крыса

Весной Юрке исполнилось восемь, а сейчас на дворе стояло глубокое лето. Самому Юрке казалось, что за это время он сильно повзрослел. Казалось ему так из-за вопросов, возникающих в его голове. Он ощущал в себе огромную тягу познать весь окружающий мир, и ничто не могло ускользнуть от пытливого Юркиного взгляда. Получать ответы было куда сложнее, чем находить вопросы. Юрка с матерью отдыхал в деревне у бабушки и дедушки, и даже тут, на отдыхе, его просили не приставать с расспросами, так как они казались взрослым уж больно утомительными. Все занимались какими-то делами, а друзья знали не больше Юркиного, потому он быстро полюбил научные передачи.
Утром по одному из каналов говорили о животных. Юрка с большим интересом смотрел на самых разных зверей и птиц.
Ему нравилось, как диктор с особой увлекательной интонацией рассказывает о жизни соек и слонов, сурикатов и бегемотов.
Нужно сказать, что Юрка стал подмечать разные интересные детали вокруг себя. Ему нравилось пристально вглядываться в сосудистое крыло яркой бабочки или в сокращающиеся кольца дождевого червя. Однажды он видел соседскую корову, круп которой был искусан слепнями до кровавых ран, и жаль ему было эту несчастную неповоротливую корову. Юрка хотел бы как-то ей помочь, но не мог. А жизнь, тем не менее, стрекотала, шуршала и дышала повсюду.
На реке Юрку не столько забавляло купание, как наблюдение за осторожными серыми рыбами, подплывающими к самому берегу погреться в тёплой воде.
- Как же всё интересно устроено! Как связано! – думал Юрка своим ещё неокрепшим умом.
Вот, например, букашка ползёт и имя её не известно, а ведь есть у этой букашки и любимая еда, и закадычные враги, и осенью она, как и все другие, озаботится поиском укромного места для зимовки.
Любил Юрка лето, любил природу, но больше всего любил жизнь. Она существовала повсюду, даже там, где другие её просто не замечали. Паук в тёмном углу комнатного пространства, мушка, попавшая в ловушку оконных рам, трясогузка, севшая передохнуть на подоконник – всюду встречал Юрка меньших братьев и очень их любил, а ещё понимал.
Не было в нём осуждающего чувства по отношению к лягушке или стрекозе, мол, едят беззащитных насекомых, и дела им нет до чужого страха. И одновременно с этим не мог он не почувствовать тоски, когда видел, что жизнь крошечного существа вдруг обрывается по воле умелого хищника.
Юрке порой казалось, что он познал какую-то тонкую истину самой жизни и искренне не понимал, как люди могут делить животных на полезных и не очень. Ведь это в высшей степени глупо!
Разве знает гусеница, что она вредна и разве становится она от этого менее прекрасной?
У взрослых взгляд на животных отличался от взгляда Юрки. Мать находила насекомых мерзкими и всегда вскрикивала, когда Юрка сажал на ладонь быстрого паучка.
Она всё время просила его пойти поиграть с друзьями, а не сидеть часами возле какого-нибудь пахучего куста, сплошь облепленного хлопотливыми пчёлами.
Юрка с взрослыми не спорил, но и внутренне не соглашался. Не мог он отвлечься от этого удивительного, сложного и разнообразного мира, ведь мир существовал для Юрки, а Юрка для него.
Бабушка и дедушка относились к животным как-то по-особому, любили, но совсем иначе. Они наливали кошке молоко, и приносили козе сено, но делали это без особого внимания, как нечто обыденное и совсем простое. Дед у Юрки любил рыбачить, а ещё он говорил, что любит рыбу, особенно щук, но при всём этом он готовил для рыб хитрые крючки, которые больно впивались им в губы. Юрка часто видел, как дед, приходя с ранней рыбалки, приносил бабке задохнувшихся окуньков и Юрке, почему-то было их жалко.
-Дедушка был умнее и старше, а окуньки просто хотели есть! - думал Юрка и внутри него возникала обида.
Лето близилось к концу. Августовские вечера были уже свежими, а ночи звёздными. Юрка любил задирать голову и смотреть наверх, вдруг звёздочка сорвётся, и он успеет загадать желание.
-Юра!- звала мать, - иди умываться!
И Юрка бежал на её голос, а уже совсем скоро ему предстояло вернуться в город.
День отъезда казался Юрке самым грустным днём на свете. Теперь он будет приезжать к бабушке и дедушке только по выходным или на праздники. Зимой в деревне не так хорошо, как летом, именно поэтому очень хотелось насладиться каждым моментом, прожитым здесь. Но грустный день всё равно неизбежно наступил. Это случилось ровно за неделю до осени. Утром необходимо было собрать вещи, а вечером за матерью и Юркой должен был приехать отец. Бабушка собирала в дорогу гостинцы, мать раскладывала одежду, а дедушка позвал Юрку в сарай, чтобы показать что-то интересное. Юрка с нетерпением шёл за тихо ковыляющим дедом, ему очень хотелось ещё раз напоследок чем-то удивиться.
В сарае хранились лопаты и грабли, а ещё лежали берёзовые дрова и сушились веники. Запах от веников был очень приятен и заполнял собой всё сумеречное пространство. Дед оставил дверь открытой, и узкая полоска света вошла в помещение вместе с ним и Юркой. Покопавшись за дровами, дед достал большую клетку, которая имела в себе механизм, срабатывающий в тот момент, когда кто-то, забравшись внутрь, захотел бы полакомиться съестным, оставленным там специально, как приманка. В клетке кто-то стремительно мелькнул. Этот кто-то был большим и сильным. Таким большим, что едва помещался в тесной ловушке. Дед усмехнулся и поднёс клетку к лучу света. Юрка увидел внутри огромную крысу. Её тело было долгим и гибким, мясистый хвост не мог выпрямиться и всё время загибался. От вида людей крыса впадала в панику. Её глаза были чернее всего, что когда-либо видел Юрка. Крыса пыталась просунуть свой тонкий нос в клеточки решётки, она жадно хватала воздух свободы, чуяла его, но вырваться не могла.
- Деда, это крыса? – спросил Юрка, хотя ответ знал и сам. Он видел в одной из передач таких же серых крыс. Ведущий рассказывал, что они очень умны и проворны, а ещё, что люди не любят их из-за болезней и прочих неудобств. Для уничтожения крыс изобретают яды, и в той передаче было показано несколько кадров с отравившимися животными.
-Она самая, - сказал дед, довольно ухмыляясь, - вот ведь шельма! Долго я не мог её поймать, уж и на хлеб, и на сало. А до чего хитра! Все приманки обходила, а попалась на копчёную колбасу.
-Деда, снова начал Юрка, - а ты её отпустишь?
-Отпустить? – переспросил дед немного возмущённо - вот ещё! Крысы – это зло. Самое что ни на есть зло. Вот так! На, держи, - он сунул в Юркины руки клетку, - рассмотри, если хочешь получше, ты у нас натуралистом растёшь, так что тебе это в радость.
С этими словами дед отдал клетку Юрке, а сам поковылял прочь, громко шаркая тяжёлыми галошами. Юрка поставил клетку на пол и присел на корточки. Тишина немного успокоила крысу, и теперь её можно было рассмотреть. Шкура её была лоснящейся и гладкой, каждый волос шерсти близко прижимался к остальным. Под кожей постоянно виднелось шевеление сильных мышц. Крыса казалась Юрке очень изящной и красивой. Он долго сидел возле неё, а потом решил пойти к дедушке и непременно уговорить его выпустить пленницу, пусть не возле дома, но где-нибудь в лесу. Уже приблизившись к двери, Юрка услышал бабкины возмущения.
- Вот ничего-то ты, старый, не понимаешь! Зачем парня травмируешь? Зачем душу его бередишь? Ну, вот что ты ему теперь скажешь? Что? А он ведь спросит, непременно спросит…
-Да я, - начинал было оправдываться дед.
-Что ты? Что? – перебивала его бабка. Ну не скажешь ведь ты ему, что утопишь эту тварь. Тфу на тебя, не мог подождать, когда уедет, а там уж возился бы со своей крысой сколько угодно.
-Утопит? – прошептал Юрка сам себе.
И сердце его забилось сильно и тяжело. Не мог он поверить, что дед его способен своими руками утопить живую крысу.
Однажды Юрка и сам тонул. Было это несколько лет назад. Нет, он не потерял сознание и его не возили потом в больницу. Он успел лишь слегка наглотаться речной воды. Но он отчетливо запомнил этот жуткий растущий страх, когда в лёгкие попадает влага и тело начинает биться в неудержимой панике. Если крыса так боится простой западни, то, что же она почувствует, когда её опустят в воду? На Юркины глаза навернулись слёзы.
Он выбежал из сарая и громко закричал:
-Дедушка, деда! Отпусти её, пожалуйста!
Дед замер в какой-то неловкой позе, и лицо его было растеряно. Бабка, бросилась к Юрке и стала говорить, что всё будет хорошо и что дед обязательно отпустит крысу, но Юрка не верил ей. Перед его глазами ярко рисовалась картина убийства, причем видел он её не со стороны, а будто сам стал крысой. И вот сидит он такой маленький и беспомощный в клетке, а кто-то большой несёт его на реку. Воздух прохладный и очень вкусный. И Юрка дышит этим воздухом глубоко и часто, а надышаться не может. А потом вся клетка начинает погружаться в холодную воду, и он ползёт по прутьям вверх, а вода уже над ним. Сквозь колыхание волн он видит недвижную размытую фигуру, которая склонилась и не вынимает клетку из воды. А сердце уже разрывается от удушья, и он делает вдох, и вода больно затекает в лёгкие, прямо как тогда, когда тонул он сам по-настоящему.
У Юрки случился срыв. Он уже ничего не понимал. Он чувствовал на себе лишь руки бабки и матери. Они держали его и тащили в дом, а он изо всех сил рвался к крысе, чтобы защитить её. Плакал он долго и неудержимо, пока силы совсем не оставили его. Мать говорила, что скоро всё закончится, и они окажутся дома, бабка не уставала бранить деда, а Юрка лежал обессиленный на диване и тихо хныкал.
Наконец дед взорвался. Он всегда был таким – долго молчал, но потом наступал момент, когда из него вырывалось грубое недовольство чем-либо. В эти моменты он становился страшным, и даже бабка боялась подойти к нему.
- Хватит, – железно и холодно вымолвил он. – Крысу им жалко, устроили тут, и из парня, посмотри, кого вырастили. Ревёт над такой ерундой. Да я в его годы… - дед не закончил и вышел. В доме воцарилась тишина.
Юрка и сам испугался деда, никогда он при Юрке не был ещё таким грозным.
В дорогу собирались молча. Потом обедали тоже в тишине. Дед к столу не пришел, возился во дворе. Юрка сидел у окна и боялся выйти на улицу, но потом, чувствуя в себе какую-то тягу, всё же вышел и подошел к деду, который распутывал леску.
Юрка просто сел рядом и никак не решался начать разговор.
Дед не глядел в его сторону и молча делал своё дело.
-Деда, - наконец вымолвил Юрка.
-Не отпущу, - сразу же отрезал дед. Крысы – зло. Нечего им живыми быть.
Юрка больше не решился спрашивать и ушёл обратно в дом.
Вечер подступил незаметно, но был очень долгим. Отец сильно задерживался и даже дед вернулся в дом, смирив свою гордыню. Он был голоден, так как пропустил обед и сразу же уселся есть. Бабка включила телевизор, чтобы тишина не казалась такой тяжёлой, но дед сразу же всё выключил.
Юрка поглядывал на часы, наблюдая, как время ведёт свой чеканный обратный отсчёт. Наконец, позвонил отец и сказал, что вот-вот подъедет. Все оживились. Бабка согрела чай, дед зашуршал пакетами, а мать начала одеваться. В этих хлопотах молчание растворилось, и вскоре разговоры приобрели свой привычный тон.
Отец и правда приехал скоро, стал рассказывать о причинах задержки и о работе. Бабка подливала ему кипяток, а дед спрашивал о жизни в городе.
Юрка был не весел и когда отец спросил в чем дело, то ничего ему не сказал.
Вскоре стали грузить вещи. Их было много, и мать хотела, чтобы они лежали в определённой последовательности. Все столпились у машины и громко спорили. Ночь опустилась густая и тёмная. Юрка стоял чуть в стороне и в последний раз смотрел на звёзды. Эти звёзды почему-то напоминали ему глаза крысы, хотя и были при этом не чёрными, а блестящими, будто бы влажными.
В нём снова что-то застонало, и он был готов опять разрыдаться, но вместо этого потихоньку пошёл к сараю. Ограду освещал яркий фонарь, но рассеянного света не хватало, чтобы что-то разглядеть внутри тёмного помещения. Юрка дал глазам привыкнуть. Стали видны силуэты вещей, но клетки не оказалось на том месте, где Юрка её оставил. Дед никуда не ходил, значит, крыса ещё где-то тут, ждёт своей злой участи. Юрка замер и прислушался. Сначала он слышал только разговоры взрослых, но потом, напрягся сильнее и смог разобрать тихий звук, рассыпающийся по металлу. Это крыса скребла острыми пальцами по железной решётке. Юрка нашёл клетку не сразу, а обнаружив ее, вынес в слабый луч света, робко стоящий на пороге сарая. Крыса всё также металась, и ночью она делала это сильнее, чем днём. Ночь была её временем, и ей очень хотелось оказаться по ту сторону решётки. Юрка в последний раз взглянул на крысу, потом сильно зажмурил глаза и открыл клетку. Быстрый шорох мгновенно сменился тишиной и когда Юрка набрался смелости, чтобы посмотреть, клетка была уже пуста.
Он ощутил бесконечный страх, пожирающий его изнутри. Дед теперь разозлится так, что трудно представить, бабка не сможет заступиться, так как будет сама бояться, а мать выслушает кучу упрёков, что занимается воспитанием сына совсем не так как надо. От этих мыслей у Юрки закружилась голова, и перехватило дыхание. Он боялся выйти из сарая, боялся, что о его поступке уже знают.
С минуту он сидел с пустой клеткой в вязкой темноте и слушал свои мысли. Они бились в голове тяжёлым больным пульсом, раздували вены, давили на глаза. Юрка дышал тяжело, глубоко забирая воздух в лёгкие. Спустя время он смог разглядеть в клетке что-то непонятное. Он протянул руку и нащупал нечто твёрдое, но одновременно с этим жирное. Это был небольшой кусочек копчёной колбасы, на который попалась голодная крыса. Неожиданно он почувствовал, как внутри разливается странный, очень мягкий покой. Юрка замер, внимательно прислушиваясь к себе. Это и правда, был покой, похожий даже на блаженство. Ему вдруг стало абсолютно всё равно, что с ним будет дальше.
Юрка не совсем понимал - откуда на него снизошла эта твёрдая уверенность в правоте, а чувство, между тем, набирало силу, и Юрка даже слегка расправил плечи. Стало так не важно, что скажет дед, и что мать, наверняка, отругает его, и что отец начнёт задавать назойливые вопросы. Юрка встал и ещё раз оглядел место происшествия. Да, всё верно, так и должно быть, так и должна была закончиться эта история.
Юрка вышел из сарая и просто наблюдал, как взрослые спорят, собравшись у кучи вещей, лежащей на земле. Их освещал яркий фонарь, а повсюду разлился непроглядный мрак последних летних ночей. Звёзды всё так же мерцали своим влажным блеском, но при виде их к груди уже не подступала тяжесть.
С одной стороны Юрки было наказание, а с другой незаметной радостью стояла спасённая жизнь, и Юрка, ощущая её едва уловимое «спасибо», уже не боялся ни дедушкиного слова, ни материнского взгляда, ни отцовских упрёков, ни бабкиного молчания. Он знал, что поступил верно, и ничто не могло заставить его думать иначе.