Бизнесмены

                Вперёд, к победе капиталистического труда!



     1992 год. Те, кто жаждал иметь деньги более, чем стать, скажем, участником Грушинского фестиваля, давно их имели. Многих из них - наоборот, уже деньги имели. Я же продолжал, возвращаясь в рабочем автобусе с ночной смены в шахте, полусонными глазами наблюдать за бедняцки, но опрятно одетыми пожилыми мужиками, копошащимися в урнах в поисках "бычков". Думалось: "И меня ждёт та же нищета?" С каждым днём всё сильнее вызревала мысль бросить шахту и начать работать на себя. То есть, попробовать стать капиталистом. Звёзды на небе сошлись перед отпуском: и мысль уже налилась соком определённости, и начальник пообещал после отпуска перевести в первую смену, как самого опытного и бла-бла-бла. Первую смену напостоянке я не мог впустить в свою жизнь никак: дорассветный подъём и пустой желудок до пяти вечера, наложенные на неразбериху и суету ремонтных работ огромного, до двухсот человек, количества рабочих, разбросанных по всей шахте, ответственность де-юре за каждого из них, хотя и ежу понятно, что не только уследить за каждым участником процесса, но даже посетить все рабочие места за шесть часов нереально. К тому же перед самым отпуском на какой-то вечеринке у соседей на нетрезвую голову решили с хозяином дома заняться напару изготовлением мебели в его боксе кооперативного гаража. Я, правда, имел в виду корпусную (отчего-то именно к ней у меня душа лежала), но он настоял на мягкой: его супруга была мастером в цехе мягкой мебели комбината и в те ещё дефицитные времена могла помочь комплектующими и метизами. Ударили по рукам и за две недели до конца отпуска я подал заявление на расчёт. Мне никто, конечно, не поверил: за семь лет работы на этой шахте я подал уже восьмое - обычно после каждой серьёзной стычки с начальством. Первым семи не давал ходу сам, успокоившись за выходные и придя к выводу, что всегда успею, если станет невмоготу смотреть на их отвратительные наглые рожи. Да и сами рожи после выходных смотрелись уже не столь отвратительно и нагло. Не поверить-то не поверили, но я в этот раз не обманул их затянувшиеся ожидания.
      Получив расчетные, купил универсальный деревообрабатывающий станочек, электролобзик, всякую мелочёвку - это был мой взнос в общее дело. Сосед свою работу на заводе бросить подзабыл. Как-то так получилось. Бросил, только когда через полтора года начал строить себе двухэтажные хоромы на пятачке возле дома старой постройки, благо - финансирование стройки взяла на себя его супруга. Начали мы с комплектов, состоящих из двух кресел с деревянными боковинами и журнального столика "в тему" со стекляной столешницей. Сделали всего несколько комплектов, продавали через комиссионку, а когда, через две недели после каждой продажи, нам отдавали оговоренную сумму, оказывалось, что инфляция сжирала её до последней копейки чистой прибыли: на материалы для продолжения предпринимательства катастрофически не хватало. Крутясь, вращаясь и извращаясь, сумели сделать один комплект ещё и с диваном. Велюр был золотистым, на фоне матового, морёного чёрным, дерева боковин и столика смотрелся изумительно и его купили в тот же день. И даже, получив от продавцов наш телефон, настойчиво требовали ещё один такой же комплект. Мы бы и рады, но велюр кончился. Если б так быстро проблемы кончались. Но они вообще никак не кончались. А нагромождались. И грозили поглотить с потрохами. Что вскорости и сделали. И мы сами... Тоже мне, бизнесмены! После продажи каждого комплекта чуть не по полмесяца делали вид, что находимся в свободном, но неусыпном поиске материалов и оборудования, занимаемся планированием и проектированием и всё такое. А по факту проедали заработанное честным капиталистическим трудом. Раздолбаи, одним словом. Сосед всё больше и больше стал лишь делать вид, что работает, не появляясь в гараже неделями, но выручку деля строго пополам плюс его жене за материалы. Ему что - он-то ещё и на заводе делал вид, что работал! И жена его кормила. Мне было тяжелее.
      Вскоре производить мебель стало не из чего, напарник совсем самоустранился, предпочтя домашний диван столярной пыли гаража-мастерской, я из огрызков сотворил с десяток пуфиков, на которых не разжиреешь, с год по будням изготавливал, а по уикендам продавал рамки для картин, тут же и проедая выручку, но постепенно оборудование пришло в негодность, а остатки дерева превратились в "0". Было нечего кушать и я подался в коммерцию. Коммерция не удивилась: и не таких видала.
      Кушать продолжало быть нечего. Я, как и сотни тысяч, миллионы моих сограждан, раз и навсегда решивших: "Сделаю себя сам!" и с этой целью плотно облепивших рабочие и домашние телефоны, торговал виртуальными вагонами и эшелонами риса и пшеницы, заодно узнав, что у неё имеются сорта, ДСП и металлопроката, цемента всех марок и холодильников всех моделей и производителей... Вагоны по обыкновению уплывали в туман, не успев материализоваться для снятия законного посреднического вершка. Деньги? Деньги в этом процессе уже не играли никакой роли: их место в наших, и моей в том числе, жизнях прочно заняло чувство сопричастности к глобализации экономических процессов в целом и к торгово-посреднической деятельности в частности.
       Но потом попёрло. Где-то в середине 1995-го года. Я сам удивился. Ну, возможно, не так уж и попёрло: рэкетиры меня не заметили. Не считая государства. Я продавал уже конкретный товар на конкретные базы за конкретные откаты. Коммерческую выгоду делил на три кучки аккуратненьких болотно-зелёных тугриков:
1. На проживание-пропитание;
2. На оборот;
3. На всякий случай (накопления).
        Каждую из кучек наделял бумажкой с написанным на ней целевым назначением средств, перетягивал резинкой и клал рядышком с остальными в сберегательный ящик своего самодельно-встроенного шкафа. Этому ящику, в отличие от другого, где хранились документы отчётности, так и не удалось ни разу не закрыться: распухнуть до неприличных размеров кучкам было не суждено. Вначале государство запустило свою руку в третью кучку и поделилось ею со мной в соотношении десяь ему - 0 мне. Потом добралось до оборотных средств и поглотило их, словно мыльные оперы - домохозяек. Когда настал черёд третьей кучки, оно уже так насобачилось, что ту как ветром сдуло. Оставшись один на один со своим фактическим банкротством и пониманием бесполезности азартных игр с государством на деньги, я, на всякий случай высунув язык на плечо, бросился на поиски хлеба насущного и масла нахлебного. К тому времени, когда нашёл хлеб, язык успел осушиться, как болота в Германии. Масла так никогда больше и не нашёл. Зато банкротился ещё два раза. По первому из них к государству у меня почти нет претензий: будто сговорившись, не платили за отгруженный товар все без исключения вновь найденные покупатели - магазины, фирмы, базы. Флэш-моб какой-то. А государство помогало банкротиться только тем, что не помогало не банкротиться, самоустранившись от взимания с должников инкассо моих кровных, но не более. По второму все вопросы были снова к нему. Но - как о стенку горохом. Или, точнее, оно чётко дало мне понять: "Отвали: когда я ем - я глух и нем!" Я и отвалил. Благо, пенсия вовремя подвернулась. Так себе пенсия - шахтёрская, не госслужащего, конечно, но существовать можно. А что солярку для яхты не за что купить, так ведь и яхты нет - на фиг мне солярка?





                Кумовья.


       Я там где-то обмолвился, если буквально: "...а потом попёрло!" Напомню: речь шла об успешности бизнеса (предпринимательства без "кравчучки"). Так вот, когда оно "попёрло", у меня ещё не было ни сотового, ни даже намёка на стационарный телефон, ни автомобиля, ни связей, ни умения их заводить, ни даже помещения под офис. И "предпринимал" я с телефона кумы - через проулок. Не той кумы, что жена кума, а той, что его сестра и одновременно моя кума. Запутанно, да? Тем более, что я некрещённый и они оба раза меня где-то заочно крестили специально под кумовство. Ладно, суть вообще не в этом.
        А суть в том, что мы с кумом одновременно напечатали уставы своих будущих малых предприятий, я нашёл им достойные названия. Своему - "Геликс" ("Helix" по-буржуйски), что означало "Улитка" и предполагало кредо "Тише едешь - дальше будешь" ( а факт, что вторая часть поговорки не была осуществлена, говорит лишь о том, что моей фантазии априори хватало только на название и ни в коем случае не на сам бизнес). Его - "Цеппелин", что, скажу по секрету, отождествляло предприятие с его владельцем - неповоротливым стасорокакилограммовым кумом, но он не догадался. Уставы заимели одновременно, однако я своё оформил ещё в декабре и сразу же начал предпринимать робкие попытки отсечь от мутного бушующего денежного потока грозовых девяностых малюсенькую струйку в свою сторону. А он тянул до февраля или марта, пока строительная организация, в которой он работал начальником участка, не сдулась окончательно. А струйка-то - отсеклась, родимая! Пересыхала, конечно, как ручьи экваториальной Африки, но через время воскрешалась из небытия. И вот - "попёрло". У меня. А у него - ещё нет. Я пожинал плоды успехов, сидя у них на кухне возле телефона, сестру его взял в бухгалтеры (на свою голову), а вторая кума, которая его жена, завистливо стреляла жёлто-зелёными глазами, попадая мне то в лоб, то по лбу, а то и вообще не в бровь, а в глаз, и пилила его при мне уничижительными словами и даже фразами. Уверен: он ненавидел меня в те моменты, а может - и после. Мне было неловко и некомфортно, но другого телефона не находилось. А она пилила, пилила... Тогда он водружал свою тушу на табурет, подвернув под попу ногу (их родовая привычка), и принимался обзванивать базы и фирмы, пытаясь втюхать им по предоплате только что вычитанный в газете с рекламными объявлениями товар: "Знаете, у меня такого количества нет в наличии, и деньги все в товаре, так что без предоплаты не обойтись. Поставка? А вот как перегоню деньги на завод - и сразу привезу!" Пока все его деньги "были в товаре", он протоптал слоновью тропу к моему "сберегательному ящику" - я никогда не мог отказать нуждающимся в куске хлеба и канистре бензина (у него была привезенная отцом из Алжира "Волга"), за что себя во все времена уважал. И матюкал, мысленно прощая очередной долг. И ещё добавлял: "Судьба"...
          Худо-бедно, но у него к предпринимательству талантов было больше, а нуждающихся друзей меньше (поначалу он их ко мне перенаправлял, а потом они сами привыкли), и он потихонечку начал богатеть. И очень этим гордиться. Я тогда уже был со своим стационарным телефоном, но больше мне гордиться было нечем: дела совсем захирели. А слоновья тропа асфальтом поросла. Нет, мне кажется, он бы с удовольствием мне занимал, обратись я за помощью, чего терпеть не мог делать, но вот незадача: в конце девяностых мы с ним неосмотрительно... даже не поругались - просто разбежались в разные стороны. А дела у него худо-бедно и сейчас идут. И пусть идут: неприятно, когда тебя ненавидят.






                Ревность



     Назовём его Андреем, тем более, что так его и назвали родители при рождении. Жил неподалёку, на одной из соседних улочек, но в детстве я знал его шапочно, и то потому, что он был одноклассником моего соседа: сказывалась разница в возрасте в четыре года - у нас всё время взросления были разные интересы и разные компании. Когда я уже играл в индейцев по-взаправдашнему, он ещё мультики смотрел.
     В молодые годы, когда волею судьбы я на два года между шахтой и армией сменил коногонку и самоспасатель подземных лабиринтов на толстую суконку "горячего" цеха металлургического завода, мы даже работали почти вместе: в противоположных пролётах одного и того же электросталеплавильного. Но и там виделись редко: у каждого из нас была своя вотчина и свои производственные задачи, которые, суммируясь, выливались в неизменные при союзе "Сегодня - рекорд, завтра - норма!" и "Если вы считаете, что вы нам платите - считайте, что мы работаем" (последнее - аналог шахтного: "Усе зробимо! Хiба тiльки не встигнемо"*).
     Но однажды в наших молодых по историческим меркам нациях пробудилось самосознание и оно подсказало украинцам, что они кормят русских, а тем - что как раз всё наоборот, и мы совершенно случайно узнали, что давно уже хотим жить отдельными домами и беззлобно переругиваться каждое утро вместо зарядки и каждый вечер на сон грядущий, день отводя под нешуточные свары с брызжущей из перекошенных злобой ртов ядовитой слюной. По обе стороны от межи  между домами вместо высокого беспристрастного забора поставили мздоимцев, призванных блюсти государственные интересы как свои, что и делали с точностью до наоборот. А он подался в нелёгкий и опасный бизнес, открыв здесь нелегальный цех по производству оборудования для автомобилей и таская через границу из России комплектующие. Пока мы всем посёлком "чухались", он "попал в струю" и довольно сильно по нашим поселковым меркам разбогател. Однако годы шли, весь бизнес со скрипом, постепенно и неохотно, но неотвратимо переходил на рельсы легального или хотя бы частично легального, а он ментально оставался в начале девяностых, не желая платить жлобствующему государству поборы. Или налоги, как их принято называть в официозе. Уже из личного жлобства.
     Кто позже, кто раньше, но практически все мы, исключая разве что решившихся спиться незаметно, но окончательно и бесповоротно, в знак протеста или просто принципиально, а то и без идейной платформы, и подавщихся в отпетые маргиналы, вынуждены были заняться предпринимательством. Кто - заигрывая с государством, кто - играя с ним в азартные игры сродни русской рулетке. Он стоял уже круто и снисходительно поглядывал на нашу мышиную возню с высоты своего не нищенского благосостояния. Но время продолжало не стоять на месте, и те из нас, кто притёрся к системе, начали становиться на ноги крепко, если и уступая ему в чём-то, то совсем немного. А он никак не желал "светиться" и продолжал вести свои дела пещерными методами девяностых. В тот период у нас с ним были намётки небольших совместных проектов, вследствие чего общение стало более частым, тесным  и конкретным. Мне иногда приходилось гасить по часу, а то и больше, времени в день на то, чтоб выслушивать его стоны и брюзжание по поводу больших и малых успехов бывших обычных соседей, а ныне конкурентов - не по бизнесу, а по уровню благосостояния.
    Он никак не мог простить другим успешности. Даже её зачатков. Это было выше его сил и за пределами его понимания. Он ревновал их к успеху, несмотря на то, что никто из них ещё не дотянулся до его уровня.