Пушкин в Таврике - Тавридиада Пушкина

По следам легенд о святилище Девы в Таврике

Мятежный Пушкин от Кавказа
С Раевскими заехал в Крым –
Для поэтического сказа
Тот стал и дорог, и любим!
В порывах юности блаженной
Он к двадцати годам устал
И чувства к музам вдохновенным,
Увы, немного растерял…
Терзаем немощью телесной ,
Кавказу оказал почёт –
Водой поправился известной,
Чтоб крымский совершить поход.
Красотами полна немало,
Впервые крымская земля
Поэта в Керчи принимала
И строки о себе взяла .
Степных кочевников путями,
Порывом добрых лошадей,
Под небом вольным, с облаками,
Предстала Кафа без затей .
Весь в золоте песчаных пляжей,
На зелени отрогов гор,
С лагуной синей в антураже,
Восточный город – сам восторг!
Их ждал корвет под парусами («Або»),
Чтоб морем отвезти в Гурзуф –
Он видел берег с чудесами,
Познал волнений сердца дух!
Прекрасны кручи Кара-Дага,
И в Новом Свете – россыпь скал,
Заливы, бухты – отдых «флага»,
Гор мысы «парус» огибал.
И вот пред восхищённым взором
Возник могучий Аю-Даг –
На южнобережном просторе
Далече виден этот маг!
Гурзуф за ним и Адалары ,
Скал, бухт причудливая вязь –
Природа разложила чары,
Творить вселила в сердце страсть! 
Здесь, Лукоморье познавая,
Скале и гроту имя дал,
Купальщиц юных наблюдая,
Пыл романтизма расковал!
Он душу растворил в Природе,
Ему в Ней был сердечный друг –
Рос кипарис младой, в свободе,
Вхож в утренних прогулок круг .
Хранитель ауры Поэта,
Могучий ныне кипарис,
Стремит живую память к свету –
Дух на вершине смотрит вниз.
И видит – даль морской равнины,
Нависших гор уютный цирк,
У моря скал крутых теснины...
И... парк чудесный здесь возник!
В нём – юный Пушкин, вдохновенный,
На камне сидя, вдаль глядит,
Местам приязни несравненной
Душою муз благоволит!
Тем начал Он аллею славы,
Кто чувства чтил созвездьем слов,
Гурзуф считал приютом главным
Для творческих своих основ .
Немолчный друг – всё то же море,
Мечта – объятия волны,
В движеньи вечном на просторе,
В призыве чистой глубины…
Умел Он слушать море чутко
И сладость находил в шумах:
Бывает – милым, но и жутким,
Внушает – и любовь, и страх!
Скалы обломок, взор на море…
Потом – сложилось много строк,
Как в задушевном разговоре,
Как милой юности глоток .
Любил суровые громады
На побережье серых скал,
Все мысы, бухты в море рядом
С желаньем вящим посещал.
Читая древних и великих,
Узнал о таврах... Девы храм
Они воздвигли в скалах диких –
Кровавых жертв Ей место там .
Из мест таких Гурзуфа скалы,
И Новый Свет, и Кара-Даг –
Предположений есть немало,
Где мог быть жертвенный очаг .
Нависли над Гурзуфом горы,
Авунды кручи – выше всех,
И речка с морем разговоры
Ведут задорно по весне...
Там, на заоблачных вершинах,
Где уж альпийские луга,
В провалов карстовых теснинах
Весной растаяли снега.
Оттуда – Аю-Даг, как холмик,
И небо – с морем не сравнить:
Отца Небесного жертв кровью
Избрали тавры там поить.

Прошли блаженные недели,
Любви оставив вечный след,
Романтики плоды созрели
Для новых творческих побед .
Вояж дальнейший – горы, скалы,
Названий звучных череда,
Где римских, греческих немало...
Всему присуща крутизна!
Лежал путь Пушкина на запад,
По окоёму южных гор:
Направо – скал зубцы горбаты,
Налево – даль, морской простор!
А под ногами – кручи, кручи…
Дороги-тропы петли вьют,
Могучих сосен лес дремучий,
Чьи кроны дух целебный льют.
Дорога via militare
Взбирается на перевал –
Здесь человек и лошадь в паре:
Сам Пушкин хвост рукой держал!
И вот – Байдарские ворота,
Где перевал, как пьедестал:
Там горных круч ушла забота,
И новый Крым долин предстал!
Труды подъёма не напрасны,
В награду – радость перспектив,
Где море – к югу, распрекрасно,
И к северу – красот массив!
Лежит путь к Фиоленту-мысу,
Где монастырь в объятьях скал,
Источник в нём, от Бога смыслом,
А виды – как весь Крым предстал!
Там в море островами скалы,
Огромный, с гротом, скальный мыс,
Медведь припал к воде, но малый –
Прекрасный Высших сил каприз!
Приметы мини-Кара-Дага
И новосветских гротов, бухт –
Сих мест кровавая отвага
О Деве порождала слух...

Поэт проехал Лукоморье,
По древней Таврике ходил
И там, в полуденном приморье,
От мудрости веков вкусил .
На фоне многих впечатлений
Копился вдохновений пыл –
Проснулся к бою Русский Гений
И понял меру своих сил!
Так, романтизмом упоённый,
Поэт вошёл в Бахчисарай,
В Дворце отметил всех влюблённых –
Его две розы им, встречай.
Фонтан из слёз любви порывом
Поэт прославил на века –
Из красно-белого извива
Печаль Поэта потекла...
«Бахчисарайского фонтана»
Здесь просияла вдруг мечта,
И на два года неустанных
Страсть сочинения пришла  –
Встречал недолго на природе,
В Гурзуфе, во Дворце побыл,
Но суть татарского народа
Он уважительно раскрыл.

Где Гений оставляет слово,
И в нём любовь и труд живут,
Там почитания основа,
И лучших чувств рожденье тут!
Поэт народный этим вечен,
И Пушкина по Крыму чтут –
Путь монументами отмечен,
И к ним всегда цветы несут!

Примечания автора в цитатах (ссылки на Полное Собрание Сочинений (ПСС) А. С. Пушкина в 6 т. к 100-летию со дня гибели, под ред. Ю. Г. Оксмана и М. А. Цявловского. Москва – Ленинград : ACADEMIA, Т. 1–5. 1936. Т. 6. 1938.) и в авторском изложении.

  Л. С. Пушкину, 24 сентября 1820 г., Кишинёв: «Милый брат… Приехав в Екатеринославль… поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновенью. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашёл меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкой оледенелого лимонада… сын его предложил мне путешествие к кавказским водам, лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить… я лёг в коляску больной; через неделю вылечился. 2 месяца жил я на Кавказе; воды были мне очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные, горячие…»
(ПСС, Т. 6. Письмо 14. С. 20).
  «С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь… За несколько вёрст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землёю, – вот всё, что осталось от города Пантикапеи. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землёю, насыпанной веками…» (ПСС, Т. 6. Письмо 14. С. 21).
  «Из Керча приехали мы в Кефу… остановились у Броневского… имеет большие сведения о Крыме, стороне важной и запущенной…» (ПСС, Т. 6. Письмо 14. С. 21).
  «Отсюда морем направились мы мимо полуденных берегов Тавриды в Юрзуф, где находилось семейство Раевских. Ночью на корабле написал я Элегию…» (ПСС, Т. 6. Письмо 14. С. 21).
Из стихотворения «Элегия»:
«Погасло дневное светило, На море синее вечерний пал туман… Я вижу берег отдалённый,
Земли полуденной волшебные края; С волненьем и тоской туда стремлюся я…»  (ПСС, Т. 1. С. 276).
Из романа «Евгений Онегин» о Крыме:
«Прекрасны вы, брега Тавриды…»
(ПСС, Т. 3. Стр. 168– 169).
  Адалары (тюрк.) – острова, здесь (букв.) – скалы (близнецы) в море.
А. А. Дельвигу, декабрь 1824 г., Михайловское: «…корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, видел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; …тополи, как зелёные колонны, стройно возвышались между ими; справа огромный Аю-Даг… и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск, и воздух полуденный…» (ПСС, Т. 6. Письмо 110. С. 92–93).
  Из романа «Евгений Онегин»:
«…Какой во мне проснулся жар! Какой волшебною тоскою Стеснялась пламенная грудь! Но, Муза! Прошлое забудь» (ПСС, Т. 3. С. 168).
  Из стихотворения «Нереида»:
«Среди зелёных волн, лобзающих Тавриду, На утренней заре я видел Нереиду…» (ПСС, Т. 1. С. 279).
Из романа «Евгений Онегин» о Крыме:
«… Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к её ногам! Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами!»
Эти слова были посвящены Марии Николаевне, младшей дочери семьи Раевских, будущей жене декабриста С. Г. Волконского (старше неё на 20 лет), последовавшей за мужем в сибирскую ссылку. Она вспоминала: «... не подозревая, что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда та настигала меня, я убегала от нее; кончилось тем, что я промочила ноги... Пушкин нашел, что эта картина была очень грациозна, и, поэтизируя детскую шалость, написал прелестные стихи; мне было тогда лишь 15 лет».
  А. А. Дельвигу, декабрь 1824 г., Михайловское: «В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его, и к нему привязался чувством, похожим на дружество» (ПСС, Т. 6. Письмо 110. С. 93).
  На аллее в парке после памятника «Юный Пушкин» есть бюсты Маяковского, Адама Мицкевича, Горького, Шаляпина, Леси Украинки, Чехова. Например, у Чехова в Гурзуфе была (и есть!) любимая дача, место творческого уединения, связанное с А. С. Пушкиным. Купленная Чеховым татарская сакля стоит на крутом берегу скалистой уединённой бухты, замыкаемой от моря Скалой Пушкина. Здесь Чехов написал знаменитую пьесу «Три сестры» и другие произведения. Там сказочно красивое историческое место с аурой двух выдающихся творческих личностей.
  А. А. Дельвигу, декабрь 1824 г., Михайловское: «Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря – и заслушивался целые часы» (Указ. соч. Т. 6. Письмо 110. С. 93).
Из романа «Евгений Онегин» о Крыме:
«Как часто ласковая Муза Мне услаждала путь немой Волшебством тайного рассказа… Как часто по брегам Тавриды Она меня во мгле ночной Водила слушать шум морской, Немолчный шопот Нереиды…»
(ПСС, Т. 3. С. 141).
  Из стихотворения «Элегия»:
«Кто видел край, где роскошью природы Оживлены дубравы и луга, Где весело, синея, блещут воды И пышные ласкают берега, Где на холмы, под лавровые своды, Не смеют лечь угрюмые снега? Скажите мне: кто видел край прелестный, Где я любил, изгнанник неизвестный?...» (ПСС, Т. 1. С. 295).
Из стихотворения «Таврида»:
«…Холмы Тавриды, край прелестный, [Тебя я] посещаю вновь, Пью жадно воздух сладострастья И будто слышу близкий глас Давно затерянного счастья… Счастливый край, где блещут воды, Лаская пышные брега, [И] светлой роскошью природы Озарены холмы, луга…» (ПСС, Т. 1. С. 346).
  Индоевропейский народ тавры (о его происхождении спорят) соблюдали культ богини Великой Матери как двуединого Владыки всякого рождения и всякой жизни (смерти), принося Ей человеческие жертвы. Жертвами были пришельцы со стороны враждебного им моря. Головы принесенных в жертву выставлялись на шесты как обереги жилищ. Тавры верили, что Великая Мать, беря жизни жертв, отдаёт их детям тавров и приплоду их скота и сада. Тавры населяли всю южную горно-лесную часть Крыма от Феодосии (Кафы) до мыса Фиолент (Херсонеса, Севастополя), и называлась эта территория Таврикой. Греки Херсонеса восприняли богиню тавров, как Деву (Парфенос), и связали с охотницей-Артемидой (римск. Диана-охотница). Та перенесла в Крым пожертвованную ей (за попутный ветер на Трою) дочь царя Агамемнона Ифигению, заменив её в последний момент на жертвеннике ланью. Ифигения стала в Крыму жрицей Артемиды и обе отождествились у греков с культом человеческих жертвоприношений таврской Деве.
  Жертвенники этой богини предполагаются во многих местах Тавриды, от Кара-Дага до мыса Фиолент, по всему Южнобережью-Таврике. Пушкин знал сочинения античных авторов (Геродот, Еврипид) об Ифигении-Деве и не устоял перед притяжением тайны местонахождения жертвенника Девы, который легенда помещала, в частности, в скалах и гротах Гурзуфа, на мысу Аю-Даг, в Партените, что по другую сторону Аю-Дага (Партенит – созвучное название, по преданию, храм Артемиды стоял на мысе Перентий (Девичий)). Юный Пушкин с молодым Раевским облазили все скалы и гроты в округе, попутно подсматривая за купальщицами-«нереидами». Теперь в тех местах есть скала и грот Пушкина, а в Партените (в парке Айвазовского) в оливковой роще стоит памятник А. С. Пушкину. Хочется считать, что именно об этом сказочно красивом месте там написаны знаменитые строки: «У Лукоморья дуб зелёный…» (личные впечатления от изогнутой луком бухты Партенита и дуба с листвой, живущей два года, что делает тот вечнозелёным).
  Высоко в горах над Южным берегом Крыма, на высоте более 1400 м над уровнем моря в древности существовало святилище. Его остатки открыты на перевале Гурзуфское седло (из «Крымский природный заповедник, 90 лет». История и альбом фотографий. Юбилейное издание 2013 г. С. 44). Существует предположение, что на Гурзуфском седле находилось воспетое античными писателями святилище Артемиды, которой приносили кровавые жертвы, возможно, тавры. Однако если самые поздние памятники, связанные с таврами, датируются IV в. до н. э., то подавляющее большинство находок с Гурзуфского седла относится к более поздней эпохе I в. до н. э. – I в. н. э., хотя античные авторы того времени знают о таврах и красочно живописуют их кровавые обычаи. Напротив, солнечные алтари тавров на вершинах гор больше соответствуют посвящениям их Небесному Отцу, который считался необходимой частью Великой Матери, но его алтари не были окружены таким почтением, как пещерные и лесные святилища Девы, определявшей весь духовный мир тавров.
  Л. С. Пушкину, 24 сентября 1820 г., Кишинёв: «…Корабль плыл между горами, покрытыми тополями, виноградом, лаврами и кипарисами: везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посереди семейства почтенного Раевского... Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства: жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался; счастливое полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение, – горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда – увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского» (ПСС, Т. 6. С. 20–22).

  Путешествие А. С. Пушкина из Гурзуфа по южнобережным первозданным местам земли тавров (Таврике) и далее по Тавриде: начало 5 сент. 1820 г., Никита (ныне Ботанический сад) – Массандра (предп. происх. назв. Марс-андра – (римский) военный лагерь) – Дерекой (ныне холм-район Ялты) – Аутка – Ореанда – Гаспра – Кореиз – Харакс (бывшая римская крепость на мысе Ай-Тодор, там же ныне Ласточкино гнездо); далее – старая римская военная дорога (via militare) – от Южного берега до Херсонеса: Мисхор (срединное подножие горы Ай-Петри) – Алупка (тавр. «неприступная крепость»), ночевали: Симеиз (гора Кошка) – Кикинеиз (ныне Оползневое) – тропа и перевал Шайтан-Мердвен (тюрк. «чёртова лестница» – автор поднимался) – Байдара (у перевала Байдарские ворота), ночевали: мыс Фиолент (Георгиевский монастырь, разрушенный храм Дианы-Артемиды); и далее: Бахчисарай – Симферополь (несколько дней) – через Перекоп 15 сент. 1820 г. (Пушкин оставляет Крым навсегда) – Кишинёв (прибыл 21 сентября 1820 г.). На этом пути, и особенно на мысе Ай-Тодор, в Алупке, на горе Кошка и на мысе Фиолент, предполагались святилища таврской Девы.
  А. А. Дельвигу, декабрь 1824 г., Михайловское: «По Горной Лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным восточным обрядом» (ПСС, Т. 6. Письмо 110. С. 93).
  «Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел и баснословные развалины храма Дианы» (ПСС, Т. 6. Письмо 110. С. 93).
Из стихотворения «Чаадаеву» о Крыме:
«К чему холодные сомненья? Я верю: здесь был грозный храм, Где крови жаждущим богам Дымились жертвоприношенья: Здесь успокоена была Вражда свирепой Эвмениды; Здесь провозвестница Тавриды
На брата руку занесла; На сих развалинах свершилось Святое дружбы рождество, И душ великих божество
Своим созданьем возгордилось» (ПСС, Т. 1. С. 395).
Из комментария к стихотворению «Чаадаеву»: «…помечено в оглавлении: «С морского берега Тавриды»...». Стихотворение вызвано посещением развалин так называемого Храма Артемиды на Южном берегу Крыма и связано с древнегреческим мифом об Ифигении и Оресте. Ифигения была в Тавриде (Крым) жрицей богини Артемиды (Дианы), которой приносились кровавые человеческие жертвы. Брата Ифигении Ореста преследовали Эвмениды – богини мщения. Для избавления от них Орест должен был похитить статую Артемиды из Тавриды, куда он и отправился со своим другом Пиладом. Царь Тавриды, захватив Ореста, обрёк его в жертву Артемиде, но Пилад, желая спасти своего друга, выдал себя за Ореста, отказавшегося, однако, от спасения такою ценой. После этого великодушного спора («святое дружбы торжество») Ифигения, узнав своего брата, спасла его и бежала с ним в Грецию, где положила основание культу Артемиды Таврической («провозвестница Тавриды»). (ПСС, Т. 1. С. 735).
Ныне две близко расположенные вулканические скалы в море у мыса Фиолент (не исключено, что это бывшие жерла вулкана) называются Орест и Пилад.
  А. А. Дельвигу, декабрь 1824 г., Михайловское: «Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических: по крайней мере, тут посетили меня рифмы, я думал стихами…»
 (ПСС, Т. 6. Письмо 110. С. 93).
Из романа «Евгений Онегин» о Крыме:
«…Онегин посещает потом Тавриду: Воображенью край священный: С Атридом спорил там Пилад, Там закололся Митридат, Там пел Мицкевич вдохновенный И, посреди прибрежных скал, Свою Литву воспоминал» (ПСС, Т. 3. С. 168).
Пояснение от авт.: по современным представлениям, Митридат не закололся, как у А. С. Пушкина, а его заколи заговорщики, не сумев отравить, так как Митридат с детства приучал себя к ядам, и те на него не подействовали.
Из стихотворения «К морю»:
«Прощай, свободная стихия, В последний раз передо мной Ты катишь волны голубые И блещешь гордою красой… Прощай же, море, не забуду Твоей торжественной красы И долго, долго слышать буду Твой гул в вечерние часы». (ПСС, Т. 1. С. 378).
Пояснение от авт.: стихотворение написано в связи с отъездом Пушкина из Одессы в конце июля 1824 г. и под впечатлением известия о смерти Байрона в Греции. Но романтические мотивы общения и прощания с морем зародились, несомненно, и при прощании с морем у мыса Фиолент, перед отъездом в Бахчисарай.
  Стихотворение «Фонтану Бахчисарайского дворца»:
«Фонтан любви, фонтан живой! Принёс я в дар тебе две розы. Люблю немолчный говор твой И поэтические слёзы. Твоя серебряная пыль Меня кропит росою хладной: Ах, лейся, лейся ключ отрадный! Журчи, журчи свою мне быль…»  (ПСС, Т. 1. С. 388).
  Над южной поэмой «Бахчисарайский фонтан» А. С. Пушкин работал в течение двух лет и закончил весной 1823 г. Сам Пушкин в письме А. А. Дельвигу удивлялся: «…почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую?» Поэт В. А. Жуковский ещё в рукописи назвал её прелестью. В поэме воплотился весь расцветший в Крыму романтизм Пушкина, и благодарность Крыму прозвучала в заключительных строфах поэмы о Крыме:
«…Волшебный край! Очей отрада! Всё живо там: холмы, леса, Янтарь и яхонт винограда, Долин приютная краса, И струй, и тополей прохлада; В горах, дорогою прибрежной, Привычный конь его бежит, И зеленеющая влага Пред ним и блещет, и шумит Вокруг утёсов Аю-Дага…» (ПСС, Т. 2. С. 336).
Другую романтическую южную поэму, «Кавказский пленник», Пушкин начал писать в Гурзуфе, там же – предисловие «Лукоморье» к поэме «Руслан и Людмила», стихотворения «Нереида» и «Редеет облаков летучая гряда…», элегию «Погасло дневное светило…». Юный поэт напитался на годы вперёд романтическими крымскими впечатлениями, которые проявились потом в романе «Евгений Онегин» мысленным путешествием Пушкина по знакомым местам, в элегии «Кто видел край, где роскошью природы…» (1821), в незаконченной поэме «Таврида», оставшейся коротким стихом (1822), стихотворении «Фонтану Бахчисарайского дворца» (1824 г.), стихотворениях с морскими мотивами: «К морю» (1824), «Буря» (1825), «Талисман» и «Храни меня мой талисман…» (1827); в произведениях о жителях Крыма, татарах: «Недавно бедный мусульман…» (1821), «Бахчисарайский фонтан» (1823) и в нередких благожелательных упоминаниях в произведениях по крымским мотивам.