели один вечер друг без друга, затем несколько дней, потом недель и вот впервые не виделись четыре месяца. Рассуждения убеждали её в ничтожности причин, из-за которых произошёл разрыв их отношений. Обиды, негодование давно улеглись. Она долго не умела сердиться и, успокоившись, думала: «Как можно из-за глупости, пустяков расстаться с любимым человеком, нужно уметь прощать и просить прощения!». Анализируя сложившуюся последнюю конфликтную ситуацию, она решила, что была тоже во многом не права и главное – это он, что он есть, и им так бывает хорошо вдвоём. Почему же всё чаще возникало между ними непонимание и отторжение? Ответить себе на этот вопрос Ирина не могла. Она не хотела придавать большого значения бытовым сценам с этими, как ей казалось, мелочами, считая, что такое занятие оскорбляет и унижает её, и нужно быть выше всего этого.
          Позавчера она постирала и убрала квартиру после работы, вчера приготовила обед на выходные. Сегодня суббота, завтра воскресенье, и она не дежурит в клинике, и дочь не простужена, и родители здоровы. Всё так прекрасно! Ирину охватила волна счастья. Ну конечно же она должна поделиться им с Володей потому, что они любят друг-друга, а остальное всё ерунда. Больше Ирина не в состоянии выдерживать разлуку! За минуту приняв решение, которое на самом деле обдумывала с каждым днём всё больше и больше, Ирина выбежала на улицу и из ближайшей городской телефонной будки позвонила ему домой. Владимир как-будто сидел около телефона и ждал её звонка. Она услышала его дыхание, его радость.
          Через два часа элегантный, как всегда модно одетый,  благоухающий импортной дорогой парфюмерией, с пышными белыми розами в руках Владимир стоял перед Ириной. Её скромная, но уютная двухкомнатная квартира сверкала чистотой, мирно тикали настенные часы на кухне, белоснежная скатерть покрывала небольшой журнальный столик в одной из комнат, две красивые тарелки с голубым рисунком и две голубые чашки дорогого ленинградского Ломоносовского фарфора стояли на столе и вместе с лежащими рядом столовыми мельхиоровыми приборами на двух персон подчёркивали Иринино ожидание. С настроением приготовленный, а от этого особенно вкусный ужин довершал неплохой армянский коньяк, недавно подаренный Ирине на её тридцатилетие давней подругой Валентиной. Вечерело, и горевшая на столе свеча трепыхала от еле сдерживаемого волнения её и его, давно желавших этой встречи.
          Как всегда Иринино новое платье к очередному их свиданию поразило Владимира. Ирина работала в районной клинике заведующей терапевтического отделения и одновременно вела от двадцати пяти до тридцати пациентов вместо не заполненной ставки, положенного по штатному расписанию третьего ординатора. Владимир прекрасно знал, что вместе с десятью рублями за заведование Ирина получала сто шестьдесят семь рублей на руки, растила дочь и выплачивала свою кооперативную квартиру. Только дедушка с бабушкой ежемесячно дарили своей внучке Светлане двадцать пять рублей, других доходов у Ирины с дочерью не было. Ирина так много уделяла внимания и времени тем, кого лечила, что они в большинстве становились её друзьями или хорошими приятелями и при выписке приносили ей конфеты и цветы, в редком случае бутылку шампанского. Владимир знал всего несколько подаренных ей пациентами сувениров, которыми она очень дорожила, но они не представляли никакой материальной ценности. Зато Ирина не могла спокойно сделать шага на улице, как им попадался кто-то из её знакомых, что его всегда раздражало. Когда Владимир бывал у Ирины, то часто кто-нибудь из соседей её шестнадцатиэтажного многоквартирного дома звонил к ней в дверь не только вечером, но случалось и ночью. Потому что если у кого-то возникали проблемы со здоровьем, то сразу обращались к Ирине, зная что она не откажет никому и быстро определит тактику необходимой лечебной помощи.
          У Владимира не было приятелей среди бывших его пациентов, и множество людей вокруг Ирины всегда бесило его. Владимир хотел, чтобы только он один был рядом с ней, и вся её неуёмная энергия была направлена только на него. Но сегодня он не сердился. Вкусная еда и, как всегда, нечто новое в её облике возбуждало, а очередное красивое платье Ирины особенно понравилось ему. Голова Владимира слегка затуманилась, и он был чутким и добрым. Ему, считавшему что, при её большой ответственности и добросовестности в отношении всего, Ирина, к сожалению, женщина непрактичная, но сейчас его охватила приятная нега, и он был доволен своею благожелательностью.
          Видя, какое она произвела впечечатление на Владимира своим платьем, Ирина испытала торжество женской победы, ведь это была большая тайна, что почти все свои наряды она шила, вязала, вышивала сама в редкие свободные минуты её полностью загруженной жизни. Кроме серьёзной работы и постоянных простудных заболеваний Светланы было воспитание дочери с её кружками, фигурным катанием, музыкальной школой по классу фортепиано, домашними диктантами, посещением раза два в месяц театров, концертов или выставок, а ещё порой воскресных походов на природу с одноклассниками дочери, которые Ирина проводила к огромному их удовольствию, будучи председателем родительского комитета класса. К тому же она любила шумный круг своих друзей, и с ними непременно отмечала все праздники. Помимо всего в её жизни были необходимые покупки предметов домашнего обихода и свежих продуктов питания в магазинах и на базаре, заготовки летом и осенью на зиму солений, варений, консервов, это очень помогало семейному бюджету, да и в конце концов Ирина обожала готовить и печь, и удивлять новыми рецептами своих гостей, слывя среди них хорошей хозяйкой. Но всё чаще, чтобы прожить до конца месяца, ей не хватало нескольких рублей, их приходилось занимать у соседки. Анна представляла тот тип женщины, которая, будучи замужем, была всегда материально обеспечена и благодаря руководящим должностям мужа устроена на доходной работе, в данном случае - в Министерстве торговли. Олег, выходец вместе с Анной из одного села, твёрдо стоял на ногах смолоду и, начав с сельской комсомольской организации исполнительным и активным комсомольцем вскоре перебрался в Киев в Республиканский Комитет Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи - ВЛКСМ, а став быстро членом Коммунистической Партии Советского Союза - КПСС, через несколько лет уже работал референтом в Совете Министров Украины, продвигаясь всё выше и выше по служебной лестнице, делая расчётливую и блестящую карьеру в сельском хозяйстве, несмотря ни на какие изменения в политике республики, и в конце-концов на момент распада Советского Союза стал работать к своим сорока пяти годам заместителем министра сельского хозяйства Украины.
          Ирине давно нужно было вызвать электрика, да и водопроводчика тоже – капала вода на кухне. Придётся вновь попросить соседа помочь. Анна, строго следившая за поведением мужа вне его работы, державшая всегда любую ситуацию в своих руках, снисходительно разрешала Олегу исправить мелкие неполадки в Ирининой квартире. Не находящая равных себе среди женской половины в их с мужем окружении, Анна терпимо, с удивлением для себя самой, относилась к соседке с начала их одновременного заселения в доме и даже как бы сроднилась с Ириной постепенно. Анна была женщиной с деловой хваткой во всём и одновременно идеальной домашней хозяйкой при полном обеспечении её супругом всем необходимым и, приходя с работы, проводила на кухне всё свободное время. Олег был умельцем и добытчиком всего, что приносило прибыль блогосостоянию его семьи, а Анна кудесником в блюдах, которые готовила из дефицитных натуральных продуктов, достовляемых ей регулярно в обилии от председателей нескольких передовых колхозов республики. Держа полные семейные нейтралитеты, без любопытства и сентиментальных откровений, свои новые рецепты Ирина и Анна опробывали вместе и на семейных праздниках почти всегда посещали по-соседски одна другую. Однажды через много лет Анна, подняв бокал на дне рождения Ирины, сказала, что два десятилетия обязана соседке, так как держать подобные отношения ей не удалось ни с кем, даже с единственной родной сестрой.
          Долго Ирина не унывала, она любила жизнь во всём её разнообразии и случавшиеся неурядицы принимала как временные. К своей работе она относилась самозабвенно, терапевтическое отделение, которое возглавляла, было ей вторым домом уже шестой год. Когда её дочь Светлана порой оставалась после школы у дедушки с бабушкой, живших в десяти минутах ходьбы от них, Ирина из-за перегруженности на работе не шла домой ночевать, а спала в ординаторской или в своём кабинете на топчане. Можно было до двадцати двух часов пройти по отделению, посмотреть ещё раз тяжелых больных, а потом до середины ночи писать истории болезней, которые накапливались изо дня в день. Ирина любила, когда все больные, зная что она в отделении, спокойно засыпали, и эта тишина давала ей уверенность и удовлетворение. Среди пациентов клиники существовало твёрдое убеждение, что у Ирины Александровны «лёгкая рука», так как во время её ночных дежурств никто не умирал. Вместо шестидесяти человек, на которых оно было рассчитано, всегда в терапевтическом отделении находилось около ста больных, поэтому часто вновь поступившему по скорой помощи пациенту приходилось отдавать подушку и одеяло, которые Ирина держала для себя, а самой несколько часов подремать ночью на своём тёплом шерстяном платке и под своим пальто, но это при закрытой двери, чтобы никто не знал. Утром с аккуратно уложенной причёской бегала Ирина по клинике, улыбалась всем и никогда не жаловалась. Ежедневно задержавшись на работе часа два, а то и более, без дополнительной оплаты, что было типично для перегруженной деятельности терапевта в клинике в то время, Ирина с радостью летела как на крыльях домой, потому что любила свою умницу дочь, свою маленькую квартирку, своих родителей.
          Соизмеряя собственные потребности с возможностями, Ирина всегда пребывала в настроении. Её дочь считалась одетой лучше всех в классе, что приносило Ирине своеобразную материнскую гордость. Последние дни особенно радовали её: она довязала Светлане свитер, сшила ей для прогулок тёплый брючный костюм, а себе платье, и всё обошлось Ирине в двадцать семь рублей. Она очень старалась, и Володя вновь не понял, что всё сделано её руками. Эта неразгаданность добавляла Ирине огня в щеках и волнения в губах. Накануне к тому же ей повезло ещё необыкновенно – постоянная пациентка принесла в отделение в знак благодарности медикам говяжьи вырезки. Нэля, вечная палочка-выручалочка, работала на Дарницком мясокомбинате и в магазине для сотрудников покупала раз в месяц лучшее мясо с положенной своим работникам скидкой и приносила его в терапевтическое отделение, где раздавала в предварительно расфасованном виде по той же цене. Медики, в основном худые и бледные, вечно торчащие на работе, не имеют времени стоять в очередях, так считала Нэля, жалея врачей и медсестёр. Сама она страдала тяжёлой формой бронхиальной астмы, а Ирине Александровне верила как Богу, которая уже не раз выводила её из критического астматического состояния.   
          Из чудесного мяса, купленного у Нэли, Ирина смогла приготовить вкусный торжественный ужин. Всё складывалось великолепно! Эту субботу Ирина могла посвятить себе, она свободна до обеда завтрашнего дня, потом побежит к родителям, погуляет вместе с мамой и дочерью, а вечером со Светланой они идут в театр. Но пока ещё суббота и Володя снова с ней! От нахлынувших чувств Ирине казалось, что вокруг них трепещет воздух, застыло остановившееся время.
          Мир погружался во тьму, и в комнате становилось всё уютнее и уютнее. Свеча, когда она говорила, клонилась к нему, когда говорил он - к её плечу. Ирина смаковала каждую минуту общения с Володей. Она намеренно тянула, чего раньше не бывало, изысканную беседу о прочитанном за последние четыре месяца, а также о новых спектаклях, которые она, как постоянный посетитель театра Русской драмы, успела посмотреть. Они оба торопились во всех подробностях возместить упущенное и приобщить друг-друга к проведенным не вместе дням.
          Поделившись с Володей всем своим и внимательно слушая его, Ирина постепенно стала ощущать нарастающий внутренний дискомфорт – он, выпив немного коньяка, вкусно закусив, расслабился и появились вновь сарказм и желчь во всём, о чём бы он не говорил. Это не соответствовало её мировосприятию. О плохом  Ирина знала, сталкивалась порой с ним, но предпочитала видеть во всём изначально хорошее и доброе. Зло, постепенно нарастая, в обществе ещё не стало всеобъемлющим, и можно было, не приняв на себя атакующую агрессию, обходить его. Владимир же, впитывая деструктивную разрушающую энергию, с каждым годом воспринимал людей всё с большей неприязью и более враждебно, и мир ополчался против него самого. Ирина, привыкшая на работе всех успокаивать, уговаривать, всё сглаживать, переносила эту привычку на всё, что окружало её. У Владимира взаимоотношения с людьми были колкими, натянутыми, неискренними, неоткрытыми, с признаками быстро наступающего отчуждения. Друзей, даже школьных, в отличие от Ирины у него не было. Коллеги и пациенты быстро его утомляли и надоедали ему. В настоящее время Владимир работал кардиологом в системе районной скорой помощи. Работу свою он изучил и знал достаточно хорошо, технически был увлечён ею, но часто ему чего-то не хватало, что-то мешало, кто-то вызывал у него приступы раздражения.
          Владимир познакомился с Ириной в клинике, куда пришёл, после положенной мужчинам двухлетней службы в Советской армии, работать заведующим приёмным отделением. Высокий, стройный, подтянутый и очень аккуратный он сразу обратил на себя внимание Ирины. К тому же Владимир Николаевич оказался начитанным, грамотным и обладающим достаточно широкими знаниями человеком, с умением самостоятельно мыслить, действовать и тем производить положительное первое впечатление. Однако, проработав немногим более года, проявив негибкий характер для занимаемой им особо беспокойной клинической должности, Владимир  Николаевич перессорился со многими коллегами, бригадами врачей скорой помощи, руководством клиники и однажды после очередного замечания главного врача скоропалительно написал заявление о переходе ординатором в терапевтическое отделение на имевшуюся вакансию. Главный врач только и мечтал, как избавиться от такого руководителя, и мгновенно подписал заявление, хотя сам был далёк от совершенства и отличался вспыльчивостью и грубостью. К тому времени Владимир уже встречался с Ириной, и возникла некоторая странность и недосказанность в их отношениях после перехода его под её руководство. Теперь она должна была контролировать его, но, чтобы не травмировать самолюбие Владимира, смогла почти полностью передать этот контроль ассистентам, доцентам и профессору кафедры Общей терапии стоматологического факультета Киевского Медицинского института, находившейся с недавнего времени на базе терапевтического отделения, которое возглавляла Ирина. Её замысел неплохо получился, Владимир ощущал себя свободным и самостоятельным, хотя, по доверительной просьбе Ирины Александровны, сотрудники кафедры не акцентируя, но наиболее скрупулёзно проводили консультации больных вместе с Владимиром Николаевичем в палатах, которые вёл он. Кропотливая работа часами у постелей больных была не по характеру Владимира, и ему быстро всё надоело. Ирина Александровна всё чаще стала получать замечания от главного врача и начмеда по поводу недобросовестной работы Владимира Николаевича и плохого оформления им историй болезней. Ирина деликатно готовилась к тому, чтобы сказать Владимиру о множестве недоделок и замечаний, которые свалились на её голову после очередного врачебного совещания с руководством клиники и представителями кафедры. Подобрав момент, она, как можно мягче, сказала Владимиру о недостатках в его работе, но это вызвало взрыв с его стороны резких и очень несправедливых слов в её адрес.
          Постоянное недовольство Владимира на работе Ирина терпела ещё некоторое время с надеждой, что скоро он всё-таки успокоится и всё войдёт в правильное повседневное лечебное русло, а в те вечера, когда они бывали вместе, она растворялась в создаваемом своём счастье, и накопившиеся повседневные жизненные заботы отступали на время. Всю свою радость Ирина делила с Владимиром. От горевшей на столе свечи падали блики вокруг, делая окружавшую обоих обстановку более романтичной. Раньше, когда они начинали встречаться и виделись каждый день, обуревавшая обоих страсть изливалась водопадом внезапно. Отбрасывались в сторону ужин и разговоры, слетало к потолку новое платье, и они наслаждались друг-другом. Энергия одного накладывалась на энергию другого, и возникал вулкан жгучих ощущений, упоения и восторгов. Далеко за полночь измождённые от ласк, поцелуев, темпа, обилия чувств, напоминая себе скаковых лошадей в их великолепии после победной скачки, они садились «ужинать», а после очередного взрыва страсти оба мгновенно засыпали. Часа через четыре – пять Ирина вставала, улыбалась Солнцу, радовалась любой погоде в утро любви с Володей, бежала в душ, ставила на кухне на газовую плиту кипятить воду в чайнике и приводила себя в прядок. Заварив чай, Ирина начинала мгновенно маяться, потому что утро было такое чудесное, а она его встречала одна, но он спал рядом, и это её усмиряло на время.
          Вот и теперь, убрав на столе после вчерашнего ужина и приготовив завтрак, Ирина ощутила, уже знакомую ей, некоторую душевную дисгармонию, потому что время бежало, но ничего не совершалось в запланированный ею интересный воскресный день отдыха и впечатлений, жизнь шла стороной. Мир бурлил в воображении Ирины, бежал, ехал, летел, пел, танцевал, спешил, и они с Володей были молоды и полны сил. Необъяснимые проявления грусти посетили Ирину, себя она воспринимала дыханием и частью вечного движения Вселенной, а в комнате ничего не происходило, Володя спал, уткнувшись в пуховую подушку, как ребёнок. Чтобы дать Владимиру отдохнуть ещё немного Ирина начала прорабатывать в уме план сегодняшнего необыкновенного дня: после прогулки с мамой и дочерью, она пообедает с родителями и Светланой, конечно отлично если бы и с Володей. Но этому не быть, ему нужно съездить домой, переодеться, второй день он рубашку и бельё не надевал. Надежда Григорьевна, его мама, любящая безумно Вовусеньку, как она его называла, уже отгладила для него одежду на всю неделю. Накрахмаленные рубашки висят и ждут, очередные новые туфли или ботинки стоят в его комнате около кровати.
          Володина мама работала в обувном магазине, и всё импортное и бывшее дефицитным в то время, что поступало со складов в магазины в небольших количествах, она покупала сыну про запас. Когда ей придётся уйти на пенсию, кто его будет одевать и обувать? Будущая жена? Ну нет на свете ни одной такой женщины, которая бы так заботилась о Вовочке. Он сейчас у Ирины, что поделаешь? Вовуся молодой мужчина, это естественно, да и Ирина из своего круга, её отец, как и Володин, из высших офицерских чинов, мама очень культурная женщина и даже из бывших благородных. Времена меняются, сейчас конец семидесятых годов XX века и дворянские корни в моде. «Ирина - интересная женщина», как сказал однажды супруг Надежды Григорьевны. Ему явно нравилась Ирина, что вызывало даже некоторую нестабильность поведения сына, за что чувствовавшая это внутренним чутьём Надежда Григорьевна не торопилась приближать Ирину к их дому и, скрывая от мужа и сына, ужасно ревновала Ирину к обоим. Помимо этого она считала, что Володе чужой ребёнок, безусловно, не нужен, и в случае, если Ирина даст согласие быть его женой, дедушка и бабушка Светланы, естественно, заберут к себе внучку, иначе быть не может. Но Надежду Григорьевну всё более оскорбляло то, что Ирина уже несколько месяцев тянула с решением и ответом на Вовочкино предложение. Как она смеет поступать так с её сыном? В глазах предусмотрительной матери он был достоин необыкновенной героини, но ему уже тридцать шесть лет, позади бурный роман со значительно старше его соседкой, да ещё и с двумя детьми, разорвать который стоило однако большого труда и времени для Надежды Григорьевны. Затем неудачный брак сына, продлившийся менее месяца, а на устроение его пошла большая часть её с мужем денежных сбережений. Ах, Карина оказалась несносна! Когда на третью неделю её медового месяца с Володей Надежда Григорьевна, чтобы подкормить дорогого сына, принесла кастрюльки с первым и вторым блюдами, Карина дерзко и демонстративно выставила их за порог своей квартиры, а на следующий день после бурного скандала и чемоданы Вовусеньки. Приходится смириться с Ириной, всё-таки она считается хорошим врачом, весь район знает её, а пациенты обожают. Профессор всегда даёт Ирине Александровне первое слово на врачебных конференциях. Плохо, что Ирина дни и часто ночи проводит в клинике, хотя это устраивает начальство, и поэтому у неё никогда нет проблем на работе, а кафедральные все с ней на одной ноге и с удовольствием порой устраивают вечеринки в её квартире, даже если Ирина задержалась в отделении. Это её несерьёзность и Володе придётся бороться со многим и прежде всего с неумением Ирины жить и экономить, ведь у неё до сих пор не заведена сберегательная книжка. Но глядя на её красивую и, похоже, дорогую одежду, Надежда Григорьевна считала это, конечно же, полностью заслугой только родителей Ирины.
          Пока Володя спал, Ирина подумала о том, как было бы хорошо, если бы он, наконец, пошёл с ней и Светланой в театр, где они ещё ни разу не были вместе. Сегодня это непременно должно произойти! Посмотрев на часы, Ирина спохватилась, что Солнце скоро будет уже высоко, чай настоялся и начал остывать, а гренки с сыром и ветчиной давно были готовы. Ирина поставила ещё на стол недавно сваренное ею варенье и печенье, спечённое по новому рецепту, данному ей соседкой Анной, а потом пошла в комнату и села около Владимира. Он спал уже почти восемь часов, и Ирина начала водить павлиньим пером около его уха, повторяя шутливо известную фразу, которую часто по утрам говорила себе: «Маэстро! Вставайте, Вас ждут великие дела!" 
          Из-за интенсивности насыщенной жизни Ирина научилась спать ночью не более пяти часов глубоко и спокойно, вставая всегда бодрой и весёлой. В шесть утра по субботам она обычно уже торопилась домой с базара с полной корзиной овощей и фруктов, встречая у дома удивлённых соседей, вышедших выгуливать своих собак. «Когда Вы спите?» - спрашивала её не раз одна пожилая соседка, которая ей симпатизировала. «Ну куда она всегда бежит? Наверно опять новый любовник!» - ехидничали другие, не работавшие завсегдатаи лавочек около их дома.  Ирина, пробегая мимо этих женщин, только вежливо здоровалась, она не умела бездельничать и судачить ни о чём. С молодых лет Ирина дорожила каждой минутой, а бешеный темп жизни был частью её характера.
          Растормошив Владимира, Ирина почувствовала какое-то сжатие в груди. На неё смотрел другой человек. Вчера вечером это был бодрый, обаятельный, ласковый мужчина. Сейчас перед ней сидел мальчик, сжавший от обиды свои тонкие губы так, что остались только полосочки. Весь его вид изображал каприз и леность. Открыв глаза, придя в себя и осознав, где находится, он увидел Ирину смеющейся и дразнящей его, отчего даже слегка улыбнулся, но в тот же момент почувствовал нараставшее недовольство. Даже когда у него в течение нескольких дней не было ночного дежурства, он, накануне ложась дома часов в десять вечера, просыпался на следующий день и вставал с кровати к обеду, но сегодня, вспомнив, как долго длился их разрыв, Владимир схватил Ирину в свои объятья и начал целовать. От волны нахлынувших ощущений Ирина отдалась этому страстному порыву, так как всё, к чему она ни прикасалась, было взахлёб, с размахом её широкой души. Через несколько минут он попытался растегнуть молнию на её платье. Валяя дурака, хохоча, Ирина не давалась и после потока нежных страстных поцелуев остановила его. «Володька, давай сегодня проведём необычный день: забрав Светлану погуляем где-нибудь на природе, а потом пойдём все вместе в ресторан «Метро» на Крещатике, там так вкусно готовят! - Она хоть и редко, но устраивает себе и дочери такую роскошь, а с ним – Боже! Море блаженства! - Ну как, идёт? А вечером в театр! Хорошо, Володенька?»
          Выслушав Ирину, Владимир вновь сжал губы: «Ириш, не пойдём до вечера никуда, а? Мне послезавтра на работу. Ах, лучше поспим вдвоём, ложись! И это Солнце, оно так мешает, занавесь окна, ты же знаешь я люблю полумрак в комнате!». У Ирины словно что-то внутри оборвалось, она задёрнула оконную штору и ушла на кухню, ничего не сказав.
          Поспав ещё с час и почувствовав голод, Владимир поёживаясь встал. Было одиннадцать часов и начавшийся ясный день раздражал его своей весёлостью за окном. Владимир вышел на кухню, Ирина сидела за столом и ждала его. «А что у нас приготовлено поесть?» - игриво протянул он, обняв её за плечи. Её укололи и обидели его слова – «у нас». За пять лет их знакомства жизнь изменилась, стала дороже, дочь вырастала и уже не три, а десять и более рублей приходилось то и дело занимать до зарплаты у соседки. Владимир за пять лет их любви, приходя с цветами, подарок приносил только на день её рождения в виде вазочки, косынки или изделия из дерева, но в этом году он подарил ей на Новый год фарфоровую статуэтку Кармэн со словами: «Будь такая же гордая и независимая!». Ирина более десяти лет уже трудилась терапевтом, приобрела к этому времени ещё несколько врачебных специализаций и никогда ни от кого не зависела, и его слова сочла тогда по меньшей мере нетактичными, но промолчала.
          Владимир работал уже с год врачом на скорой помощи, уйдя из терапевтического отделения клиники, где возненавидел ежедневную кропотливую и чрезвычайно ответственную работу, одних и тех же длительно лежавших и надоедавших ему пациентов. Но главное – он считал себя истинным мужчиной и не мог позволить, чтобы любимая женщина руководила им и получала больше него зарплату. Он сказал ей, уходя из клиники: «Ириш! Мужчина должен возвращаться домой с охоты с добычей!».
          За все годы их отношений Ирина не спросила ни разу Владимира, сколько денег он получает, считая подобные вопросы неприличными, да и он частенько проговаривал, что денег у него нет. Когда, через несколько лет после их расставания, она узнала от него же самого, встретив его однажды случайно в городе, что Владимир на скорой помощи получал в два раза больше, чем она и, живя с обеспеченными родителями, не давал им ни копейки, Ирина, помимо неуважения, уже не питала к нему давно никаких чувств и не хотела о нём вспоминать.
          Их последний поздний завтрак Ирина устроила на кухне, чего раньше никогда не делала в присутствии Владимира, но в тот день настроения после его вопроса у неё не было. Вновь подогрев гренки, она налила чай в чашки. «Ириш, я есть хочу! Разве я буду этим сыт после такой бурной ночи? Ведь ты же у меня огонь», - обиженно, играючи, произнёс Владимир и продолжил: «А что-нибудь существенное мясное у нас есть?». Ирина вдруг ощутила нехватку воздуха, весь её солнечный праздник мгновенно улетел. Его вопросом она была уничтожена. Всё приготовленное ею на выходные им же вчера было съедено, больше у неё ничего не было, а до зарплаты оставалось ещё несколько дней. Никогда ни в чём не упрекнув его, она ощутила себя рядом с ним несчастной, и губы её задрожали. Ему не понравилось её хмурое лицо, этого он терпеть не мог в женщинах, но увидя её состояние, трактовал его по-своему. «Ну ладно, я прощаю тебя и пообедаю дома – сегодня мама жарит индейку. Не обижайся, приготовишь в другой раз, возможно, у тебя опять не было времени», – произнёс Владимир примирительно, довольный сам собой и заглянул в Иринин пустой морозильник. «Ну ты, мать, даёшь!» - сказал он удивлённо, но снисходительно. Ты не сделала запасов на неделю? Ты же опять целыми днями будешь в своей дурацкой клинике пропадать. Ты совсем не умеешь жить, всё витаешь в облаках!». Это было слишком, Ирина напряглась как струна и побледнев от нахлынувших горечи, стыда, отчаяния и гнева, почти вскрикнула: «Для того, чтобы я сделала запасы, мне стало не хватать в месяц двадцать – двадцать пять рублей. За пять лет ты, приходя в этот дом, не спросил ни разу, как я живу. Я умею жить, умею! Но я не могу кормить тебя, как кормит тебя твоя мама, ты живёшь, считая, что все тебе обязаны и должны!». После этих слов Ирина заплакала от потрясения и унижения. Ещё более ошеломлённый стоял Владимир. Через пару минут, прийдя в себя, с налившимся кровью лицом и со словами возмущения он набросился на Ирину: «Так вот ты какая! Права была моя мама, говоря, что ты думаешь о чём угодно, только не обо мне, а я, дурак, считал, что у нас особая любовь!». Выпалив, Владимир с яростью бросился в корридор, схватил с вешалки свою замшевую куртку и рванулся к входной двери. Открыв её, он вдруг остановился, достал из кармана кошелёк, а из него двадцать пять рублей и, вбежав назад на кухню, бросил их на холодильник. «Ты была для меня богиней, идеалом женщины! Я не думал, что ты такая меркантильная, а ты... ... ты... для тебя деньги главное оказывается!». Владимир был так зол, что пена кипела на его нитках-губах, и он, дрожа всем телом, в искреннем негодовании вырвался из Ирининой квартиры, с такой силой хлопнув дверью, что около неё часть штукатурки потолка обвалилась и, упав на пол, разлетелась плотным слоем пыли по всему коридору.
          После произошедшей ссоры свет померк для Ирины, душевная боль, безысходность и одиночество обрушились на неё. Ноги Ирины стали тяжёлыми, слабость сковала всё тело, хотелось лечь, закрыв голову одеялом, и спрятаться от всего мира, но её ждали дочь и родители. «Прорвёмся!» - взяв себя в руки, сказала себе Ирина. «О горечи и боли я напишу сегодня ночью в своих стихах», - подумала она чуть не заплакав вновь.
          Поэзия интересовала Ирину ещё в школьные годы, а сама она начала писать стихи в институте, но этот свой секрет доверяла не всем даже друзьям, а близким людям тоже долгое время их не читала. Володя посмотрел на её признание с высокомерием судьи и жёстко иронизировал по поводу её увлечения. «Стихи не накормят тебя!» - сказал он ей. С того времени она никогда больше не говорила с ним на эту тему.
          Немного успокоившись после резкого ухода Владимира, Ирина убрала на кухне и в коридоре, а потом оделась и пошла к родителям. Выйдя на улицу и сделав несколько шагов, она увидела воробья, который пытался схватить с земли слишком большой и тяжёлый для него кусочек хлеба. Хлеб всё падал и падал из его клюва, а смешной воробей снова и снова приступал к осуществлению своей цели, не замечая, что Ирина вот-вот наступит на него самого. Ирина улыбнулась, глядя на маленького трудягу, и, обойдя упорного воробья, побежала дальше. Вторая половина воскресного яркого солнечного дня была ещё впереди.