Глава 6. Денис. Серые полицейские будни

Тамара Семеновна вкатила в гостиную передвижной столик с легкими овощными салатами, горячим стейком бифе де чоризо под острым аргентинским соусом, заказанным в ресторане, и бутылкой Кьянти урожая шестилетней давности, на горлышке которой гордо красовался задиристый черный петух — утром для господина Романова доставили пару ящиков прямо с юга Флоренции.
Наполнив бокал, женщина отступила к дверям и застыла там, молча ожидая дальнейших указаний: кроме обычной уборки помещений в ее вечерние обязанности входило подать ужин, приготовить постель и подобрать одежду на утро, но на всякий случай она оставалась еще на несколько минут или полчаса, если хозяину потребуется какая-нибудь дополнительная услуга.
Из-под опущенных ресниц пожилая горничная зорко следила за каждым движением Дмитрия Эдуардовича.
В этой семье она прослужила домработницей почти двадцать лет — достаточный срок, чтобы переосмыслить свои приоритеты.
А начинала еще у старого хозяина, Олега Васильевича Романова — приятный был мужчина: по-старинному интеллигентный, неизменно вежливый, всегда внимательный и приветливый, немного немного не от мира сего, какими обычно и бывают все коллекционеры. Олег Васильевич никогда не забывал поздравить прислугу на Новый Год, Восьмое Марта, дни рождения, и каждый раз дарил подарки, да не какие-нибудь безделушки, а полезные в хозяйстве вещи или билеты на концерт, а то и в театр, а бывало, и золотые украшения преподносил.
Монетами увлекался, они-то его и сгубили. Никому такой смерти не пожелаешь: сгорел заживо в подвале со своей коллекцией. С одной стороны, жалко его, а с другой — сам виноват: не допустил в свое время электриков проверить там проводку — вот и пострадал. Никто и подумать не мог, что в подвале такие гнилые провода — за какие-нибудь пять-десять минут выгорели все дубовые полы и настенные панели. Причем, что интересно: витрины с монетами всего лишь чуть закоптились, а вот, от Олега Васильевича даже костей не осталось — пепел один.
Ох, грехи наши тяжкие!..
Горестный вздох по погибшему коллекционеру Тамара Семеновна подавила в себе на самых подступах.
Молодой хозяин, внук незабвенного Олега Васильевича, на своего интеллигентного деда не был похож ни капли, к обслуживающему персоналу, проверенному временем и им же испытанному на преданность, относился равнодушно, если не сказать, как к пустому месту — вот и сейчас, ужинал, словно горничная и не стояла за его спиной живым изваянием.
Пожилая домработница внимательно и напряженно наблюдала, как он расправляется с острым стейком, запивая его выдержанным вином, и представляла себе небольшой уютный домик под Севастополем.
Говорят, земля в Крыму пока еще недорогая, можно прекрасно обустроиться у самого побережья, может, там Петечка перестанет так страшно кашлять. У такого маленького — четыре годочка — появилась астма. Болеет и болеет внучок, чуть начинает цвести на улице — так прямо задыхается, сердце заходится слушать его! Дочка бросила работу — какая работа, когда ребенок может умереть в любую минуту, зять пашет на своем заводе по полторы смены, по ночам капает себе валокардин, только бы забыться сном — и это молодой мужчина — а баллончики с Петечкиным лекарством заранее стоят по всем углам в квартире: в прихожей, в ванной, в каждой комнате — на всякий случай, чтобы не бежать, не искать при очередном приступе.

Тамара Семеновна унимала колотящееся сердце, терпеливо дожидаясь, пока ненавистный молодой и здоровый внук ее интеллигентного хозяина, того самого, которому она с душевным трепетом и материнской заботой отслужила почти двадцать лет, перестанет дергаться, хватая ртом воздух, и обмякнет на диване. Она аккуратно подложила ему под голову декоративную подушку, заранее приготовленной тряпочкой тщательно стерла выступившую изо рта и носа розовую пену. Обернув руку другой тряпочкой, достала из посудной корзины, стоящей там же, на нижней полке сервировочного столика, новый бокал с малой толикой алкоголя, предварительно прижала ладонь и губы Дмитрия Эдуардовича к тонким стенкам, а использованный бокал и бутылку с ядом она убрала под плетеную крышку высокой корзины.
После этого Тамара Семеновна осторожно сняла с пальца хозяина массивное кольцо с белым камнем, брезгливо поморщившись, спрятала его под грудью в тугом бюстгальтере, еще раз быстро осмотрела мертвое тело, удалила остатки кровавой пены с подбородка своей жертвы и покатила столик обратно к хозяйственным помещениям.
Нужно спешить.
Последняя маршрутка до деревеньки Ильичевка уходит через двадцать минут — там ей передадут внука Петечку в обмен на этот перстень. Похитители строго настрого запретили заявлять в полицию, инструкции передали по телефону, а пакетик с ядом она обнаружила в кармане рабочей одежды, заступив утром на смену.
Дочери и зятю, которые целый день места себе не находили от страха за ребенка, она велела дожидаться ее дома и собрать все самое необходимое для отъезда. Предупрежденная сестра в заветной деревеньке под Севастополем уже освободила для них флигелек, который обычно сдавала на лето отдыхающим — жизнь любимого внука и счастье семьи зависели от холодного рассудка и правильных действий Тамары Семеновны.
Все будет хорошо, убеждала она себя, только бы Петечка не испугался, не закашлялся, только бы им успеть до рассвета уехать от города, как можно дальше. Разбитый в мелкие дребезги бокал полетел в мусорный контейнер, в бутылку из-под отравленного вина пришлось перелить моющее средство для туалета.
 
Припозднившаяся маршрутка подобрала на остановке одинокую пожилую женщину с тяжелой сумкой на колесиках...

      * * *

— Варламов! Ну наконец-то! — худой и высокий капитан полиции Алексей Казупица суетился возле кофейного аппарата и первым увидел Дениса, проходящего через пост охраны. — Михалыч тут уже рвет и мечет.
— Планерка была?
— Нет еще. Викентьеву сейчас начальство названивает из области — по нашему округу прокатилась волна: у фабрики и по городу массовый огнестрел, пожары и поножовщина, как будто война пошла между местными. 
Казупица торопливо глотал горячую жидкость, активно заедая домашним пирожком с капустой, в маленьком прозрачном пакетике у него лежало еще два. Жена Лешки Казупицы была непревзойденным мастером по части пирожков, плюшек и чесночных пампушек, оставалось удивляться, каким образом ему удается сохранять себя жилистым и поджарым при таком калорийном и сытном питании.
Денис привычно удивился осведомленности Казупицы, тот всегда заранее знал, что им скажут на утреннем совещании, словно в Главном Управлении у него сидел свой личный источник, который ему первому докладывал о всяческих нарушениях правопорядка в городе, опережая сводки, а уж после ставил в известность высший командный состав УМВД по городскому округу.
Варламов бросил сумку и опустил в прорезь кофейного автомата монетки — глядя на напарника, вспомнил внезапно, что позавтракать не удалось.
— Новый передел, что ли? Только этого не хватало! — он бесцеремонно отобрал у Казупицы пакет с пирожками и в два глотка прикончил кофе из пластикового стаканчика.
— Голодный, молодожен? Понимаю: не до еды тебе теперь и не до сна, — Лешка радостно ухмылялся. — Эх, завидую! Ты смотри: если что, можешь рассчитывать на меня — выслушаю, посочувствую, подскажу, дам парочку полезных советов, как быстро вылечить головную боль у молодой жены. Могу теоретически разъяснить.
— Иди ты, знаешь куда! Нашелся советчик, — поблагодарил Варламов. — Обойдусь как-нибудь, своими силами.
Из кабинета выглянул следователь Николай Михайлович Дивенков, крупный мужчина, с неуставными и пышными седыми усами.
На неискушенный взгляд он казался неповоротливым и грузным, но при первом же совместном выезде Денис убедился, насколько обманчиво это впечатление — в погоне, на захвате, на зачистке Михалыч преображался во внимательного, ловкого и хитрого матерого хищника, за которым трудно угнаться. На тактических учениях молодые бойцы слушали инструктора-взрывника Дивенкова, затаив дыхание — за спиной у того был Иракский Аль-Кут, Сирийский Дейр-эз-Зоре, Чеченский Саади-Котар, Дагестанский Чабан-Махи.
В УОВД города он работал не так давно: пришлось оставить срочную службу в связи с тяжелой контузией. Дивенков совмещал бумажную волокиту с работой старшего опера, за имевшимся дефицитом людей на участке, грудью прикрывал своих подчиненных перед начальством, не допуская наказаний за незначительные нарушения распорядка, но от души распекал их один на один, глядя в глаза, в особо редких случаях устраивал показательную порку — отчитывал перед личным составом отделения, после чего провинившийся боец становился шелковой нитью в его руках или… писал рапорт об увольнении, третьего было не дано.
Разговаривал Дивенков исключительно матом, виртуозно пользуясь этим специфическим арго среди многообразия наречий русского языка, а уж, как он объяснялся с вышестоящим начальством оставалось загадкой для личного состава всего Управления.
— Варламов! Явился, мать твою! А ну зайди!
Денис выбросил стаканчик вместе с пустым пакетом из-под пирожков, прикрыл за собой дверь и вытянулся перед старшим по званию.
— Ну и что это за дерьмо? — осведомился Дивенков, вышагивая по тесному помещению и задевая то за шкаф, то за сейф. — Что там у тебя за проблемы, мать их, что ты позволяешь себе нарушать распорядок, предусмотренный Уставом? Захотел штраф? Денег, что ли, до хрена?! Давно объяснительные не писал? Все проблемы, мать их, ты должен оставлять дома, когда идешь отдавать воинский долг Родине! Не слышу ответа!
— Братишка пропал, — доверился Денис отцу-командиру, не раскрывая основную проблему — основная проблема была лично его и никого другого не касалась.
— Что значит, мать твою, пропал?! — вдруг окончательно взорвался Михалыч. — А ты, мать твою, где был в это время?! У тебя что, разве есть брат? — запоздало удивился он.
— Младший брат, сводный, — объяснил Денис. — Живет со своей матерью. Ушел вчера вечером, и только полчаса назад вернулся.
— Сколько лет? — заинтересовался Дивенков.
— Тринадцать.
— Самый дурацкий возраст, — сообщил Михалыч. — Глаз да глаз нужен. Ладно, пока свободен, считай, выкрутился. Рекомендую зайти в оружейную комнату, сегодня будет много работы в полях.

* * *

За ночь земля рядом со старой фабрикой обильно напиталась кровью.
— Твою ж мать! — Дивенков изумленно присвистнул, пролезая под полиэтиленовой полосатой лентой, ограждающей участок.
Дежурный опер — молодой парень, охраняющий место преступления до приезда бригады, страдал в сторонке, судя по бледно-зеленому цвету лица он безуспешно боролся с рвотными спазмами, и его можно было понять. Небольшой клочок поля оказался усеянным множественными останками человеческих тел: руки, ноги, головы, лужи и лужицы свернувшейся крови, отдельными застывшими кучами лавины темно-сизых внутренностей.
На некотором отдалении от страшного места маялась стая бездомных собак, беззаботно пировавшая здесь до приезда полиции, псы рычали, скулили, облизывались, но приблизиться к скоплению людей не решались, в небе кружили галдящие тучи, потревоженных ворон и галок, на ближайших кустах оживленно скакали по веткам воробьи, лишь голодные весенние мухи никого не боялись и деловито гудели на трупах.
Денис почувствовал легкую дурноту и поспешно достал платок из кармана.
— Здесь Джек Потрошитель пробегал, что ли?
— Проняло, Варламов? — усмехнулся старший опер и следователь в одном лице. После горячих точек ему было нипочем смотреть на такие картины.
— Какая прелесть, господа! — восхитился медэксперт, выкатываясь из машины. — А какой аромат! Вы чувствуете эту сочную свежесть обильных выделений из прямой кишки?!
— Чувствуем, чувствуем, — успокоил его Дивенков. — И Орехов тоже чувствует, — он кивнул на молодого участкового, согнувшегося в кустах.
— Аммиачку не желаете? — жизнерадостный медэксперт выудил из своих запасов флакончик.
— Благодарствуем, — отвесил поклон Денис. — Ему предложи, — мотнул он подбородком в сторону бледного участкового, Орехова Ваньки.
— А как же, предложим, конечно. После такого напряга самое то: подлечить нервы, — тихонько бормотали с другой стороны — четвертый член бригады, криминалист, натянул перчатки, прикрылся респиратором и, разложив рулетку, склонился над крайним фрагментом расчлененного тела.
Шутки кончились — тут работы на несколько часов хватит, одной только съемки: обзорная, узловая, детальная с масштабом и опознавательная, прокатать пальцы всех трупов, чтобы их можно было увозить, а после попробовать пропылить вон ту машину, хотя чего там можно найти после взрыва, а вонь потом двое суток стоит под носом — ну и как тут не пить, мы вас спрашиваем?

Дивенков и Варламов занимались осмотром места происшествия. Денис осторожно ступал по хрустящему месиву из песка, камней и битого стекла, стараясь не угодить в кровь ботинком, внимательно осматривал сухие участки земли между кучами внутренностей, тщательно изучил пространство рядом с машиной, повертел в руке маленький предмет, тускло сверкнувший между прошлогодних сухих травинок, снял с куста клочок тонкой прозрачной ткани, осмотрел колею от колес и вернулся к напарнику.
— Странно все это, Николай Михайлович.
— Что странно? — следователь не отрывался от планшета, составляя подробный протокол.
— Будто они стояли и ждали, пока их покромсают. Смотрите, предположительно здесь убиты шесть человек, судя по головам, — и все они лежат рядом, видимо, как стояли, так и полегли.
Дивенков с любопытством осмотрел поле с трупами.
— Ты прав! Ну? Версии какие?
— Впечатление такое, что все жертвы были убиты одновременно — похоже на казнь, но обезглавлены не все.
— Не нужно торопиться с выводами, Варламов. На что еще обратил внимание?
— Не заметно, чтобы они сопротивлялись, никто из них не попытался хотя бы убежать, значит, были под наркотиком —  казнь, однозначно. Ну или ритуал, хотя, в общем-то, не вижу разницы.
— Нашел чего?
— Да так, непонятная ерунда: какой-то колокольчик и лоскут, — Денис вынул пакетик с уликами из кармана.
Дивенков осмотрел их через полиэтилен с большим интересом.
— Настоящее старинное серебро и натуральный шелк с арабским орнаментом. А еще, посмотри сюда! — он ткнул палкой в кучу черных осколков.
— И что тут? — не понял Денис. — Вроде бы обычное стекло, только грязное, да тут его полно.
— Это не стекло, Варламов, это спекшийся песок. Пожар был такой сильный, что песчаная поверхность превратилась в стеклянную. Тут бушевал адский огонь.
— Но тогда все кусты бы обгорели, — заметил Денис.
— Вот именно, — непонятно подтвердил следователь. — Должны были обгореть.
После тщательного изучения местности они проследили, как упаковывают фрагменты тел в черный полиэтилен — теперь будут лежать в морге, пока не закончится опознание. Вызванный эвакуатор подцеплял остов сгоревшей машины, отбуксировать на полицейскую стоянку, как вещественное доказательство, до полного расследования преступления, за ним проследовал и старенький полицейский УАЗик, увозящий усталых оперативников.
На освободившуюся территорию с небес спикировали птицы, задремавшая было в долгом ожидании, стая собак разочарованно обнюхивала местность, подбирая с земли остатки человеческих внутренностей, слизывала кровь с камней…

               * * *

Время уже давно перевалило за полдень, пообедать Денису пришлось на ходу двумя порциями шаурмы, пока ехали с Лехой Казупицей на очередное происшествие. Последняя пара дней смешалась в бесконечную кутерьму — серую ленту без выраженного времени суток. Замечать их было некогда — район погрузился в пучину бандитского передела власти и территорий. На объявленное Чрезвычайное Положение оперативников не хватало катастрофически, домой попадали лишь затем, чтобы наскоро помыться, сменить грязную, пропахшую потом, одежду и снова мчались на службу.

Дома в живописной деревеньке Ильичевке соблюдали строгий военный порядок и тянулись вдоль дороги безупречно-ровным строем вплоть до бревенчатого колодца с высоким «журавлем» и расписными ставенками, дальше улица под прямым углом уходила к лесу. За поворотом жилыми оказались всего два дома, третий стоял с заколоченными окнами и был покинут обитателями на неопределенный срок. Скрытый за разросшимися деревцами чернослива от посторонних глаз, он был облюбован аборигенами-алкоголиками, как отличное место для умной беседы под картошечку, селедку и прочую водку. Но этой ночью аппетит двух закадычных собутыльников оказался начисто испорчен.
Мигом отрезвевшие алкаши покорно сидели на стульях и многозначительно помалкивали, пока наряд полиции осматривал обнаруженные в единственной комнате тела пожилой женщины и мальчика лет семи. Оба потерпевших умерли от удушья: на шее женщины кровавой полосой змеилась странгуляционная борозда от удавки, у ребенка резко выделялся на лице посиневший носогубный треугольник.
После кровавой бани на старой фабрике это преступление показалось до безобразия простым и обыденным, возможно удастся раскрыть его по горячим следам, главное сейчас опознать и начать разматывать клубочек со щедрыми нитками.
Бледные и тихие аборигены без звука подписали протокол и были отпущены под суровое напутствие изменить образ жизни, пока сами не оказались на месте этих двух несчастных!
 
Назад Варламов и Казупица возвращались, когда весенняя теплынь на улице торопливо сменялась вечерней свежестью, а воздух, напитавшийся за день ароматами цветущих яблонь, врывался в открытые окна автомобиля головокружительным благоуханным облаком.
Напарники торопились скорей попасть в Управление: еще нужно отчитаться перед следователем, обосновать протокол с места происшествия, сдать оружие и вещдоки, просмотреть оперативную обстановку за день, чтобы быть в курсе событий. На ночные происшествия поедут «круглосуточники», те, кто дежурит сутки, остальным можно будет идти домой, смыть с себя въедливые запахи крови, пота, людских страданий и рухнуть в постель, заснув прежде, чем голова коснется подушки, чтобы завтра начать все сначала.
 Красота за окном — пусть ею любуются другие, у кого есть на это время.

В кармане у Дениса надрывался телефон, жена беспокоилась. Отвечать ей Варламов не хотел, Иркино беспокойство казалось чересчур навязчивым и раздражало, вызывая внутри глухой протест, однако, сбросить звонок показалось излишней грубостью, в конце концов, не Иришка виновата в том, что ее муж нарушил общее мужское правило, не гадить в своем доме — он сам загнал себя в угол и прижал к стенке.
А снова и снова выяснять отношения?.. Нет уж, хватит с него! Навыяснялся досыта с Маргошей — с Иркой он не собирается никогда ничего выяснять. Пусть принимает его такого, какой он есть, а не нравится — он не держит. И выяснять тут нечего. Бабам только дай волю — будут под лупой рассматривать каждое слово и каждое движение.
Варламов замер над телефоном, гипнотизируя глазами колокольчик на экране, пока, случайно подняв голову, не перехватил удивленный и осуждающий взгляд напарника.
«Легко тебе осуждать, — обозлился Денис. — Будь я на твоем месте, я бы тоже осуждал!»
— Да! — буркнул он в трубку. — Я не знаю, Ир, может и задержусь. Ложись спать, не дожидайся меня!
Казупица сделал большие глаза, словно не поверил своим ушам, Денис неопределенно мотнул головой, отвечая на невысказанный вопрос напарника, подумал, что рано или поздно все равно придется идти домой и извинятся, что-то говорить, успокаивать, оправдываться и, наверное, заниматься любовью, раз уж сам затащил в постель девчонку. Неожиданно для себя спросил у напарника:
— Леха, а не пустишь к себе на одну ночь?
Приятель оглушительно расхохотался.
— Так-так-так, молодожен! Ну-ка, ну-ка, поделись с дядей Лешей! Что же мы тут наблюдаем через месяц семейной жизни? Уже решил сбежать из дома? Вот что делают с нами женщины. Старые холостяцкие привычки — это вам не фунт изюму, от них так просто не избавишься! А я тебе так скажу, Варламов: вышел замуж — нравится, не нравится, терпи, моя красавица! Вы что, поругались? — уже серьезно спросил Казупица.
— Ну что ты, Ирка в принципе не может со мной поругаться, — нетерпеливо ответил Денис, не желая распространятся о своих метаниях. — Просто я не могу сейчас туда идти.
— И поэтому ты с ней так содержательно поговорил? — лез в душу напарник.
— Угу, — буркнул Варламов.
— Не похоже на тебя, чтобы ты прятался от проблемы, — хмыкнул Казупица. — Ну переночуешь сегодня у меня, а завтра где? А послезавтра? А поговорить с девушкой и выяснить все раз и навсегда, не судьба?
— До послезавтра, может, все разрулится, — пробормотал Денис. — Ну так как, пустишь или нет?
— Приходи, — Лешка пожал плечами. — Мы сейчас, как раз, налегке — дети у тещи, а моя Танюха грозилась сегодня запечь курицу.
— Завидую я твой семейной жизни — так все гладко, а я вот, в своей никак не разберусь.
— Что-то, ты мне не нравишься, молодожен, — покосился напарник. — Чему завидовать-то? Мы с Танюхой уже десять лет вместе, корнями вросли друг в друга, не муж и жена, а глубокие родственники, ближе, чем кровные — все ведь зависит от того, как относиться к человеку. Вы только начали, вам с Иришкой надо еще притереться, шлифануть острые углы, — а вот для этого, Варламов, ты должен ночевать дома, беречь и культивировать свой огород: сорняки выпалывать, а полезные растения окучивать и удобрять! Засеять должен, так сказать, поле свое! 
Казупица многозначительным жестом оратора потряс в воздухе указательным пальцем. Хохмач и балагур по натуре, друг умел разрядить обстановку, тоскливые мысли Дениса отодвинулись на задний план. Не исчезли совсем, но в душе воцарилось некоторое подобие мира с самим собой, и звонок, который он все откладывал со дня на день не показался такой уж гнетущей обязанностью — всего лишь, неприятная необходимость.
— Ну и где оценки за этот месяц? — сурово допросил он трубку. — Отсканируй дневник и пришли мне на почту. И дай-ка мне его самого! Опять нет дома?! Что это у вас творится последнее время? Мэри, на дворе десятый час, во сколько же он приходит? Перевод? Как только я увижу оценки — так и переведу!
— C кем это ты так сурово? — удивился Лешка.
— Брат стал на улице пропадать, — объяснил Денис. — Тринадцать лет, это уже переходный возраст, как ты думаешь? Он не ночует дома, а его мать врет мне на каждом слове и выпрашивает денег.
— Ты имеешь в виду другую семью своего отца? Извини, не хочу бередить понапрасну твои раны…
— Чего уж теперь, — Денис болезненно поморщился и посмотрел беспомощно на приятеля. — О мертвых или хорошо, или никак, но чем он гордился, знаешь? Тем, что что почти в пятьдесят сумел подцепить молодую любовницу, как будто не видел, что вокруг смеются над ним. А я был дурак, когда обещал, что пригляжу за его сыночком! Я не испытываю к этому пацану никакой любви — он мне чужой человек. Дотянуть бы до его восемнадцатилетия, тогда все — свой долг отцу я отдал!..