Плавательская практика курсанта. Ироничные воспоми

               Плавательская практика курсанта. Ироничные воспоминания.
  1.   
   По окончании мореходки, нам полагалось получить по два диплома. Один -
радиотехника, свидетельствовавшем об окончании мореходки. С ним в кармане, можно было
вступать во взрослую жизнь, на просторах материковой части страны. Второй документ,
корочки радиооператора 2 класса, давал возможность работать радистом на морском транспорте.
Им можно было обладать только при наличии плавательного ценза, с полугодичным стажем
в должности судового радиооператора-практиканта.

     Практика называлась плавательской - следовательно и проходить её нужно на судне.
Конечно же, не каждый сам себе выбирал пароход, этим занимались флотские отделы кадров.
Многие радовались своему распределению на УПС (учебно-производственное судно),
надеясь, что на нём, под руководством опытных преподавателей, они смогут впитать
больше знаний.
    В авангарде достойных первоочередного распределения по "пароходам", были отличники учебы,
общественники-активисты и старшинский состав. Я не был таким, поэтому стал дожидаться судна,
которое должно было придти в Ленинград, лишь через срок - в недельку-другую-третью.


   На шесть месяцев судьба разбросала сокурсников по морским судам, различного типа, где им
предстояло бороздить мировой океан.
   Воссоединились мы в стенах Ленинградского Мореходного Училища ММФ, для сдачи
Госэкзаменов, аж осенью 1969 года.

  2.
  Письменное направление на судно, я получил в службе кадров Балтийского пароходства,
ещё неделю тому назад, поэтому "бичевал" в "бурсе" с сомнительными правами.
     Звонить в информационную службу "Трансфлота", мне было в удовольствие. Не знаю
почему, но когда я собирался туда дозвониться, к телефону подваливала  толпа, жаждующая
связи. Однако выпяченного перед собой локтя, с пятью сверкающими позолотой
уголками-курсовками и клювиком красного флажка на древке над ними, на рукаве "фланельки",
было достаточно для того, чтобы "младешь" расступилась, а при негромком пояснении, что
нужно срочно позвонить в "Трансфлот" - предоставлялся внеочередной доступ к телефону.

    И вот, наконец-таки, так желаемое сообщение было услышано.  Однако же, вместо
удовлетворения, оно привнесло в душу сумятицу. Пока лицо на публику еще изображало
радость, терзающие мысли уже занимали подкорочные позиции в голове. На её вихрастый
затылок, была накинута потасканная черная мица с кокардой, выгнутой ввиде форштевня
парохода (якорем в круглом обрамлении), и тулией, заломленной на уши.
 . . .

   Спустя четверть часа, собирая манатки в сумку, я уже грезил заграницей. Думалось, что не
пройдет и десятка дней, как я окажусь в мире обилия блестящих шариковых ручек (четырех
и более цветных), американских джинсов и болониевых плащей. В общем того товара, что
распространяли в мореходке "курсанты-фарцы", старшие братья которых, уже закончив
мореходку, ходили в загранрейсы.

    Однако вскоре, на смену эйфории пришли обуздывающие беспокойные мысли:
"Как я заявлюсь на судно? Ведь там - ни одного знакомого лица. Я даже толком не знаю,
кто и чем там занимается. Как вести себя? Не уж то придется обо всем расспрашивать? А у кого?
Как бы не осмеяли и стали давать поручения, наподобие недавно услышанные:
заточить напильником лапы якоря или принести что-то, чего я не знаю на морском сленге.
Да чего волноваться. Пустое это дело. Надо надеяться, что начальник радиостанции,
руководитель практики, в обиду не даст.  Он, наверняка, выпускник нашей мореходки".

   3.
   Паспорта моряка и бланка направления на судно из кадров, стало достаточно для пропуска
меня в порт.
    К внешнему виду моряка, с явными признаками нарушения формы одежды, как то: кожаной
шапке с кокардой-пятаком и укороченной шинели с расстегнутым воротом, из-под которой
выпячивался цветной мохеровый шарфик, охране дела не было.
 
    Судно стояло у причала в Угольной гавани и нужно было поторопиться, чтобы успеть к ним на обед.
Силуэт судна, мне не был знаком. В мыслях представлялось, что оно будет не меньше "Краснограда",
на котором у нас была ознакомительная экскурсия. Название "Комилес", на корпусе судна едва
возвышающемся над причалом, несказанно удручило меня.

     По мере приближения к теплоходу, из нутра стала исчезать бравада, подзадориваемая наличием
пяти галунов на рукаве "шинэлки". Робость в душе ощутилась, как только мои ноги, обутые
в форменные ботинки, стали медленно переступать по серебристым ступенях парадного трапа.
 
    Не знаю, что бы я сказал любому первому встречному моряку, взобравшись на борт судна, но мне
помог человек в форме черного цвета, вставший на моем пути. Судя по сине-белой повязке на его
рукаве, как у дежурного по училищу, он был вахтенным штурманом теплохода.

     - Ну вот и помощничек явился. Ты кем к нам и откуда? - спросил он, ёжась от холода.
     - Практикантом, из ЛМУ..., - ответил я, показывая и отдавая ему свои документы.

     Моему дальнейшему представлению помешал скрежет льдинок, под ногами подошедшего молодого
человека, в длинном тулупе с поднятым воротником. Его одежда сразу же напомнила ту, что еще
недавно согревала меня на посту №2, когда охранял спортивное имущества преподавателя Боговца.

    Из негромких сленговых и ругательных слов в разговоре моряков, я понял, что им нужно сделать
что-то важное, но кого-то не хватает. В их небезразличных взглядах в мою сторону, явно
усматривалась заинтересованность в моей персоне, что и подтвердилось.

      - Ладно, - сказал штурман, просмотрев мои документы. - Вовремя ты подвернулся. Но смотрю,
        ты для работы сегодня еще не готов, поэтому постоишь у трапа. Полагаю, объяснять тебе
        ничего не надо. Как-никак пятый курс уже. Согласен?

   Не зная, что ответить, я стоял молча ёжась от мороза, только изредка моргая заиндевевшими
ресницами.

     - Вот и хорошо, - промолвил штурман, приняв моё молчание за согласие. - Сходи с Лехой.
        Переоденься в его тулуп с валенками и выходи на вахту к трапу.

     4.
     Возразить ему, я конечно мог бы, но "лещ-престижа", упоминание о пяти курсовках,  не позволил
мне снизойти до пререкания. Из открытой Лёхой двери, так пахнуло теплом, что меня уже ничто
не могло удерживать на морозе и пришлось поспешить за ним. При закрывании двери, мне
пришлось отвести взгляд от спины Лёхи, а за это время, он, быстро-быстро семеня, убежал по
трапу  вниз. Изнутри судно не выглядело маленьким, как казалось с причала.

    "Неопытный грибник может потеряться и среди двух берез", - кажется так гласит поговорка.
   Так случилось и со мной. Стоять в тепле, конечно же, было приятно, но в душе ощущалось некое 
неудобство. Коридоры, которые я нетерпеливо разглядывал, были пустыми и спросить, куда мог
деваться Лёха, было не у кого.

    Ощущение потерянного - длилось недолго. Откуда-то снизу, куда вёл неширокий трап, донёсся
голос моего провожатого:
   - Ну где ты там? Спускайся сюда, ко мне в каюту!

    Трап оказался круче, чем в многоэтажных домах и мне пришлось спускаться придерживаясь 
за перила.
    Леха, уже скинувший с себя тулуп, жестом пригласил войти с свою каюту.  Там мы познакомились,
пожав друг другу руки.

    - Тесноватый кубрик, - нашелся я, чтобы что-то сказать.
    - Не кубрик, а каюта. Привыкай к новому жаргону, мы не военные ведь, - поправил Леха.
    - Понятно. А гальюн?  Просто туалет, что ли?
    - Ну конечно. Некоторые клозетом называют. Почти всё как дома. Только уборной не называй.

    Затем пояснил мне, что ему предстоит стоять ещё и вечернюю вахту с 16 часов; что сейчас он
замещает кого-то не явившегося; что поэтому второй штурман, "принайтовил" меня к трапу.
Выгрузки угля, привезенного из Польши, пока не будет, так что беспокойства никакого нет и у меня
будет не вахта, а лафа.
     Услышанное - не обрадовало меня, а вторгло в уныние. Как-никак всю дорогу я рассчитывал
на теплый прием, ну хотя бы горячим чаем отогреться, а тут - на мороз. Но уныние было недолгим.
Следующая Лехина фраза, сразу же обогрела меня.
   
    - Раздевайся. Пока тебе не выделят каюту, вещи можешь оставить в моей, - обрадовал он. -
      Сейчас время обеда. Так пойдем же пошамаем по плотней, чтобы не холодно было.

     Оставив все вещи в каюте, поплутав по коридорам и поднявшись по другому трапу, мы оказались
в помещении столовой. Столы там уже были накрыты, но едоков еще не было. Одиноко сидящая
перед телевизором женщина, в белом переднике, приветливо кивнула на наше приветствие и
пригласила за стол. Мы, естественно, не отказались.
     Нетерпеж согревания горячими щами был так велик, что я отправил в рот ложку горячего бульона,
не дождавшись его остывания. Поспешность тут же была наказана, ощутимым ожогом языка.
Однако я ощутил не только ожог. Суп был не только кислым, но и пересоленным. 
Чтобы объяснить выражение своего недобро скорчившегося лица, я пошутил:

       - Солоноватый супчик, вроде бы. Наверное кок в кого-то влюбился. 
       - Скажешь такое. Обычные флотские опохмелочные щи, из квашеной капусты с солеными огурцами.
          В первый день прихода в Совпорт, к обеду всегда бывают такие щи.
          Привыкнешь и не к такому, - улыбнувшись, пояснил Леха.
 
    Уплетя глубокую тарелку горячего и, в ладонь размером, котлету с макаронами, я почувствовал,
 как по всему телу распространилось тепло. В душе снова ощутилась радость жизни.

    Итерес к помещению, в котором только что ко мне "вернулась жизнь", не пропал с последним
глотком компота, а наоборот - усилился.
Увлекшись едой, я не заметил, как все места за столом были заняты моряками, в разношерстных
одеждах, с хмурыми и заспанными лицами.

Ой, как же хотелось еще по пялиться на обстановку и стенды с фотографиями, послушать
затеваемые интересные разговоры, однако пришлось подчиниться Лехиному зову и шастнуть
за ним, обратно в его каюту.

    5.
     Переодевание в наряд "Деда Мороза" не заняло много времени и через, каких-нибудь, пять минут,
я уже получал инструктаж от вахтенного штурмана. Вероятно обед вселил в меня уверенность, что
ничего неприятного в том, что происходит - нет и без признаков любопытства, физиономией изображая
бывалого, я выслушал наущения вахтенного помощника капитана.

      Стоять простым охранником трапа, мне не пришлось. Вскоре объявилось много людей, сновавших
то по палубам судна, то с борта на причал и обратно. Поперву, я пытался уследить за каждым, чтобы
не пропустить чужака, но потом понял бесполезность такого занятия и требовал документы лишь
у заиндевелых моряков, возвращающихся с берега.   
     Когда, что-нибудь привозили для судна и просили меня подсобить, я с удовольствием это делал.
Любопытствующих вопросов, мне почти не задавали, я же наоборот, как засланный агент,
интересовался должностями и именами работающих. Конечно же, я никого не запомнил, но
ощутил себя уже по другому, как бы в компании своих.
   
      Оставаясь в одиночестве, мне хотелось, чтобы меня заметил капитан или помполит. Когда
становилось слишком зябко, казалось, что вот-вот выйдет начальник радиостанции
и заберёт меня в тепло вожделенной радиорубки.  Однако ничего не происходило. Предстать пред
ними в тот день, мне не было суждено.   

    "Апофеозом" первой вахте, стала перешвартовка судна вдоль причала, на место какого-то отошедшего.
К тому времени уже стемнело. Леха сменил меня без всяких притязаний. Ужином я был очень доволен,
ведь подавались настоящие "макароны по-флотски".

    Что предшествовало началу швартовки - не знаю. Помню только, что меня, спокойно дрыхнущего на
диване в Лехиной каюте, растолкал какой-то мужчина средних лет и известил, чтобы я по быстрее
переселялся в его каюту и выходил на швартовку.

    От услышанного, меня хватил легкий шок и ощутилась некая обида за прерванный сон. Однако же,
 слово "швартовка" - придало бодрости, а душа воспылала от чувства значимости в экипаже,
мол без меня тут не могут обойтись.

    Не выдавая душевные чувства лицом, я перенес свои вещи в другую каюту. Она была такой же, но
менее уютной. Двухярусная кровать, короткий диван под круглым иллюминатором и небольшой
письменный стол, надолго запечатлились в моем полусонном мозгу.

      - Располагайся. Твоё место на верху, - уже добрее, сказал незнакомец.
      - А вы кто, боцман? Как вас звать? - мямля слова, поинтересовался я.
      - Нет, я плотник, матрос первого класса Соколов. Ты же не на один день пришел на судно, а на полгода,
        так что успеем наговориться.
        Кстати, у тебя какой курс?
      - Да вот, пятый, - поднял я рукав шинели, висящей на вешалке.

       Что ввело в хохот моего нового соседа, мне было непонятно и я застыл в недоумении.
    Нахохотавшись вдоволь, он, улыбчиво, пояснил:
   
         "Видишь ли, незадолго до тебя, со мной жил курсант, не помню из какой мореходки. Будучи то ли
          племянником, то ли каким другим родственником, какой-то "шишки" в пароходстве, он был
          гонористым до смешного.
          Как-то, на вахте старпома, когда "на руле" стоял этот практикант, на ходовой мостик поднялся
          капитан и, обращаясь к нему, спросил: "Какой курс?"
          О чём думал курсант в те минуты, не знает никто, а вот его ответ - шокировал капитана.
          Четвёртый, - ответил он, как ты выпячивая рукав с нашивками.
          Что? - рассвирепел капитан. - Я спрашиваю, какой курс судна? А на твой - мне нассать!
          Уберите этого... как его ... забыл ... с руля!
          Я не сруль! За что обзываетесь? - обиделся практикант.

          С тех пор, к нему прилипла кличка "Сруль".

     Я, конечно, хохотнул для приличия, но от услышанного, у меня сразу же изменилось мнение об
этом моряке. Я понял, что он не прочь пошутить, а это значит, что с ним надо "ухо держать востро". 

       - Собирайся, поможешь нам концы таскать. Да оденься по теплей. Ватник и валенки в сушилке
         найдешь. Пошли! - получил я от него команду, как потом оказалось, иниционированную им лично.
   
    7.
    Одевшись, во "что нашёл", я мало чем отличался от матросов палубной команды, вышедших на
перешвартовку. Почему все были одеты в промасленные одежды, мне стало понятно по окончании
работ. Нельзя же было таскать толстые стальные тросы, не измазавшись их смазкой.
Конечно, швартовку могли бы провести без меня, но и я сгодился.
 
    Моё поведение, оставаться в стороне, наверняка, никем бы не было осуждено.
Ведь я, даже не прошел инструктаж по технике безопасности и не имел опыта в подобной работе.
Однако врожденный стадный инстинкт, подсказал, что нужно делать. Увидев, как несколько человек
надрывно потащили "удава", так ассоциировался мне толстый стальной швартов, я тоже схватил
его и потащил с ними. Мной никто не командовал, я не прислушивался к частым командам,
раздававшимся по открытым палубам судна, а присматривался к действиям матросов.
Когда инстинкт подсказывал, что нужна помощь, я хватался за что-то и тащил или нёс вместе со всеми.

   Основные действия швартовой операции, происходили на носу и корме судна. От жилой надстройки,
под которой находилось машинное отделение с главным двигателем, они отстояли аж через
два больших трюма с каждой стороны.
    Таская на плечах тросы, я успел побывать на обоих этих концах судна, а за одно, в лучах
прожекторов, успел вблизи рассмотреть механизмы, расположенные там.

    Детский восторг возник во мне, когда я уже собрался что-то делать. Ни с того, ни с сего,
все судно задрожало, что-то заскрипело, зашуршало, а береговой кран поехал прочь.
Переведя взгляд на причал, я понял, что это заработал главный двигатель судна и мы, впритирку к
причалу, медленно поехали вперед.
 
    Куда девались тросы, которые мы таскали, я понял лишь тогда, когда судно остановилось в нужном
месте. Они просто-напросто оказались швартовыми, удерживающими судно.

    Услышав команду об "отбое швартовки", я не поспешил избавиться от промасленного ватника,
а продолжил любопытничать устройством судна.  По крутым наружным трапам, поднялся к
шлюпкам и осмотрел их.  Затем, взбираясь все выше и выше, добрался до самой верхней палубы судна,
называемой верхним мостиком и полюбовавшись оттуда ночными огнями Ленинграда, спустился к
парадному трапу. Лёха уже был там. Он продолжал несение своей вахты.

     - А ты чего бродишь? В сосульку хочешь превратиться, что ли? Иди переодеваться. Перешвартовка
       давно закончена. Да, а кто тебя выпер на швартовку?
       Ты же не матрос, а радист! - разразился наущениями он.
     - Так, этот же ... к которому меня подселили. Соколов, кажется, - неуверенно ответил я.
     - Понятно. От него можно ожидать чего угодно. А если бы тебя чем-нибудь долбануло, кто бы отвечал?

    У меня не было ответов на его вопросы. Изобразив промозглую морозную дрожь и пожелав ему спокойной
вахты, я спустился в теплое нутро надстройки судна.

    Переодетые участники швартовки, собравшиеся в курилке, недалеко расположенной от сушилки, где я
должен был оставить одежду, увидев меня, стали подтрунивать:

      - Ты где был, спал под полубаком, что ли? - послышался чей-то смешливый голос.
      - Да - нет. Он, наверное, там шланг искал, как со Срулём было, - уточнил кто-то.
      - Да вы что? Этого не проведёшь. Мне показалось, что он парень опытный, - уловил я лесть.
      - А о каком шланге, ты вспомнил? - спросил кто-то.
      - Не помнишь, что ли? Тогда, заканчивая швартовку на баке, оценивая взглядом надежность
        крепления концов, боцман сказал тому практиканту:
         "Накинь-ка на этот кнехт ещё шлаг и можешь быть свободным".
 
         Тот ушел куда-то, бродил где-то,  а потом вернулся и спросил у Михалыча: "А где лежит этот шланг"?
         Поняв в чем дело, боцман красиво выругался, а потом сам подошёл к кнехту и набросил ещё пару
         шлагов троса.

     Все захохотали, потом поднялись с мест и пошли в столовую пить чай. Переодевшись, я присоединился
к ним, а по окончании чаепития - ушел спать в каюту.

   8.
    Утро второго дня - началось необычно. Никто не звонил, не бегал и не кричал: "Рота подъём"!
Пробудил меня резкий стук по дереву и негромкий женский голос, приглашающей на завтрак.
Не сразу осознав, где нахожусь, я пытался что-нибудь разглядеть, но кругом была только тьма.
Воспоминание о вчерашних событиях, вернуло меня к действительности. Пошаривая конечностями
в тесном пространстве, я пытался с ориентироваться. С левого бока и сверху, рука натыкалась
на твердое препятствие, а справа - на что-то тканевое.
   "Да это же шторка, которую задернул, когда залез на второй ярус кровати, - вспомнилось мне.
А почему так темно? Когда спать ложился, вроде бы где-то свет горел, но я его не выключал.
Сосед, наверное, выключил. А где он сейчас? Спит, что ли?"

    Когда рука нащупала в изголовье что-то типа светильника, я щелкнул тумблером на нём,
но свет не зажегся. Пришлось впотьмах раздвинуть занавески и высунуть голову, но тьма
осталась такой же, непроглядной. Жуть пробежала по телу, когда в голове зародилась мысль
о слепоте.
    Припоминая, что нахожусь под подволоком каюты, на высоте среднего человеческого роста,
крепко уцепившись за буртик кровати и повиснув, я ногой нащупал нижний ярус, оперся на
него, а второй - ступил на палубу.
    Монументальная поза нерешительности, в которой пришлось пребывать некоторое время,
вскоре надоела и голову стали скребти мысли о поиске выхода из каюты. Думать о направлении
движения долго не пришлось, ведь для представления образного плана каюты, в темноте не
нужно закрывать глаза.

      - Если в конце кровати будет стол, значит это путь к иллюминатору, если умывальник, то это
         направление к двери. А там есть выключатель освещения, - обрадовалась душа.
    
    Как только одна рука ощутила холод фаянсовой раковины, вторая - незамедлительно
стала шарить по переборке. Сердце заколотилось в еще большем ритме, когда пальцы
нащупали искомый прибор и изготовились щелкнуть им. В последний момент, ум зашел за
разум, внеся сомнения в действия и руки опустились.
   О длительности моего замешательства - свидетельства отсутствуют. Однако же, кое-что 
запомнилось. Помнится, тогда мне показалось, что дело не в выключателе, а в моих ослепших глазах.
Ведь я не помню, чтобы когда-нибудь бывал в такой темнотище.
    И все же здоровый оптимизм превозмог хандру, невесть как вторгнувшуюся в меня.
 Я решительно щелкнул выключателем и яркий свет плафона, осветил каюту.
    Осмотр помещения,  значимых изменений не выявил. Только вот я точно помнил, что перед сном,
смотрел на лед сквозь стекло круглого иллюминатора, а теперь на него был накинут массивный
металлический диск, не пропускающий свет. И еще, из прикроватного светильника, куда-то
девалась лампочка.

    Как только я закончил гигиеническую процедуру, в каюту вошел сосед Соколов. Ехидно взглянув
на меня, он сказал, что долго сплю и пора бы уже позавтракать. Ему, мол, сменившемуся с вахты,
завтрак полагается, а мне, опоздавшему, может не остаться.
    Моему торопливому объяснению причины задержки с подъёмом, он лишь ехидно улыбнулся и
позвал идти с ним. Я же, боясь остаться голодным, без вопросов, устремился за ним.
   Завтрак был отменным и было бы обидно его пропустить.
Второй день не ощущая чувства голода, у меня даже не возникало мысли, прихватить кусочек
чего-нибудь с собой. Да и стали тревожить меня совсем другие мысли, начавшие беспокоить ещё в
каюте, когда Соколов, как бы обмолвившись, сказал, что начальник, вероятно, уже позавтракал.
Я не переспросил, какой начальник, но подумал, что мой.

    Понимая, что просто так меня тут кормить не будут, что харчи придется отрабатывать, я решил
идти искать радиорубку, с надеждой "попахать" там, в теплом местечке.

    9.
    Количество палуб и коридоров, оказалось не таким уж большим, как показалось в первый день.
Смело взбираясь по трапам, я очутился перед открытой дверью каюты, сияющей сизой пеленой.
Такой оптический эффект исходил от клубов сигаретного дыма. Что-то мне подсказывало, что это
радиорубка и мне нужно именно туда.
   Негромкие разговоры мужчин, вызывающие интерес подслушивания, не остановили меня и,
решительно постучав в дверь, я вошёл в квадратное помещение рубки.
   Двое мужчин, один с седыми волосами, другой чуть по старше меня, сидевшие, на необычных
крутящихся креслах, за столом, уставленном радиооборудованием, одновременно повернулись ко
мне.

    - Здравствуйте. Я курсант ЛМУ, прибыл к вам на практику, - представился я. - С чего мне
      начинать?

    Может они и удивились моему появлению, но поведением этого не выдали. Прервав разговор и
лениво стряхнув пепел с сигарет в пепельницу, предложив мне сесть на диван, не спеша, стали
задавать мне различные вопросы.

    Я рассказал, что прибыл ещё вчера. Успел уже "повахтить" и поработать. Что учусь на
выпускном курсе и что в море еще ни разу не был. Хотелось бы по быстрей в рейс, чтобы
по тренироваться в натуре, а не в радиоклассе.

   В том, что он тоже выпускник моей мореходки, мой наставник не спешил признаться и об
этом я узнал лишь в конце собеседования.

   На вопрос, кто меня учил по предмету ЭРС, я ответил, что первый год - Б.Е. Китаевич,
а потом - Г.Л. Ситкевич.
Отличником учебы - не являюсь, но и в отстающих не хожу. Свое умение работы на ключе, могу
продемонстрировать хоть сейчас.
    Моя спесь была сбита вопросом о телеграфном ключе, принесенном с собой.
Мой ответ оказался им не по душе. Они убедили меня в том, что имеющиеся в радиорубке
ключи предназначены для радиосвязи, а не для учебных упражнений и что до выхода в море,
я должен обзавестись своей "пилой".
   
    Обнаружив у меня существенный недостаток экипировки, мои руководители посчитали, что
для первого дня знакомства, сказано уже достаточно и отправили добывать ключ. Так же было
сказано, что так-как мне не знакомо устройство судна, то его следует изучить до выхода в море.
В этом - поможет боцман. Моя же задача - слушаться его во всем.

    10.
    Вернувшись в каюту, я задумался о своих дальнейших действиях. Инстинкт самосохранения
не позволял мне тут же кинуться на поиск боцмана, чтобы получить какое-нибудь задание.

   "Понадоблюсь - сами найдут, - противились мысли. - А вот как быть с ключом - надо подумать.
Было понятно, что существует два варианта: купить и сделать самому.

Может быть, я долго решал эту дилемму, сидя за столом и склонившись над тетрадкой, если бы
меня не отвлек грохот, внезапно распахнувшейся двери каюты. Так её раскрыл, улыбающийся Леха.

    - Что, опять меня к трапу? - внезапно произнес я, упреждая его высказывания.
    - Ты чего это в форме? Вырядился для чего? - словно не услышав моего вопроса, выпалил он
       свою тираду.
    - Да вот, в радиорубке был. Показывался начальнику и второму радисту. А оделся так, как бы,
       для подтверждения своего статуса.
    - Ну и как, произвел впечатление? - съехидничал Лёха.
    - Да им, наверное, некогда. Быстро они меня "отшили" от себя и выперли от-туда. Сказали, что
      без своего ключа, мне делать там нечего. Вот сижу и соображаю, где мне взять телеграфный ключ.
    - Пивка хочешь? - задал он неожиданный вопрос.
    - Да сейчас вроде бы не до того. Недавно завтракали, чай пили, - сомнительно аргументировал я
       свой ответ.
    - Да ладно, так посидишь. Пошли ко мне.

    От приглашения, вроде бы, неприлично отказываться и мы пошли к нему в каюту. 
Возникшая у меня мысль, что человеку скучно, ичезла, едва Леха открыл дверь и слегка 
подтолкнул меня в спину. Сделав по инерции пару шагов, я оказался перед поднявшимся с
дивана, высоким, крепкого телосложения, с темноволосой шевелюрой и симпатичными чертами
лица, парнем.

    - Познакомьтесь, - развязно брякнул Леха, протискиваясь вперед между мной и кроватями. -
      Это Славик, мы вместе служили на одном корабле, а потом учились в "ШМОньке".
       А это - студент Коля. Он пришел на практику к нам.

     После пожатия рук, мы присели на диван, а Леха - на стул, за однотумбовым столом. Воздух в
каюте был пересыщен запахами воблы, пива и сигаретного дыма.

     - Может стаканчик пивка с нами "дёрнешь"? - предложил мне хозяин каюты. - Не думай, что
        мы пьём какую-нибудь кислятину,  у нас - чешское.
     - И откуда же оно у вас? - неожиданно для себя, спросил я.
     - Спросишь тоже, - ухмыльнулся Леха. - Я же на судне артельщик. Что охраняю, то и имею.
     - М-м, - удовлетворился его ответом я, не имея понятия о должности артельщика. - Тогда
        дай попробовать.

     Чёкнувшись стаканами, с содержимым из бутылки с привлекательными этикетками, мы
неспеша выцедили их. Потом взяв из пачки по сигарете с фильтром, закусили табачным
дымом с привкусом ментола.

     - Бабские, что ли? - изобразил я удивление, намекая на запах ментола.
     - Какая тебе разница. Надо же "пивной выхлоп" изо рта, чем-нибудь перебивать.
         
    Дальше разговор переключился на меня и потек в другом русле.
Они откровенно сказали, что хотят поступать в мореходку, только еще не выбрали в какую
и попросили меня рассказать о своей.

   Я, не бахвалясь, рассказал, что у нас обучают трем специальностям. Две - штурманы и
радисты, будущие моряки для морских судов, а третья - "грузчики с дипломами", так их у нас
иногда называют, для береговой работы в портах.
Живем за "забором", форму носим все одинаковую. Общежитие и питание - бесплатно.
Военная кафедра "доканывает", но не так, чтобы уж совсем. Ходим строем, отбываем дежурства,
стоим на постах. Драим гальюны и натираем паркет.
В увольнение ходим по увольнительным билетам, а нарушители дисциплины и получившие
"неуд" по учебе, остаются без увольнения.
   Для отдыха имеется клуб со сценой и балконом. Кто обладает талантом, тем раздолье.
  Меня же не взяли даже в хор, не прошел прослушивание у какого-то композитора.

   Зато я проявил себя в качестве слушателя. Меня "заценил" наш доктор Василий Иванович.
Как-то в медпункте, с какими-то недомоганиями, собралось нас с десяток человек.
И вот, когда из динамика радиоточки понеслась ритмичная музыка, он стал каждого спрашивать
о названии произведения. Ответом ему были только мимические пожимания плечами,
я же сказал, что это "Танец с саблями" и получил похвалу.

    Лёха со Славиком улыбнулись моей шутке и продолжили слушать.

    - Часто бывают встречи с известными артистами кино и театров, - продолжал я. - Недавно
сам Филиппов посещал нас. Вот умора была, чуть пупок не порвал.
   Танцульки бывают, чуть ли не каждую субботу. Чувихи со всех общаг на них сбегаются, только
пропускают не всех.
   Есть настоящий футбольный стадион с беговыми дорожками. Зимой на нем каток заливают.
Стипендия у нас - 6 рублей. На пиво, которое вы пьёте, не хватит.

    - Ну и что ты нам рассказал? Складывается впечатление, что у вас там не учатся, а только
       песни поют да танцуют, - притворно возмутился Славик. - А когда же вы учитесь?
    - Так мы же живем по расписанию. От подъёма до отбоя - всё расписано. Два часа отводится
       на физзарядку, умывание, уборку и завтрак. С 9 часов - учёба. Как в школе.
       После нескольких занятий, наступает время обеда, а потом снова - кто чем.
       Ужин заканчивается, настаёт время самоподготовки, как бы выполнение домашних
       заданий, аж до 22 часов. Ну а потом процедуры подготовки ко сну.
       Спим в четырехместных кубриках, на одноярусных кроватях.
      
       Тем, кто был в наряде, никаких поблажек. Самостоятельно нужно узнавать темы занятий
        и списывать у кого-либо конспекты.

    - Не порадовал ты нас. Уже не хочется к вам за забор. Ну а если надумаем, ты сможешь нас
       подготовить к вступительным экзаменам? Ты сам то, как учишься? На отлично сдаешь,
       или как? - поинтересовался Лёха.

    - Отличником быть - несомненно хорошо, - начал балагурить я, разгоряченный пивными
       градусами. Ему что? Сдал все что знал, получил оценку отличную и свободен.
       А вот троешнику, выгрузившему на экзамене не все знания, потом приходится всю жизнь
       мучиться  с этими остатками.
       Лично я, все сдал на "хорошо". Себе оставил лишь чуточку, чтобы помнить, что когда-то
       учил такой предмет.
       
     Не знаю, что я им натрындел бы еще, если бы нам не помешал боцман, настежь распахнувший 
дверь. Не вникая в причину нашего сборища, повелительным тоном, он
попросил нас выйти на подмогу кому-то на палубе. Мы, конечно же, не стали противиться и   
уже "наклевывавшийся" междусобойчик - убыл в небытие.

   
     11.
     Послеобеденная часть трудового дня рядового состава экипажа и в тот день была обычной.
Как известно, флотские традиции крепки и ломать их никому не дозволено. Одна из таких
традиций - начинать любую работу с перекура.
    Палубная и машинная команды, прежде чем переодеться в робы, на недолго собирались в
"курилке". Там моряки, обсуждая планы насущные, затрагивали как внутренние дела в стране,
так и мировые проблемы.

     Моя маленькая забота, с изготовлением телеграфного ключа, еще не была решена,
поэтому, посовещавшись с Лёхой, мы решили подойти к токарю, когда у него бывает хорошее
настроение. А такое настроение бывает у любого сытого и отдохнувшего человека.
     Степаныч, так все обращались к токарю, когда мы подошли к нему, судя по половине
выкуренной сигареты, был в средней степени блаженства. Лёху он, конечно же, знал, а меня
еще нет. Мы так спешили застать токаря в курилке, что я даже забыл прихватить с собой свой
рисунок ключа.
      Обратив внимание на наш интерес к нему, он не спеша выдул из себя дымовое облачко и
доброжелательно спросил, чего, мол, хочет молодежь.
      
    Леха вкратце объяснил ему, что я радист-практикант, маюсь на судне без ключа, который
нужно изготовить самостоятельно и спросил, не согласится ли он, мастак на все руки, помочь
нам, в изготовлении этого, незамысловатого, устройства.
    Токарь, ничего не понимая из его объяснения, лишь удивленно закатывал глаза и делал
мимические пасы непонимания.
   
    Когда я понял, что словесного объяснения недостаточно, то решился на свои пояснения
не каким-нибудь схемным рисунком, а, привычным всем, наглядным образом.

    Усевшись в позе наездника вблизи Степаныча, чем привлек всеобщее внимание,
я начал демонстрировать, казалось бы, простые истины.
Приложив свою ладонь к лавочке - изобразил фигуру из трех пальцев. В ней, средний палец
был торчащим, а остальные -  на две трети подогнутыми. Взявшись другой рукой за фалангу
с ногтем, стал вправо-лево теребить им, изображая замыкания контактов.

     - Понятно? - спросил я.
     - Как не понять? Тут любой глухо-немой разберётся. Ты прекрасно изобразил торчащий
        половой орган.  Бессовестно потряс "серёдышем", пытаясь втиснуть его меж ягодиц, -
        хохоча, отвечал токарь.

     Такого хохота на судне, мне еще не приходилось слышать. Эхо, как раскат грома,
пронеслось по коридорам. Все стали расходиться по своим делам - я же, в недоумении,
остался сидеть с оттопыренным пальцем.
 
     Когда я остался один, ко мне подсел скромный мужчина, которого я уже знал как
электрика.

     - Знаешь что? Не по адресу, ты обратился к токарю. Лучше приходи в нашу мастерскую,
        может быть что-нибудь подберем, - предложил он.   

     Я тогда не отказался от помощи, но к нему подошел только на следующий день.
Он имел представление о ключе-пиле и мы быстро подобрали необходимые детали.
На подвижный контакт пошло полотно от ножовки по металлу, на неподвижные -
испльзовали контакты от каких-то громоздких реле.
    Тон-генератор (пищалку), я спаял там же. Через неделю, я уже тренировался в передаче
на своем ключе.
   
   12.
   Стоянка, казавшаяся быть бесконечной, наконец-то заканчивалась.
За пару дней до отхода в рейс - вспомнили обо мне. Начальник радиостанции пригласил в
радиорубку. Поинтересовавшись, чем я занимался всю стоянку и удовлетворившись моими
ответами, он разрешил мне визуально ознакомиться с радиооборудованием рубки.
Ничего необычного там не было. Аппаратура стояла знакомая. Такая, какую мы изучали в
кабинетах мореходки: радиоприёмники - "Кит" и две "Волны"; радиопередатчики -
"Блесна-СВ", "Блесна-КВ" и "ПСК".

    Его вопрос о радиолюбительстве, меня немного озадачил. Я не придавал этому делу
большого значения, считая его игрой. Мне приходилось несколько раз бывать в
помещении училищной радиолюбительской станции, расположенной на четвертом этаже.
Впервые, экскурсионно, нас водил туда преподаватель Китаевич, а потом, несколько раз, 
курсант нашей роты Юра Рычек. Он занимал лаборантскую должность на этой станции и   
ключи от неё, постоянно носил с собой. Во время вечерней самоподготовки, с разрешения
старшины, несколько курсантов уходили к нему на станцию. Юра включал аппаратуру и,
тут же при нас, с кем-нибудь связывался. Нам - этого не позволял. Мы только слушали
работу радистов. Сначала мало что улавливали, а потом, если скорость работы ключом
была небольшая, стали понимать.
. . .

    Убедившись, что мне не боязно прикасаться к радиотехнике, начальник позволил
погладить её ладошкой, но только "через увлажненную тряпочку":)

   Ну а то, что мне было позволено сесть в поворотное ... вертящееся кресло за рабочим столом,
в душе воспринялось с неимоверным восторгом.
   К ключу, с таким усердием мной сделанным, мой руководитель особого интереса не
проявил, но мою работу на нём послушал. Затем включил радиоприемник "Волна" и
пошарив в эфире, остановился на какой-то радиостанции. Я сразу же напрягся, пытаясь
уловить смысл в тексте, быстро передаваемом морзянкой. Однако, все что влетало в мои
уши, в голове не находило места и "утилизировалось посредством тайного бздежа".
    Заметив, что я теряюсь и потею, начальник предложил мне взять карандаш и
записывать текст.
    Это было привычным делом и я с ним справился. Текст был не сложным для понимания.
А как я потом узнал, это был простой "радио-бюллетень".
Посмотрев лист бумаги с моими "каракулями", начальник не расстроился, а, усмехнувшись,
дал мне указание, продолжать тренировку в приёме различных текстов. Также мне было
рекомендовано, поближе познакомиться со вторым радистом и выполнять все его указания.
Я с радостью выслушал указания начальника, воспринимая их, как принятие меня в
"семью" радистов.
   Однако,  не всё было так однозначно. Если старшего, я воспринял как отца, то действия
моложавого второго радиста Бориса, не позволяли назвать его даже двоюродным братом.
 
Слишком явными были его действия, по установлению психологической дистанции
между нами. Мне казалось, что он нарочно напяливал на себя флотскую тужурку с двумя
"лыками", чтобы я видел на правом грудном кармане ромбик, свидетельствовавшем об
окончании им высшей мореходки, ЛВИМУ. Его черты лица были запоминающимися и
"пораскинув мыслишками", я вспомнил, где с ним встречался. Он был в группе
старшекурсников ЛВИМУ, приходивших к нам, тренироваться в приеме морзянки.
   . . .

   Что задержки с выходом в море больше не будет, я окончательно осознал, когда второй
радист позвал меня на подъём главной антенны. Процесс оказался несложным. Мне
нужно было только "раскойлать" длинный медный канатик, толщиной в палец, на верхнем
мостике и опустить его вниз, на караван леса второго трюма. Там, Борис сочленил его со
стальным тросиком, спущенным с мачты, утыканной со всех сторон грузовыми стрелами,
и взвил антенну выше дымовой трубы судна.

   При отходе судна от причала, я полагал, что потребуется моя помощь. Однако, у всех были
свои, особые, заботы и до меня ни у кого дела не было.
    Сколько времени оставалось до встречи с морем, мне тогда сказать никто бы не смог,
даже если бы в этом была необходимость. Вконец умаявшись, в дрёмном состоянии, я едва
смог взобраться на свою постель.
 Разбудил меня необычный скрежет, прослушивающийся сквозь железный борт судна.
Спрыгнув с постели, я уткнулся лбом в иллюминатор. За стеклом было сумеречно, но  все
же можно было разглядеть, как за бортом судна, в сторону кормы, стремительно проносятся 
глыбы торосистых льдин.

   13.
   Что делать после завтрака, теперь для меня не было проблемой и поднялся к радиорубке.
Из распахнутой двери веяло холодом и слышалось покашливание начальника.

      - Здравствуйте. Разрешите войти, - сказал я, нерешительно постучав по двери.
      - Доброе утро, Николай. Конечно входи, у тебя же вахта, - съязвил начальник, захлопывая
         вторую дверь, выходящую на крыло ходового мостика.
         У тебя радиовахта с 08 до 12 часов. Так что будь добр являться вовремя. Ну и
         конечно же, нужно заранее подготовить рабочее место, то есть проветрить
         радиорубку и сделать здесь влажную приборку.
      - А где мне взять ведро и швабру? - выразил я готовность к действиям.
      - Ну об этом сам уж побеспокойся. Можешь попросить у любого, кроме капитана, но лучше
         начать с матроса-уборщика. 

     Я развернулся и шагнул к двери, чтобы сейчас же идти на поиски инвентаря, но остановился,
услышав продолжение наставлений.

       - Этим займешься завтра. Как видишь, все уже убрано уборщиком.
          А сейчас, возьми в шкафу чистый "вахтенный журнал радиостанции", садись на свое рабочее
          место и записывай в него все то, что услышишь на вызывной частоте 500 килогерц.
            
     Я так и поступил. Подсмотрев записи начальника в настоящем радиожурнале, в своем - вывел:
"08.00. Вахту на 500 кгц открыл" и расписался.
     Мне было даже невдомек, с какими трудностями придется столкнуться на вахте. Я понимал
несение радиовахты, как фиксирование всего того, что происходило в эфире на частоте бедствия.
Но там творилось такое, что с записью его, я не справлялся.
Прослушав вызов станции и краткое сообщение о причине вызова, а так же ответ вызываемой
станции, я терялся до такой степени, что записывать было нечего. Тогда все слышимое из
радиоприемника, я стал писать на черновике, а после осознания зафиксированного,
записывать в свой журнал. Такой метод был недопустимо медлителен. За время перезаписи,
от моего контроля ускользнули несколько судов. А этого - нельзя было допускать.
    Начальник молча взирал на мои терзания, но ничего не говорил. Вероятно, сам когда-то
испытал подобное.
    К моему удивлению, уже к концу вахты, я ощутил, что понимаю все, что творится в радиоэфире,
а для записи его, требуется не так уж много времени.
Четыре часа пролетели - как один. Такого азарта я не испытывал, даже за карточными играми,
 и не заметил, что настало время обеда.
    Сделав в журнале запись: "12.00. Вахту закрыл",  с ощущением легкой усталости, с разрешения
"начальника смены", я "убыл для приема пищи".

    После обеденный "адмиральский час", меня не совратил на отдых и я вернулся на свое
рабочее место. И надо же - удачно. Радиопередатчик уже был включен на подогреве. Вероятно,
вот-вот должна была подойти наша очередь на передачу диспетчерской радиограммы.
Мой приемник "Волна", все также "стоял на 500", а второй, с идентичным названием, был настроен
на рабочую частоту ленинградского радиоцентра. Начальник сидел в своем кресле и наслаждался
дымом куримой сигареты.

    UЕTX de UDB k, - дважды прозвучал вызов нашей радиостанции, но лицо начальника, которое я
видел боковым зрением, не выражало никаких эмоций, словно этот вызов был предназначен не ему.
И только когда я поднял голову и недоуменно посмотрел на него, он улыбнулся и спросил:
    - Что ты слышал?
    - Нас вызывают, отвечать надо! - с робкой восторженностью, ответил я.
    - Ну так отвечай.
    - Нет, я еще боюсь.

   После этого, начальник включил на радиопередатчике "Блесна" "высокое напряжение" и
ответил на вызов. Затем стал передавать радиограмму. Я сидел как загипнотизированный,
не отводя взгляда от его манипуляций на "пиле". Тон-генератора, контроля собственной работы,
у него не было, поэтому я слышал лишь легкий лязг металлических контактов.

   14.
   Впитав в себя методологию работы судового радиста, мне без всяких пояснений было понятно:
когда, что, зачем и почему?
   Хотя мои рукописные приёмы прогнозов погоды и навигационных извещений (НАВИПы и
НАВИМы), на русском и английском языках, никому не были нужны - сроки их передач для
всех судов, я старался не пропускать.

   Мой первый выход в эфир, произошел неожиданно. И это случилось в срок передачи сводки погоды.

   - Садись. Передавай, - дал указание начальник, когда я дублировал его "на себя",  на своей
      самодельной "пиле".

   Работали на коротких волнах в симплексном режиме. Приемник и передатчик радиостанции
были настроены на одинаковую частоту, а это значит, что была возможность контроля
собственной передачи. Мои: волнение и спешка, были неимоверны. По окончании передачи, только
одной радиограммы, состоящей из пятизначного цифрового кода, на моей голове, как после
горячего душа, не оставалось ни одного сухого волоска.

   Похвала начальника, охладила мой пыл. Я перестал волноваться и в дальнейшем был допущен
к передаче частной корреспонденции. Затем, изредка, даже удавалось работать с иностранными
радиостанциями.
. . .

    К несению штурманской вахты на капитанском мостике, у меня, конечно же, интерес был, 
но сунуть туда свой любопытный нос, я не осмеливался.
Дверь выхода из радиорубки на наружную палубу, соседствовала с дверью ходового мостика.
   Моё подглядывание за действиями третьего и второго штурманов, я начал еще когда шли во
льдах Финского залива. Мне казалось, что у них нет времени, даже для того, чтобы выкурить
сигарету. Они, то и дело, бегали: то от визуального пеленгатора одного борта на другой; то
зачем-то измеряли время по секундомеру; то что-то высчитав, рисовали на навигационной
карте и записывали карандашом в вахтенном журнале.
Мне не понятна была их работа, поэтому казалась во много раз тяжелее, чем у радистов.
     Капитанские обязанности - показались мне совсем легкими. Он, сидя в кресле, то смотрел 
вперед через лобовой иллюминатор, то что-то подсказывал штурману, при этом смалил одну
сигарету за другой. Когда его взгляд пал на меня, я, как нашкодивший, поспешил удрать в
радиорубку и некоторое время зырился на мостик, только через маленькое квадратное
окошко в переборке, служащее для экстренного общения капитана с радистом.
   
     15.
     По прошествии всего лишь двух-трех дней со времени выхода в море, меня "выловил" 
первый помощник капитана. Кто такой помполит, я уже был наслышан, поэтому пошел к нему, 
в каюту, с небольшой опаской.
     Выспросив у меня всю подноготную, от рождения до мореходки, а также сведения о
родственниках, он заинтересовался моими способностями. Мои посредственные таланты
в музыке и танцах, его не заинтересовали, а вот на такие же успехи в рисовании и участие
в выпуске стенгазет, он обратил внимание.

      - У нас уже есть редколлегия, но будет неплохо, если в неё вольётся и твоя молодая
         инициатива, - резюмировал, свои бесспорные мысли, помполит. - Газета к 23 февраля
         уже готова, так что блесни своими способностями к 8 Марта. Лист ватмана, карандаши
         и краски - возьмешь у меня. Статьи о празднике, на трех листах,  я приготовлю сам.
         Название нашей газеты простое - "НОРД - ОСТ". В начертании букв - никакой сложности.
         Прояви фантазию с цифрой восемь, чтобы нашим женщинам было приятно.
         Понял? Тогда за работу!


     О таком легком поручении, я даже не мечтал. Тайной оно не являлось и вскорости о нем
знал весь круг моих знакомых. Может в чьей-нибудь памяти эта новость и сохранилась,
из моей - выветрилась в первую очередь.
    За неделю до праздника, помполит поинтересовался стенгазетой. Мол, нет ли проблем
и не нужна ли помощь. Я, как-будто только ею был обеспокоен, смело отчитался, что в
вчерне она готова, остается только перенести рисунки на ватман.
Что делал бы, если бы помполит тут же пожелал взглянуть на черновик, я даже не
осознавал. Вот была бы позорная ситуация. Однако он лишь выдал большой рулон
плотной, белой, бумаги и коробку с набором пишуще-красящих принадлежностей.

    План оформления газеты, у меня возник незамедлительно. Весь путь к своей каюте,
я мысленно рисовал восьмёрку из цветов в левой части листа, а в верхней - название,
выведенное широкими плакатными перьями.
    Таким план оставался только одни сутки. Может быть он воплотился в реальность,
если бы не любопытство, которое занесло меня на корму судна.
Моё любование подводным буруном, оставляемым гребным винтом, было прервано
лязгом железа. Это боцман с матросом выкладывали из кладовки на палубу цепи.
Они были различные по размерам и вначале никаких ассоциаций не вызывали. Но
разглядывая в отдельности одно большое звено, с перемычкой посредине,  у меня
возникла идея по изображению букв в стенгазете.

    Вернувшись в каюту, я занялся воплощением идей. На изображение цифры восемь,
особых умственных способностей не потребовалось. Изобразил её мелкой цепью,
увитую бутонами цветов. А вот для букв на название газеты, пришлось пошевелить
мозгами.
Разные комбинации только одного звена якорь-цепи, дали мне ассортимент букв.
Для буквы "Н", я "выкусил" в звене верхнюю и нижнюю части. Для "О" - удалил
перемычку. Буква "Р" получилась при отъёме правой нижней части звена...   
 
    Спустя пару часов, я показал свой эскиз помполиту и получил его одобрение.
    . . .
     В преддверии праздника, раскрасив собственное творение по своему разумению,   
я принес стенгазету первому помощнику, чтобы он дополнил её своими заметками.
О том, что газета произвела впечатление, мне стало понятно по изменившемуся
выражению его лица.      

     - Да-а. Не подумал я, что это так может выглядеть, - сморщив губы и слегка
       порыскивая головой, задумчиво, вымолвил седой политработник.
       Уж очень натурально выглядят твои цепи. Они напоминают плакат "Свободу
       Африке". Может их подкрасить, чем-нибудь более приятным глазу?
     - Чем же её перекрасишь? Эту чёрную эмаль мне боцман дал. Глядите, как
        блестит! - восторженно вырвалось у меня.
     - Ну что же, переделывать не будем. Пусть наши женщины оценят твой "натюрморт".
        Если останешься без обеда, то не обессудь их.

    Волновался я зря, вывешивая газету на стенде ночью, когда в столовой никого не было.
 Восьмого марта, хоть никто не восторгался моим творением, но и не оплевывал его.
Интересовавшиеся газетой - воспринимали её, как само собой разумеющееся.
Благодарности за неё, я, конечно же, не заслужил. Однако то, что помполит подобных
поручений больше мне не давал, можно было считать наградой.

    16.
    Ужастики на вахте.

    Я уже привык к тому, что при стоянках судна в портах, моей обязанностью стала
четырехчасовая вахта у трапа. Она приходилась на разное время светового дня.
    Как-то, ближе к лету, мы стояли в Бельгийском порту Антверпене. По какой-то причине,
меня поставили к трапу с 04.00 до 08.00 часов утра.
Проинструктированный вторым штурманом, о слежении за "накрысниками" (большими
металлическими дисками на швартовных концах, препятствующими проникновению крыс
на судно), я приступил к бдению вахты. По причалу были проложены железнодорожные пути,
на которых стояли порожние вагоны, а поодаль располагались невысокие складские ангары.

    Что творилось на пирсе в темноте, мне было не ведомо, а уже в сумерках показалось,
что под вагонами вижу какое-то, непонятное, шевеление. Приглядевшись по пристальней,
в прыгающих животных похожих на кроликов, я распознал грызунов, о
которых предупреждал вахтенный штурман.
Что крысы бывают такой величины, мне не приходилось даже слышать.
Через несколько минут, словно выпущенные из клетки, они выскочили из-под вагонов.
Их действия, в моей голове, ассоциировались с атакой штурмового отряда.

    Нападение не выглядело стихийным, оно было похоже на заранее спланированное.
Выскочив из-под вагонов стаей, примерно в два десятка особей, они, в движении, разделились
на группки, по числу свисающих с судна швартовных тросов, и спустя секунды -
засновали вокруг причальных тумб.
    Очумев от увиденного, только хлопая ресницами, я молча наблюдал за ними, даже не
предполагая, что предпринять.
    Попытку подняться на борт по замазученным тросам, они, вероятно, брезгливо отвергли и
рассредоточились по пирсу в поиске другого пути, но его не было. Главная палуба судна для
них была недосягаема, она была выше причала, метра на три, а парадный трап был приподнят
на высоту в полчеловеческого роста.
Сновали они по причалу недолго и не добившись результата, как по команде, в припрыжку,
скрылись под вагонами.
   Зачарованный увиденным, я не сразу пришел в себя, а очухавшись, достал пачку "Шипки" и
закурил.
 
   Прошло немного времени, с момента избавления от одной жути, как нагрянула другая.
Из-за тех же вагонов, вышел поджарый человек негритянской расы и направился к трапу судна.
Я не ожидал никаких гостей и поэтому немного струсил. Мне, конечно, было известно, что в
подобных случаях нужно вызывать вахтенного помощника, но ведь было раннее утро, ещё
все спали и сигнализировать звонком, значит разбудить весь экипаж.
     Пока я так думал, негр, схватившись за стойки трапа, легко взобрался на него и взбежав на 
спардек, отрезал мне путь к кнопке авральной сигнализации.
     Он явно превосходил меня в силе и я не мог противостоять ему. Когда он, игнорируя меня,
потянул руку, чтобы открыть входную дверь, я подал голос. Да не просто крикнул, а почему-то
скомандовал по-немецки: "Halt! Was wollen sie"?(Стоять! Чего нужно?).
     Не знаю, что остановило незнакомца? Может он привык к более деликатному обращению
и моя команда вызвала у него какие-то ассоциации, а может он вообще ничего не понял.
Однако, сказанное подействовало на него. Он замялся, начал что-то тараторить по-английски.
Из сказанного, я разобрал не все, но смысл понял - он хочет пройти к капитану, чтобы тот
принял его на работу.

     Я стал объяснять ему фразами из трех языков, что капитан не занимается набором
команды и, к тому же, он спит сейчас.
"Никаких проблем. Я подожду его в салоне", - буркнул мне негр, в дальнейшем твердя, что он
хороший моряк и капитан его непременно возьмет. Говоря это, он пытался открыть дверь на себя,
хотя все явствовало, что она открывалась во внутрь судна.
      По препиравшись со мной какое-то время, он прекратил теребить ручку двери,
повернулся и сбежав по трапу вниз, спрыгнул на причал.

      Пока, от пережитого стресса, сердце входило в нормальный ритм, я, упершись руками в 
планширь фальшборта, делал глубокие вдохи и выдохи.
Во время очередного вдоха, когда глаза были навыкате, мой взор остановился на троице
людей, спешно удалявшихся от вагонов. На плечах они уносили что-то плетёное, шаровидной
формы.
     . . .
     В шесть часов - к трапу вышел вахтенный штурман и застал меня, как положено, бодрствующим.
Да и о каком сне может думать "постовой", переполненный эмоциями? Конечно, ни о каком.
Если до этого часа, меня гложил порок нетерпения, потрепаться с кем-нибудь о недавних
происшествиях, то тут - я был обязан доложить о них.
    Не утруждая себя следить за лексикой, я бойко рассказал о случившемся. Крысы его мало
заинтересовали, а посещение негра - обеспокоило.

      - А не провокация ли это? Он точно был один? А не подкинул ли он нам чего-нибудь? - то ли
        спрашивал меня, то ли размышлял в слух штурман. - Надо обойти и осмотреть все судно.

    Я остался на месте, а второй помощник пошел осматривать судно. Вернулся он минут через
десять, помахивая рукой с обрывком плетеного конца.
 
      - Вот посмотри на то, зачем негр приходил на самом деле, - сказал мне штурман. - Их было
        несколько человек. Пока один отвлекал тебя, его пособники срезали у нас все кранцы.
      - Точно! - выпалил я. - Я видел, их трое было. Там, за вагонами. Значит, это они уносили наши
         кранцы. Как я не мог догадаться?

      - А кранцы то, были гордостью боцмана. Плел он их, специально для швартовки за границей.
        Что теперь ему сказать? - удручался штурман.
      - Я всю правду расскажу и он поймет, - не стерпел я.
      - Понять то поймет, только вот, где кранцы взять сейчас?
         . . .

     17.
     О происшествии на вахте, штурман доложил капитану и эта тема стала насущной для всего
экипажа, а я стал "героем" дня. Если случившееся, комсостав успел обсудить на совещании,
то рядовой состав, не дожидаясь собрания, стал судачить в курилке.
После обеда, там было не протолкнуться. Хотя меня усадили на скамью рядом с пожилыми
моряками, ночной случай со мной не стал первостепенным.
Натрепавшись о том, о сём, как бы нечаянно, они и меня зацепили.

    - Вот вам пример, молодой и совсем не опытный, а ведь не испугался, - вплел меня в тему
      матрос-плотник. - Если бы спросонок, предо мной возник негр, то я бы подумал, что "допился
       до чертей" и зарылся бы в одеяле, а он еще и разговаривал с ним.
    - Так он тоже, с испугу наверное, по-немецки заговорил, - вставил реплику токарь. - Фильмов
       про войну насмотрелся, вот и возомнил из себя партизана. Чем кричать "хенде хох",
       спросил бы спокойно, чего, мол, изволите? Может человек хотел попросить у тебя краюшку
       хлеба, а ты ему сразу - "хенде хох".
     - С чего вы взяли, что я кричал "хенде хох"? - нарушил спокойствие мой голос.
     - Все так судачат. Говорят, что негр, тебя испугавшись, с поднятыми руками даже по трапу сходил.
     - Да вы все переврали. Все было по другому, - возмутился я, не чуя подвоха. Но заметив
        улыбки на лицах моряков, понял, что повелся и стал повествовать с иронией.
      

    Получив эмоциональный заряд от токаря, я стал рассказывать, невероятную, утреннюю историю.
Хотя стая крыс, в моем трепе, возросла незначительно, зато они стали более упитаннее, злее и
прыгуче. Будто-бы они хотели даже на трап запрыгнуть, но это им не удалось. А швартовные тросы,
удерживающие судно у причала, оказались слишком тонкими для их "хрюшистых" тел и
они, потеряв равновесие, попадали в воду.
     А негру, я не кричал "хенде хох". Всего лишь сказал слово "хальт", да еще спросил, чего ему
у нас надо. Руки вверх, он не поднимал, а хотел открыть ими нашу дверь...

   Весь мой рассказ сопровождался хохотом моряков, а значит - дал им хороший настрой на весь 
рабочий день.

    Слух о моих росказнях не остался витать по нижним палубам, а взмыл аж до радиорубки.

    - Что за ППРы ты разводишь в курилке? - спросил меня начальник радиостанции, когда я
       пришел в радиорубку. - Это дело первого помощника. Тебе еще рано его подсиживать.
    - Не понимаю. Что такое ППР? Мы там просто курили.
    - ППР, это партийно-пропагандистская работа, а в простонародии она называется "посидели,
       попи.дели, разошлись". Понял? Только никому не говори, а то визу закроют.
    - Как не понять. Понял, - был мой ответ.

   
    18.
    С рейсом - мне повезло. По моим меркам, он оказался довольно-таки длинным. А это сказалось
не только на освоении специальности радиста, но и на улучшении моего материального состояния.
   Мы прошли Балтику, Северное море, обогнули Испанию и пройдя половину Средиземного моря,
прибыли в Италию, на остров Корсика.
    За время этого плавания, я ощутил себя бывалым моряком. Большую часть суток - проводил в
радиорубке. "Вахтил" - с начальником. Однако часто вставал ночью, чтобы познать работу второго
радиста, хоть он не любил моего присутствия при его радиообмене с любыми радиостанциями.
Я понимал причину этой нелюбви. Ведь самостоятельно, радист мог спокойно переспрашивать других
радиооператоров, если в чем сомневался. Имея же рядом "троглодита" в моем облике, жадно
ловящего каждый "писк" морзянки, он должен был быть предельно внимательным, чтобы не попасть
в просак, в присутствии ученика.

Вскорости, за успехи в обучении, я был поощрен начальником. В качестве вознаграждения, во
временное пользование, он выдал мне профессиональную "пилу", фабричного изготовления.

   Сигналы SOS, мне приходилось слышать и принимать неоднократно. Правда не от самого
аварийного судна, а их ретрансляции береговыми радиостанциями, предваряемые буквами ddd.
 

   То, чего я жаждал в начале рейса, случилось вскорости. Через "слуховое окошечко" в переборке,
вахтенный третий штурман "пожаловался" начальнику, что по "Кораблю", его не слышит ни одно
встречное судно.
 
     - Только поприветствуем друг друга приспуском госфлага да помахиванием руками и все.
        А на мои вызовы по УКВ, ни единого щелчка. Короче - тишь подлунная, - разглагольствовал он.

    Начальник не оставил меня на радиовахте вместо себя, а поманил за собой, на ходовой мостик.
Звук морзянки из "Волны" на 500 кГц, был хорошо слышен через окошко в радиорубку.
Вид на море из рулевой рубки, через лобовые иллюминаторы, был менее обширен, чем с верхнего
мостика, но впечатлял так же. Обилие незнакомых приборов и устройств, меня заинтересовало
не менее картинных видов за рамками иллюминаторов.

     - Не распыляй внимание, - заметив мое блуждание взглядом по мостику, сказал начальник. -
        Нашего здесь немного. Радиостанция "Корабль", командный пост КВУ "Берёзка", шлюпочная
        радиостанция "Шлюп" и индикатор радара "Дон". Да еще в штурманской рубке стоят:
        автоподатчик "АПСТБ", радиопеленгатор "СРП-5" и приемо-индикатор "ПИРС".
        Если бы не "Декка", то штурмана задолбали бы нас пеленгованием. Только начнешь работу   
        на средних волнах, и надо же, зажигается табло "изолировать антенну".
        Тебе всё это знакомо?
      - Да, учили, - с нотками сомнения в голосе, подтвердил я.
      - Ну тогда отстегивай кожух на приемо-передатчике "Корабля". Проверим лампы приёмника...

    Ремонт оказался несложным. После замены одной, из многочисленных, радиолампы, станция
громко зашумела. Продемонстрировав штурману работоспособность "Корабля", мы закрыли
крышку радиостанции и возвратились в радиорубку.
. . .

   В машинном отделении судна, мне приходилось бывать не раз, но только с целью ремонта
командного поста "Березки". От шума, познанного и увиденного там, я охреневал каждый раз.
   Мне казалось, что было бы естественным, если бы гребной винт судна находился сразу же 
за главным двигателем, а тут, он крутился посредством передачи. Длинный, толстенный, 
металлический вал, проходил аж под двумя кормовыми трюмами.

   
    19.
    В сумбурности событий, я не заметил, что моя практика приблизилась к концу. Как не крути,
но подытоживание фактов показывало явные успехи. Отчет о практике и характеристика -
свидетельствовали об этом.
Я познал не только будущую профессию, но и значительно расширил круг своих интересов.
Не многим моим сокурсникам повезло так, как мне. За короткий срок, я побывал: и в Париже,
и на корриде в Испании, и на пляжах Италии. А рейс в арктическую Игарку, был
не менее экстравагантным, нежели в капиталистическую Европу.
   

     При каждом возвращении в советский порт, менялась часть команды. Одни уходили в
отпуск, другие возвращались. Таких я воспринимал, как новичков.
В разгар лета, списался с судна мой кореш Лёха. Тогда же сменился начальник радиостанции.
. . .


    Распрощался я с судном в порту Мурманск, куда мы зашли на экипировку в начале
сентября, возвращаясь из Арктики. Все произошло так же обыденно и беззаботно, как все
в курсантской жизни. Собрал полагающиеся бумаги да упаковал шмотки в дорожную сумку и
мотонул на железнодорожный вокзал. А через сутки, пассажирский поезд, южного направления,
привез меня в Ленинград.
   
   К моему удивлению, с практики уже вернулась почти вся рота, но занятия еще не начались.
Я поселился в том же кубрике, в котором обитал ранее. Вскоре появилась троица моих
соседей и начался обмен воспоминаниями о плаваниях.

   О былой флотской дисциплине, поддерживаемой в роте до практики, казалось все забыли.
Требуемое начальником ОРСО, "кап.три" Котелевским, соблюдение формы одежды -
игнорировалось почти всеми экс-практикантами.
Курсанты бродили по роте, кто в чем хотел, но на обед облачались в форму, иначе в
столовую не допускались.

    Однако скоро эта лафа закончилась. Никто не хотел перед "Госами" "залететь по крупному", 
а значит быть не допущенным к экзаменам, и все стали одеваться по форме.

   Команда дневального по роте: "Рота, смирно! Дежурный на выход!", временно ставшая
экзотичной, превратилась в обыденную.   
 
   Всего три месяца оставалось до получения дипломов.

... tu 73 sk de ULMU ..

NNNN