Ангел мой. Книга 2

ТРИЛОГИЯ   "КРАСНОЕ. ПОЛУСЛАКОЕ"
повесть вторая
АНГЕЛ МОЙ

1.
Вы знаете, каково это - быть ангелом хранителем? Наверно знаете, если вам приходилось нести за кого-либо ответственность. Такова моя работа.  Моя работы - непосильная ноша для меня. Одно скажу - неблагодарная это доля!
Неудачный я, конечно, ангел, да и хранитель тоже. Несу свой остачертелый крест! Э… С кем бы поговорить? Эй, черт, налей мне еще зелья и я расскажу тебе что-то интересное. Почему право на исповедь имеют только люди? Может, я тоже хочу исповедаться. Не слушаешь? Да и не надо! Я буду так рассказывать. В пу-с-то-ту!

2.
Годков этак двадцать шесть назад подходит ко мне Верховный, значит, ну главный среди нашего подразделения Хранителей? Не помню точно как его там… Эх, адское зелье когда в тебе бурлит – все забываешь… Итак подходит ко мне и говорит, значит:
- Через девять месяцев должна будет родиться особенная девочка! Тебя назначают ее охранять.
- А в чем особенная? – промямлил я, чувствуя, как остатки адского зелья раздаются в моей голове обжигающими языками пламени.
- О-со-бе-н-на-я! – процедил он, взглянув на меня как на последнего тупицу.
- Особенная! – произнес я, будто знаю, о чем идет речь. В общем, мне было все равно. Только удивился: почему мне? Среди ангелов-хранителей всегда числился в отстающих. Три человека подряд промохал – все покончили собой, пока я с дружком чертягой придавался распитию адского зелья. Ах, да! Адское зелье – это такая убойная штука, что производится в Аду для высших чинов и в никакое сравнение с райским божественным нектаром не идет (состав у манны небесной,  из которой и делается нектар, слишком пресный). Друг мой закадычный чертяга, - тайный, хороший поставщик зелья. Сдружились мы земные тысячелетия назад, но об этом… молчок, иначе разжалуют – и сразу в низшие чины… в Аду. А как-никак ангел-хранитель –  должность приличная! Но я отвлекся.
Итак, говорю:
- Особенная.
- Имей в виду, про твои наведывания в чистилище, сам знаешь зачем, Ему известно! – ошарашил меня Главный.
«Все, - думаю, - несдобровать теперь»
- Но Он готов закрыть глаза на это и милостиво простить!- процедил Главный, высокомерно уставившись на меня. – Если, конечно, особенная девочка успеет родиться в срок и выполнить свое предназначение. До того, конечно, как ты ее загубишь! Лично я б тебе не только особенную, ну и падшую душу бы не доверил. Но Он такой странный бывает. Поди пойми Его логику!
После окончания разговора я прибывал в прострации. Как это так, получается? Откуда Он знает? Чертяга проговорился? Ну да, Он же Всевидящий! Тогда почему же я еще в Раю и мне доверяют ответственную миссию? Миссию! Может и я какой-то особенный?! Только об этом не знаю?!

3.
Через пару дней наведался в дом матери моей подопечной. Взглянув во чрево женщины, увидел маленькую горошинку! Вот оно что! Что в этом драже арахиса – а выглядела она так, на мой взгляд,- что такого особенного? Нет, ничего не вижу. Ни особенного свечения ауры, ни святости… Обнадежив себя мыслью, что в ближайшие месяцы ей не понадоблюсь, решил, что новое задание необходимо как следует обмыть.
Отправлюсь, значит, в чистилище к чертяге, там у нас особое место, где мы изрядно набираемся и предаемся задушевным разговорам, в общем, все как у людей: в чем смысл этой растреклятой жизни?
Гляжу, чертяга в не настроении. У него, оказывается, тоже особенная миссия! Но она его не вдохновляет.
Ну и распили мы с ним на двоих адское зелье. Сразу заплясали в голове языки пламени, впрочем, приятные и заставляющие забыться.
- Вот, - пожаловался чертяга, – Через девять месяцев… Или около того, по земному времени, ты знаешь… Должна будет родиться особенная девочка, которая должна будет сделать что-то особенное. Так вот, мне надо сделать что-то, чтобы она этого особенного не сделала! Убить, значит….
- Так в чем же дело? Тебе не привыкать.
- Не привыкать то не привыкать, но пока я это не сделаю, не видать мне больше адского зелья! Эх, жизнь паршивая штука. У меня блестящий послужной список, столько душ загубленных! А если эту не загублю, ждет  меня понижение до низших чинов. Черт побери! Какая несправедливость!
- Так и действуй по накатанному!
- Эх, да я бы и действовал! Но говорят к ней приставили какого-то мощного хранителя! А кого – держат в секрете. Вот бы вычислить этого крылатого урода! Может ты узнаешь?
- Отчего бы не узнать, – произнес я, опрокидывая в себя залпом очередную порцию зелья.
- А самое главное, был я дома у ее матери. Приглядывался к эмбриону – ничего особенного не увидел. И погубить эту душу просто, раз плюнуть… Какой-то в этом подвох! Проклятый кусок арахиса! Несколько дней отраду – а из-за нее уже такие проблемы!
- Арахиса, говоришь… - звучно брякнул я кубком о стойку, так что чистилище содрогнулось. – Так ты небось на мою деваху позарился! Мою миссию хочешь провалить! – тут я осекся, так как понял: только что выдал тайну вселенской важности и осложнил свою дружбу с другом-чертягой.
- Так это ты! – расхохотался чертяга. Затем раздался возглас удивления: - Ты тот мощный Хранитель?
- Ну я, - приосанился я, так как только сейчас понял какого обо мне большого мнения Всевышний.
- Да дай тебе волю, ты весь Рай заложишь за Адское зелье! – тут он притих. После некоторой паузы предложил:
- Послушай! Мы ведь друзья!
- Не проси!
- Махнемся. Тебе безлимитный доступ к зелью, а я сделаю так, чтобы эта треклятая не родилась. И мне хорошо и тебе неплохо!
- Так, по-твоему,  я должен вечность в чертях ходить! Я из касты Хранителей! Да мне сам Всевышний доверил ответственную миссию! Да я Избранный!
- Ой как мы заговорили! Значит, зелья больше не увидишь, – и он выхватил из моих рук бутылку.
Я невольно потянулся за ней!
- Да ты ничтожество! Ничтожный хранительнишка! Да мне раз плюнуть будет обойти тебя!
Тут гордость во мне возобладала:
- Да это уж лучше, чем чертягой быть на побегушках! С миссией я справлюсь.

4.
С тех пор я бдил и за матерью и за еще не родившейся крохой. Наблюдал, как девочка росла, как появлялись ручки, ножки и она все больше начинала походить на человечка. Чертягу я к ней не подпускал. Открыто вредить в моем присутствии плоду он не мог,  все-таки я Хранитель и по статусу выше буду. Вот будь он не чертягой, а бесом, сложностей было бы больше. Но и бес мне был сейчас не страшен – во чрево матери он попасть не мог, чтобы загубить еще маленькую, но душу. И в тоже время к матери девочки я никаких темных сущностей не подпускал: кто знает, какие мысли они могут внушить беременной женщине.

5.
Она появилась на свет зимним днем: маленькая, смуглая, с темно-русыми, пока еще редкими, волосиками на голове, правда, достающими до плеч. Я долго приглядывался: искал в ней особенное. Наконец, через пару часов нашел: синие глазки были полны каких-то тайных дум, отчего лицо ее казалось очень одухотворенным, и от него веяло добротой. Нет, святости в ней ничего не предсказывало. Да и не было в ней никогда этой треклятой святости! Сколько я ее знал, не было. Но одухотворенность – этого у нее никогда нельзя было отнять.

6.
Назвали ее Вика, Виктория, значит. Но имя ей не шло, в ней не было ничего от победительницы. Не было, сколько  ее знал.
Когда Вике исполнилось полгода,  решил взять, как говорится, тайм аут, и отдохнуть немного в сводах Рая. По пути туда задержался в чистилище. Здесь меня и окликнул один из разжалованных хранителей:
- Составишь компанию? Адское зелье пить одному как-то одиноко...
Не представляю, как  тогда удержался, ведь каждую минуту готов все отдать, чтобы ощущать в себе его горячий вкус, такой острый, обжигающий, но невыразимо притягательный. С сожалением  буркнул: "Нет!".  Отвернулся. Даже воспоминания о Рае как-то поблекли в этот момент.  Поэтому от безнадеги  поспешил вернуться к малышке.

7.
Оказалось, пока я отсутствовал, Чертяга преуспел: черт знает какой силой вытянул ребенка из кроватки с высокими перилами, и теперь девчушка беспомощно плакала на полу от удара головой. Я был в панике: не выживет ведь! Перед глазами замаячили языки пламени, вот только это были не те языки, которые охватывают меня, когда  вкушаю адское зелье. Нет, я вспомнил о непривлекательном, по словам чертяги, адском пекле. Кстати, Чертяга стоял в другой части комнаты и показывал мне язык. От его издевательского жеста стало еще горше.
В комнату вбежала мать, а за нею бабушка – педиатр по совместительству, кстати. Она осмотрела ребенка и облегченно выдохнула:
-Фу, к счастью, кажется, обошлось. Как говорится, жить будет. Но надо проверить, нет ли сотрясения мозга.
Сотрясения мозга не было. Малышка оказалась на редкость живучей. Это меня обнадежило. Но вскоре понял: зря обнадежило. Ребенок едва начал ходить, а уже тянулся в сторону Чертяги. Нет, вредности или какого-то намеренного зла в ней не было. Но Чертяга обладал над ней странной властью: вот он стоит у стены и показывает ей розетку, девочка шагает туда и пытается засунуть пальчики в этот, на ее взгляд, странный предмет. Вот чертяга указывает ей на табуретку. И она пытается взобраться на нее. Табуретка с грохотом падает, но на непоседливого ребенка удар не приходится.
Я был в недоумении: не уже ли над девочкой так сильны силы зла, что она безотчетно повинуется их воле. Да нет же! Вот она с мамой выходит во двор и начинает раздавать другим ребятам свои игрушки, вот она подходит к заплакавшей в песочнице девочке, на год старше ее, и начинает обнимать, целовать, лепеча что-то на своем полуторолетнем.
Все прояснилось, когда Вика заговорила, не теми первыми словами: «Ма-ма» и «Дай», а когда к двум с половиной годам она стала, пусть косноязычно, пытаться складывать фразы.
Помню, как испугался в первый раз. Открыв глазки и сладко потянувшись на дне своей кроватки, она сказала: "Ливет. Тыхосый. Ятязна!"
Я оглянулся. В комнате никого не было. Девочка смотрела на меня.
- Ты меня знаешь… Ты меня видишь?! Но люди ничего кроме своего мира не видят.
- Видю. Тыхосый! Ионхосый! – указала она на чертягу. – Мы с ним игаем! Он мне таи скакилазыт. Он хосый. И сивый!
Тут я расхохотался:
- Сивый, значит!
- Она хотела сказать «красивый!» - одернул меня Чертяга, важно приосанившись. И недобро замолк. После той последней попойки, мы с ним так больше и  не общались, хотя по долгу службы часто бывали рядом.
- Ты хосый, и ты хосый, - продолжала нас нахваливать девочка. – А тите я скаку скаку . Токоту , – показала она на свою голову, а потом добавила: " Скакиту".

8.
Пока речь малышки была невнятна, опасений  не вызывала. Правда бывало кроха за Чертягой увязывалась, уж очень она его любила, и я видел, что ей с ним интереснее, чем со мной. Ведь что я мог ей говорить:
- Туда не ходи! Туда не лазь! Опасно! – эх, я Хранитель, по-другому не могу.
А чертяга брал своим:
- Смотри, как здесь интересно! Смотри, видишь эта бусинка на полу. Она очень вкусная. Попробуй!
Я понимал, что не справляюсь. К счастью у малышки были и другие хранители – мама и бабушка, и они вовремя вытаскивали Вику из ловушек, расставленных чертягой.
Со временем они ей объяснили, что розетка – это айка, и бусинка – это айка, ее есть нельзя.
Но они из хранителей превратились в тех же самых чертяг, когда девочка по настоящему начала говорить.
Вике было четыре года, когда сидя на коленях у матери она произнесла:
- Мам, смотри, мои друзья здесь. Это ангел и чертяга! Они хорошие!  Ангел такой смешной, а с Чертягой интересно.
В первый раз мать приняла это за игру. Но когда девочка стала все чаще представлять ей своих друзей, то есть нас,  и разговаривать с ними, то есть с нами, мать обеспокоенно рассказала об этом бабушке. А та – врач по профессии и материалист по мировоззрению - забила тревогу. Для девочки начались бесконечные психологи. Но и они эффекта не давали, ведь подлый Чертяга вызывал ребенка на разговор. Затем появились психиатры, которые стали кормить ее бесконечными таблетками.

9.
К семи годам до Вики, наконец, дошло, что к чему. И она замолчала. Присущее ей богатство речи, которым она славилась прежде, исчезло – так она разговаривала только со мной и Чертягой, да и то уже мысленно, взгляд ее стал отрешенным, и она целыми днями рисовала на бумаге детей, беременных женщин, влюбленные пары в их многообразии. Она больше никому не рассказывала о нас, а со временем  перестала  видеть, но мы знали, что она всегда чувствует наше присутствие, хотя и не осознанно. Так закончилась наше общение.


10.
- Нина Степановна, я хочу поговорить о Вашей внучке, - произнесла классная руководительница, впрочем, достаточно доброжелательно.
Нина Степановна обреченно обвела школьный кабинет взглядом. Ее внучка настоящая тупица: ничего не смыслит в математике. Уж как она каждый вечер не мурыжит Вику цифрами и формулами, уж сколько не занимается с ней, к каким репетиторам только не водит, а ничего путнего девочка в своем дневнике домой не приносит: только «двойки» и «тройки». По «русскому языку» не лучше.
Учителя жалуются, что Вика все время на уроках летает в облаках и не слушает рассказываемого материала. Во взгляде ее отрешенность и полная скука, как будто  доска, парты и  ребята существуют в какой-то параллельной от нее реальности.
Со сверстниками она практически не общается: те заигрывают или хихикают над ней, а она смотрит сквозь них, ни разу не засмеется над их шутками и дальше углубляется в мечтах в неведомую известную только ей даль.  Бабушка хмыкнула и замолчала, она то знает, какие люди привлекают ее внучку. Да она без ума от пьяницы-соседа, который ей всякие байки рассказывает про свою несчастную долю и о том, как жизнь не справедлива. Вика, соседи говорят, даже прибирается у него, а у себя дома ведь палец о палец не ударит. И мать и Нина Степановна не раз разговаривали с ней на тему, что любить надо только достойных, достойные – это успешные. За ними надо и тянуться. И прибираться не у чужих людей, а у себя.
- Да нет же, я не влюблена в него, - улыбалась на такие слова Вика. – Он же старый. Ему пятьдесят, а мне десять.  Но он такой несчастный: его жена бросила, сын утонул. Он совсем один. У нас дома есть кому прибираться – это мама. А у него никого нет. Только я.
- Сын утонул, говоришь. Между прочем твой дед тоже утонул, но я не запила тогда. Никто из людей даже не увидел моего горя. Жаловаться и пить – это удел слабых, запомни.
Я понимал о чем думает Нина Степановна, и мне очень хотелось заступиться за Вику, рассказать, что на ребенке лежит особенная миссия… Но… Но пожилая женщина все равно бы меня не услышала и не увидела, как я перед ней распинаюсь. Зато Чертяга хохотал.
- Да замолчи ты, - буркнул я, глядя на него.- Ты же для нее хороший, помнишь, она так говорила, когда видела нас.
Чертяга затрясся от смеха еще больше, то и дело жестами передразнивая меня и рожицами показывая как поражается моей наивности.
Но на помощь мне пришла та, от которой  меньше всего ожидал. Классная руководительница.
- Нина Степановна, Вы не бойтесь. Не ругать я Вику буду. Хвалить. Знаете, я даже и не подозревала… Она ведь у меня за ИЗО с троек не вылазит. А вчера я случайно увидела ее рисунок – не такой, который в школе для формальности. Оказывается, все чему я учу ее, она давно переросла. Вы видели – как она рисует! – учительница показала пару рисунков Вики, сделанной позади тетради по математике ручкой. – У нее же такой талант! Она настоящий самородок! Удивительно, почему она его не демонстрирует, рисует себе тихонечко и ни гу-гу. Теперь я понимаю, чем она на уроках занимается.
- Рисует, значит! Вот она дома получит! – завелась бабушка.
- Да что Вы, Нина Степановна. Да я не к тому, чтобы Вы ее ругали. Девочке развиваться надо. Она далеко пойдет...
- Далеко пойдет? – взорвалась бабушка. – С каляками-маляками?! Да кому это надо?! Сейчас экономист, юрист – денежная профессия. А эти бумагомараки как прозябали в нищете, так и будут прозябать.
-Да-да! – потешался Чертяга.
Я не мог это слушать. Мне было очень жаль Вику, неожиданно понятую учительницей, но так и не понятую самыми близкими ей людьми. Они настойчиво игнорировали ее таланты, акцентируя внимание только на изъянах  девочки, пытаясь перекроить на свой лад, как если бы это было вышедшее из моды платье. А ведь добрее, отзывчивей Вики я на свете ребенка не видал. Конечно, доброта ее была избирательна: она никогда не помогала сверстникам. Но ее очень трогали старушки и спивающиеся люди (последнему я всегда удивлялся). Старушкам, как полагалось когда-то в советские годы, она помогала перейти дорогу и всегда уступала место. А вот, упавшего пьяного человека, которому грозило замерзнуть на улице, она всегда поднимала и Бог знает какими силами, таящимися в ее худеньком маленьком тельце, доводила до дому и вручала семье со словами: "Не ругайте его, он такой несчастный». А еще она очень любила животных и втайне от родителей таскала бездомным кошкам и собакам свои школьные обеды и запакованные утром матерью для перекусов на перемене бутерброды. При этом к домашним, «счастливым», как она говорила, животным  не подходила и не гладила.
Почему-то ее всегда привлекали только обездоленные и беспомощные. Почему? – я не мог этого объяснить. И она вряд ли сама понимала свои порывы. Но порой  бывала и очень жестокой. Собаку, которая загнала котенка на дерево, она бескомпромиссно ударила кирпичом по голове, лишив животное, которое просто повиновалось инстинкту, сознания. Хозяйка собаки устроила скандал, и Вика удирала от нее, как говорится, сломя голову. Но в мыслях у школьницы не было сожаления, по ее логике она спасла несчастного от итак счастливого.

11.
Вике, конечно, снова попало от родных, едва она небрежно скинула свой ранец в коридоре квартиры.
- На уроках надо учиться, а не фигней страдать, - произнесла мама, когда очередная порция ударов ремнем пришлась на худенькую попку Вики. - Еще раз увижу, что рисуешь, я тебя в детдом сдам!
Вика выдержала удары стойко, не пролив ни слезинки: ребенок давно усвоил, что слезы - это самая бесполезная на свете вещь. Бабушка всегда говорит: слезы - удел слабых, если плачешь - тебя будут жалеть, если жалеют, то ты жалкий, а жалким быть плохо. Поэтому после наказания, школьница  по обычаю безразлично посмотрела на маму и бабушку и поковыляла, потирая горящий зад, в свою комнату, где упала животом на кровать и стала обдумывать как ей нарисовать только что случившуюся сцену. Она еще малышкой  осознала важную для себя вещь: если реальность к тебе сурова и вызывает какой-либо дискомфорт, то нужно абстрагироваться от нее. Например, когда тебя бьют, думать о чем-то интересном, тогда не так больно. Только вот думать о своем привыкаешь, и при малейших неприятностях уходишь в себя, от этого моментально становишься рассеянной, вместо сахара можешь насыпать в чай соль. Бабушка от этого очень сердится и называет бестолочью, сокрушаясь:
- Не ребенок, а наказание какое-то! Чем я такое заслужила?!

12.
Не найдя единомышленника в родной семье, Вика нашла его там где не искала. В школе. В лице своей классной руководительницы.  Наталья Павловна, зная строгость родителей подопечной, больше не жаловалась на ее неуспеваемость  и порой даже сама подрисовывала в журнале хорошие отметки. Наталья Павловна в свои тридцать шесть была не замужем, и детей у нее не было. Повинуясь нереализованному материнскому инстинкту, старая дева  как-то прониклась к такой одинокой и очень  странной (на взгляд обывателей) девочке и вскоре полюбила ее как родную. Именно она внушила своей ученице, что та талантлива и ей нечего скрывать свои рисунки. Наоборот часто давала задание оформлять классную комнату, да и сама - (в тайне от родных любимицы) - подучивала ее тому, что умеет.  У Натальи Павловны за плечами была художественная школа и нереализованные амбиции, от которых пришлось отказаться по воле отца. Вика для нее стала как бы вторым шансом, через нее уже взрослая женщина могла сделать то, чего когда-то не решилась юная Наташа. Учительница видела своим долгом напитать ум девочки всем чем можно. Сложными техниками рисования, от простой графики до импрессионизма (к которому Вика и без того была склонна).  Достойными  примерами из жизни.
- Орест Кипренский родился в семье крепостного. Благодаря таланту получил вольную и стал одним из самых востребованных художников в царской России. Одним из лучших в империи! Он даже рисовал портрет Пушкина, - вдохновенно, со счастливой улыбкой на лице, рассказывала классная. Все больше утверждая подопечную в мысли, что рисование - это ее призвание и она должна ему неотступно следовать. - Но и про учебу нельзя забывать!
- Но это ведь так скучно, - кисло  вздыхала Вика. - Да и зачем мне это, я все равно, когда вырасту стану великой художницей.

13.
Но годы младших классов прошли, и Вика перешла под руководство другого классного руководителя. Светлана Максимовна была нелюбима учениками, слабовольная, чрезмерно чувствительная, она не могла совладать с насмешками подростков, которые находились в том жестоком возрасте, когда выпячивать свое я и утверждать свое превосходства считаются частью крутого имиджа. Светлана Максимовна нашла один выход –  ушла в кришнаитство и молилась своему Кришне с утра до вечера, но тот ей ничем помочь не мог, поскольку решение проблем – это дело людское, а боги могут только указывать нужное направление. Словом, женщина сквозь пальцы смотрела на выходки учеников и, видя, что живущую в своем как-то особом внутреннем мире, Вику начинают подтравливать, ничего не делала, чтобы защитить девочку или как-то изменить ситуацию. Внешне Вика не показывала, что насмешки одноклассников, перерастающие порой в откровенные издевательства, ее как-то задевают, она смотрела на всех отрешенными невидящими глазами, а что было у нее в это время внутри, я как-то не интересовался.
Зато интересовался этим другой человек - Наталья Павловна, с которой  Вика могла проговорить до семи-восьми вечера об искусстве, о несчастных людях, которым надо помогать и о счастливых, которые в помощи не нуждаются, хотя не всегда они могут осознавать своего счастья.
- Вика, - снова и снова повторяла ей бывшая классная, разглядывая очередную картину  ученицы. – Ты такая талантливая. Я не знаю никого в школе равного тебе. А на провокации одноклассников не ведись. Да, порой они жестоки. Но они же еще дети, жизни не знают... А потом хлебнут настоящей жизни, и некоторые в будущем из них пожалеют. Кто знает, что их ждет там…
- Может они будут и сами очень несчастными, - Вика смахнула без спроса набегающие  слезы. – Я больше на них обижаться не буду. Мне уже их жалко… тех, которые будут несчастными.
- Ладно, Вика, не думай об этом, - перевела тему Наталья Павловна. – Думай лучше о своем таланте. Я так и вижу твои картины в ведущих галереях страны. А сейчас давай, я тебе помогу сделать уроки.
Я умилялся доброте этой женщины. Но меня настораживало то, что и Чертяга смотрел на сюсюканье учительницы с явным одобрением, и с его лица не сходила победоносная улыбка.

14.
К пятнадцати годам успеваемость Вики выправилась. Во много благодаря той же Наталье Павловне. Старая дева и домашние задание помогала своей подопечной делать, и с учителями-предметниками договаривалась, чтобы  отметки выше заслуженного ставили. Родных девочки такая столь разновозрастная дружба радовала, они считали, что Наталья Павловна хорошо влияет на их непутевое дитя. Поэтому  нисколько не беспокоились, что Виктория до позднего вечера пропадает в гостях у бывшей классной руководительницы. Зато  одноклассников привилегированное положение  юной художницы раздражало. Уж очень несправедливым им думалось, что Вика получает "пятерки" за то, где иные могут схлопотать "трояк". В своей неприязни к самой ситуации были солидарны "отличники", "хорошисты" и "троечники".  В отместку они Вике спокойно пройти мимо  не давали, величая   "дурочкой" и "блаженной". Обдавая ее, как попутным ветром, заливистым хохотом. Девочка в ответ гордо выпрямляла спину, вспоминая напутствия бабушки: "Слезы - это удел слабаков!"  А слабаком быть плохо. Вот только непослушные  глаза все равно становились влажными, а по щекам бежали соленые дорожки. Чтобы как-то подавить обиду и боль школьница напоминала себе о великом будущем и о том, что возможно когда-нибудь ее одноклассники станут несчастными, выдавливая в своей груди жалость к ним.

15.

В тот год в школу пришел молодой учитель обществознания. Он как-то быстро нашел общий язык со всем классом, за пару недель приручил самых строптивых и дерзких учеников. Отпор встретил только со стороны Вики. Ни лесть, ни обаяние ему не помогали. Наоборот,  вызвали у юной максималистки  разве что презрение. И в этом Виктория считала себя правой: ее раздражала его смазливая внешность, его особая манера сюсюкания  на уроках и даже (что девочка не могла простить) прикрывание грехов ее одноклассников. Например, она слышала краем уха разговор соседней парты, Александр Васильевич предупредил Петрова и Аркадьева, что идет с проверкой директор школы, когда те курили в туалете. А еще, ходили слухи, что он сам по пятницам участвует в попойках ребят, раскуривая с ними не только табак. Так это было или просто школьные байки, передаваемые по цепочке  для красного словца, но  общий язык пятнадцатилетняя девочка и двадцатидвухлетний парень, впервые взваливший на себя обязанности учителя, так и не нашли. Нет, она ему открыто не хамила, но вела себя также отстраненно, безразлично, игнорируя все замечания и по прежнему рисуя на уроках, вместо того, чтобы записывать в тетрадь материал, который проходили. Александр Васильевич наконец не выдержал  пофигизма ученицы и при всем классе приструнил равнодушную к учебе девочку:
- Что это за мазню ты на листе развела? Фу, какое убожество… Ты веришь Наталье Павловне, что у тебя есть какой-то талант. Так я скажу тебе, жалеет она тебя!  Несчастненькая моя, ты ведь дурочка. -(на этом слове класс одобрительно расхохотался)- И прозябать тебе с твоими несчастными, если за ум не возьмешься и не подготовишь реферат к следующему уроку по теме, которую я сегодня рассказывал.
В ответ Вика демонстративно собрала свои вещи и  выбежала из класса, пытаясь скрыть слезы, что непослушно, словно ливень, грянули на подбородок, стремительно, как стоки из водосточных труб, оставляя сырые пятнышки на одежде.
Потом Наталья Павловна долго пыталась  объяснить любимице, что учитель обществознания был очень резок от  собственного бессилия,  она на самом деле очень талантлива!  "В одном он прав,  на уроках нужно внимательно слушать учителя. На одном таланте ты далеко не уедешь! Чтобы чего-то добиться, нужно постоянно самосовершенствоваться. Не только в технике рисования! Знания надо пополнять!.."   Вика, не обращая внимание на то, что ей пыталась внушить покровительница,  слышала  только себя,  гоняя в голове полный мрак. Если Наталья Павловна помогает ей с учебой (а Вика этого не могла не понимать и не видеть), то и с картинами  могла тоже врать. Не уже ли она – Вика – на самом деле дурочка! Не уже ли у нее нет никакого таланта? - а ведь только им и мыслями о нем она стойко переносила все обиды и насмешки. Девочка с пустыми, ничего не видящими глазами, вышла на улицу. И зашагала домой.
Я бессильно опустил крылья. А Чертяга расхохотался, но мне показалось тогда (точно, показалось!), что в его смехе звучали нотки горечи.

16.

Вика неслышно открыла дверь квартиры. Ей хотелось только одного: напиться валерианы и рухнуть на кровать. Родные даже не обратили внимания, когда она через гостинную проходила в свою комнату. А ведь дверь на кухне, где бабушка и мама беседовали, была настежь открыта:
- Говорила же я тебе тогда – делай аборт! Какая нормальная женщина будет от насильника рожать. Вот и ребенок вышел какой-то несуразный и ненормальный. Будто дурочка какая....
Вика опустила глаза и молча проскользнула в спальню, так чтобы родные ее не видели. Она почувствовала в висках сильную пульсацию, голова словно разрывалась от известия: ее отцом был насильник. Перед глазами, будто тщательно выписанные маслом,  замелькали картинки. Вот мужчина избивает ее маму, вот срывает с нее одежду… Вике хотелось рыдать от жалости к маме и ненависти к себе. Ведь она – Вика – для мамы вечное напоминание о боли и унижении, которые когда-то испытала. Бедная, бедная ее мамочка. Наверное, мама, когда смотрит на нее, всегда вспоминает о том ужасе. Она – Вика - только мешает ей… Мешает всем! Она – Вика – никому не нужна. Единственный друг, который у нее был – только Наталья Павловна, но теперь девочка понимала, что классная просто жалела ее! Она ей никакой не друг, а самая настоящая лицемерка! Нет ничего, нет ее картин, нет великого будущего! Впереди пустота! А если она ненормальная, дурочка, как все говорят, то ни один нормальный парень на нее не взглянет. Она ненормальная не имеет права иметь детей. Всем будет лучше, если ее не будет.
Вика, захлебываясь, рыдала, оплакивая свою бессмысленную жизнь, свое беспросветное будущее, свое нелепое рождение. А на меня полился поток беспросветных мыслей. Рядом с ней стоял Чертяга и нетерпеливо потирал руки. Я чувствовал как мне все сложнее и сложнее находиться рядом с девочкой в одной комнате. Полной ее мрачных мыслей с торжествующей улыбкой моего соперника за душу и жизнь этого ребенка. Ее мысли будто сжимали ладони на моей эфирной шее, так, что я начал задыхаться. Как подростка,  впервые затянувшегося табаком, меня охватил безудержный кашель. Чтобы прийти в себя, я выскользнул через плотно закрытое окно на улицу. Там лучи солнца плели свою паутину, по детской площадке бегали смеющиеся ребятишки. Мое настроение улучшилось, улыбка как те же самые лучи солнца, наполнила все мое тело.
Когда  вернулся в комнату своей подопечной, та лежала на полу с хлеставшей из вены на руке кровью. На меня накатила ярость, которой  никогда прежде не испытывал. На Вику! На Чертягу! На то, что все вышло так паршиво, и я не справился со своей великой миссией и теперь, скорей всего, буду разжалован до чертей. И тут меня одолел вопрос: в чем же величие моей миссии? Сторожить непутевого ребенка? Да Главный Хранитель, скорей всего, разыграл меня. Вика особенная? Особенная, - отдалось во мне насмешкой. Я почувствовал к девочке стойкую неприязнь, ведь ее поступок сулил мне увольнение. Я в гневе резко расправил крылья и махнул ими пару раз. И… о чудо, упала ваза, которая пустым грузом до этого стояла на столе. За спиной я услышал скрип двери, причитающих мать и бабушку. Но о Вике больше ничего знать не хотел! Миссия провалена, - понял я,  как ни странно, без каких-либо сожалений. "Умываю руки", - с этой мыслью я бросил свою подопечную умирать.


17.
В таком же состоянии, в каком  еще недавно пребывала Вика, приблизился к вратам Рая. Их сияние (как ни как, они были спрядены Всевышним из струй солнечного света), заставило оглянуться назад. Как раки один за другим, сплошной веревкой (или хвостом), прицепившись к моей мантии, волочились мрачные мысли девочки. Лишь сейчас осознал что тащу за собой опасный груз. На такую энергетику в Раю строгий запрет. Повинуясь правилам, я приготовился погрузиться в чистое белоснежное сияние, исходящее от врат, чтобы как в душевой грязь, скинуть с себя  темный налет, отдавшись энергетике Божественной любви. Как не помнить, что Всевышний просто невозможный чистюля, и если где в своих угодьях заметит грязь, страшно гневается. Меня остановил ангел-хранитель, стоящий рядом. Дружески положив свою ладонь на мое плечо, он сочувственно  произнес:
- Эх, друг. Понимаю твое состояние. Мой подопечный не лучше! Родителей доводит до белого каления своими выходками.  И меня тоже. Может забьем на все, расслабимся? Нектарчик то свежий. Выпьем – сразу все грустные мысли из головы уйдут. Лучше Всевышнего напиток очищающий сознание никто приготовить не может!
- Какой мне нектар! Я сейчас с повинной к начальству. А потом скорей всего в Ад.
 - Да жива твоя Вика. Врачи откачали. Правда, снова, наверное, на нейролептики посадят. Но галоперидольчик ей будет полезен, по крайней мере, на время отупит и ей будет пофигу на все. Бедная малышка! Да хоть бы она быстрее залетела.
- Не говори мне о ней! – взбесился я. – Давай-ка спустимся в чистилище! Там есть такая прекрасная штука – адское зелье называется, заставляет забыть обо всем на свете… Да не бойся ты. Ему пофиг, а у меня есть хороший приятель, из хранителей… из бывших, авось поделится.

18.
Ну и запили мы на много земных лет, забив напрочь на своих подопечных. Я невольно наблюдал за развитием событий на Земле. Они мелькали фоновым видео в моем сознании (связь между Хранителем и его подопечным очень сильна, как если бы человек снимался на скрытую камеру, а ангел был бы охранником, которому на монитор поступает сигнал). Я старался гнать из своей головы обрывки мыслей Виктории, картины ее жизни. Все это было лишь задний план, а на переднем  полыхало пламя забвения, которое во всем теле разжигало  и поддерживало  адское зелье.  Окружающая меня действительность то расширялась, то сужалась, то шла кругами, спиралями, которые  отдавались и полыхали комментариями  собутыльника, для развлечения считывающего мои видения: «Твою-то из больницы выписали…» «Из дома она убежала…». «Ой, а ее снова нашли, опять в дурку загремела, благодаря стараниям бабушки».
В семнадцать лет Вика измученная лечением вернулась домой. И узнала две страшных новости. Наталья Павловна погибла под колесами грузовика. Бабушка скоропостижно скончалась от инсульта.  Что касается мамы - та оказалась в весьма растерянном состоянии: мать для нее (то есть бабушка) по жизни была поводырем. Слабовольная, живущая под гнетом более сильной и доминантной личности, она привыкла, что та всецело руководит ее решениями. При жизни Нины Степановны, женщина даже глоток алкоголя не смела себе позволить, а чтобы привести мужчину в квартиру - эта вещь  в семье Поляковых  была абсолютно недопустима. Впервые в жизни почувствовав полную свободу Вероника запила, бутылка очень быстро стала неизменным ее спутником. На все слезы и увещевания Вики, женщина отвечала упреками, заканчивая тем, что из-за нее - дочери - она никогда не жила для себя.
- Но разве алкоголь - это жизнь для себя? - вопрошала девушка. В ответ получала лишь пьяный храп. И вот только сейчас, когда ее жизнь стала напоминать руины, на которые как медведь на теремок, взгромоздился стойкий и неприятный ей, запах перегара, девушка вспомнила былые наставления доброй Натальи Павловны. Не те, которые были связаны с рисованием и большим будущем - про это бедняжка даже и думать забыла, а про необходимость образования. Но что теперь могла сделать Виктория, у которой за плечами даже аттестата об окончании средней школы не было. Но не только с этой проблемой столкнулась юная Виктория. Оказалось, диагноз "шизофрения" это  что-то вроде смертного приговора. Как проказа когда-то в Индии или что-то вроде этого.  Городок был маленьким и сарафанное радио очень широко разнесло новость о проблемах с психикой девушки. Очень быстро окружающие стали указывать бывшей пациентке "дурки" на полагающееся ей место. На работу ее не брали, лишь время от времени, как подачку, бросая виноватые  жалостливые взгляды. Если только на подработку - техничкой или дворником. Настоящих друзей, кроме Натальи Павловны, у девочки никогда не было, а значит не оказалось и связей, которые могли бы ей помочь хоть как-то устроиться в жизни. И тем ни менее  в таких, казалось бы, невыносимых обстоятельствах,   Виктория впервые почувствовала некое умиротворение и гордость собой: из непутевой дочери она превратилась в единственную кормилицу в семье. А значит, она хоть кому-то по-настоящему нужна.
- Нет, ты посмотри, у мамаши-то почки отказали… Хана ей, - хохоча комментировал мой приятель-хранитель, будто смотрел пошлейшую комедию. Вот так на него действовало адское зелье. - Думаешь, Викиной зарплаты хватит, чтобы вытащить мать с того – то есть нашего – света?... Нет смотри-ка малышка не сдается – в проститутки подалась, а все ради мамочки разлюбимой…
Что-то неприятное кольнуло меня в грудь, но я тут же наполнил зельем очередной кубок:
- Мне все равно… Хряпнем… Да ну ее, эту особенную!
Да ну ее! О чем там говорить! Лучшее забвение – адское зелье, оно напрочь лишает чувств. Да и на миссию я уже забил.

19.
- Так-так, - вздрогнул я, услышав за спиной неприятный мне голос. Снова начальник подразделения хранителей. Приперся таки в Чистилище! Ну ничего, пусть услышит, что я отказываюсь от миссии. Лучше в Ад, чем возиться с этой непутевой девчонкой… Пардон, девушкой. Ей, как никак, уже двадцать четыре. Но только я хотел высказать все, что думаю, как Босс грубо перебил:
- Значит, вот где вы пропадаете!
С этими словами он отобрал у нас из рук бурлящую бутыль и вылил ее на пол Чистилища.  Пол вспыхнул на пару мгновений, изрыгая из себя огненные струи.
-Будьте уверенны, Он обо всем узнает…
Я тупо пожал плечами, потому что зелье еще горело и пузырилось во мне. И голова еле как соображала.
- Эй ты! – обратился ко мне главный хранитель. - Особенной девочкой ты совсем не занимаешься! Вон на Землю или проваливай в Ад. Но учти, ты не будешь там рядовым чертом, а разделишь судьбу грешников за халатное выполнение обязанностей и распитие спиртных напитков!
- Правда? А я уже провалил миссию! – меня в тот момент интересовало только адское зелье, все остальное было по боку.
- Еще нет. И если захочешь она скоро закончится, - таинственно произнес мой босс.
- Когда? И скажи, почему эта ненормальная так важна для Него?
- Узнаешь в свое время. А пока я скажу, что Он позаботился о ней. Вика жива и здорова, мать ей не удалось спасти. После ее смерти Наша Особенная бросила проституцию, продала квартиру и уехала в другой город. Там никто не знает об ее прошлом и тем более диагнозе. Устроилась в магазин косметики продавцом-консультантом. По-моему у нее проглядывают способности к этому делу. Ты уж проследи, чтобы она ничего не натворила, пока не выполнит свое предназначение.
- Какое предназначение? – вопросил я, чувствуя раздражение.
- А ты подумай…
- Подумаю! – ответил я самым язвительным тоном.
На что начальник лишь отечески потрепал меня по плечу. Его голос стал дружелюбнее и нежнее:
- Ах да, новое задание – найди ей любовь. Малышка так нуждается в любви.
И Главного Хранителя как не бывало.
- Нуждается в любви, надо же! – зло передразнил я. – Так выпьем же… - подняли мы оставшееся в кубках зелье. - Где же мне искать ей эту чертову любовь?!
Тот же вопрос озадачил и моего собутыльника:
– Вот бы мне и моего куда-то пристроить! Горше горькой редьки! С детства был вредным, над родителями издевался, причем намеренно. А они его любят! Как любят! Все для него! Вот и вырос таким избалованным эгоистом! На всем готовом. Единственный сын!... Отец у него в администрации города работает, вроде одним из замов главы…не помню уж каким... это адское зелье – такая штука, все забываешь... Ну того города, куда она переехала... Ах да. Мать его - руководитель благотворительного фонда в помощь детям- инвалидам… СердеШная женщина... А он… Он полностью обеспеченный получил условно потому, что старушек вечерами  грабил. Пенсию отбирал… Но это по малолетке было. Сейчас он просто прожигает жизнь.
- Н-да уж. Ну и кандидат, - покачал я головой. – Ах, пофиг, будь что будет. Черт с ним! Беру в женихи! Ну что будем сводить?

20.
Мы с приятелем разработали целую истории первой встречи, достойную самой дешевой мыльной оперы, на которые любительниц среди падких на романтику дам очень много. Он заходит в магазин, чтобы купить матери  подарок на день рождение. Парфюмерную воду, иначе мать запилит жалобами: "Ты меня не любишь!"  Я намеренно взмахом крыла скидываю с полки тушь и помады.  Виктория наклоняется, чтобы их поднять.
Боже, как она изменилась! Длинные темно-русые волосы струились по спине до самого пояса, с миленького, можно сказать даже, кукольного личика, сквозь меня глядели огромные синие глаза, все такие же добродушные… Вот только взгляд их, словно углублен внутрь в себя. Задумчивость и грусть идут ей, они придают этим васильковым глазам особую выразительность и загадочность. А эта ее тоненькая, точеная фигурка с формами, заставляющими вспомнить о кукле Барби... Меня, внезапно, будто горячей струей с райских врат, окатило нежностью. «Ты хосый, и ты хосый», - из закромов памяти послышался милый детский голосок.  Но сквозь меня смотрело уже не детское личико… Где же та малышка?  Где же та трудная неуправляемая девочка-подросток с известной только ей логикой? Нет, это уже прекрасно сложенная женщина. Неожиданно для себя почувствовал, как сильно соскучился по ней.  По этим синим глазищам, таким же чистым и невинным, как и в ту пору, когда я ее знал раньше. Вспомнил, сколько она пережила за время нашей разлуки, что в пору озлобиться и сетовать на Всевышнего за свою неудавшуюся жизнь! Прислушался к ее душе, но ничего черного и озлобленного не услышал, только, как и раньше,  твердую убежденность, что она должна помогать несчастным. До меня, наконец, дошло, что натворил: отдать мою милую малышку в руки этого проходимца жестоко и недальновидно. Стоп, дело сделано! Ничего не изменить! Но я все от себя зависящее сделаю, чтобы это была счастливая любовь.
Итак, крема падают. Вика наклоняется. Суженный за ней следом. Проворно поднимает одну из баночек и вкладывает в руку Виктории. Она с улыбкой благодарит. Он говорит ей комплимент. Она от смущения смеется. Дело сделано.
Хотя любви с первого взгляда не произошло, капкан захлопнулся.

21.
Потом я  сожалел о том, что с коллегой натворили: хоть мы и ангелы, но бессильны поворачивать время вспять. Даже Всевышний, при всей мощи и всесилии, себе подобного ни разу не позволил. Алексей, так звали нареченного моей Вики, на следующий день устроился  охранником в магазин, тот где она работала. Зачем? Мне тогда было трудно понять его логику, но смекнул: чтобы быть ближе к понравившейся ему девушке. Не смотря на то, что в городке Вика жила уже полгода, никто толком ничего о ней и ее прошлом не знал. Уж слишком она вела замкнутый образ жизни. Об ее недоступности ходили целые легенды. Все молодые мужчины, которые пытались ухаживать за этой невероятно красивой девушкой, были безапелляционно отвергнуты ею.  Алексей так и не смог разузнать об ее вкуса и предпочтениях: брюнеты, блондины, рыжие? Сам Алексей роста был высокого, невероятно худой, бледный, с темными кругами, болезненно очерчивающими его ярко-зеленые, как майские листья, глаза.  Впрочем, когда он улыбался, то казалось, что в хитрющих радужках его плясали чертики, а на щеках появлялись красивые ямочки, которые не оставляли равнодушными ни юных дев, ни зрелых женщин. Не смотря на то, что Алексей не был красавцем, от него шла такая сила обаяния, что отбоя от воздыхательниц у него не случалось. Стоя недалеко от кассы, он внимательно наблюдал за Викторией, пытаясь изучить  ее характер. Знание  достоинств и недостатков должно существенно облегчить соблазнение этой неприступной красотки. Для него охота началась. Он был полон азарта.
Виктория как всегда была на высоте: на людях весела и беззаботна, с клиентами услужлива и внимательна, среди коллег успела зарекомендовать себя настоящим профессионалом, не смотря на то, что в профессии всего пять месяцев. Во многом благодаря дарованным ей природой безупречному вкусу и особенному видению художницы. И, о Боже, у нее появились друзья! Что не удивительно, ведь  отзывчивая и мягкосердечная  Виктория всегда шла на помощь другим консультантам, и даже внеурочно подменяла их. Но в целом это была очень тихая и скромная девушка, в компаниях предпочитавшая больше молчать, чем говорить.
Алексей долго собирался с мыслями, то и дело скользя взглядом по ее красивой фигурке и красивым волосам, приобретающими в свете солнца  рыжеватый оттенок. Повод заговорить нашелся через три дня. Хозяева магазина привезли новый товар и молодой человек вызвался помочь ей раскладывать его по витринам.  После нескольких пошловатых анекдотов он таки предложил:
- Я вот подумал, может, прогуляемся после работы? Просто настроение какое-то паршивое. Хочется хоть какого-то человеческого участия...
- Погулять? Можно... – по рассеянности произнесла Виктория, расставляя на полке новый парфюм. Потом осознала, что сделала, но не в ее правилах было отказываться от обещаний.

22.
Уже стемнело, Леша и Вика гуляли по набережной. С деревьев  падали  листья, они шуршали под ногами, выстилаясь на земле непрерывной  желтой дорожкой. Местами красовались рябины, багровые, как недавно утонувший в воде закат. Небо было звездным, полная луна светила так ярко, что не гори на улице ни одного фонаря, она бы и без того освящала дорогу, бросая блики на заключенную в каменную оправу реку. Да уж, мой напарник постарался – за романтику отвечал он, любитель дешевых эффектов. Алексей был в ударе, большой охотник поговорить и прихвастнуть, он рассказывал о своих реальных, но больше выдуманных, достижениях в спорте. В детстве занимался баскетболом, но потом забросил. О последнем факте он умолчал, наплетя ей о несуществующих кубках и медалях. Виктория в основном молчала, никак не комментируя услышанное.
Между тем меня терзала огромная вина перед подопечной, ох, не того я ей суженного подобрал. Хотя, может все и  к лучшему.  А вдруг его похоть перерастет в нечто большее, и он сможет  по настоящему полюбить мою милую малышку. И тут я заметил его... Чертяга!  Значит снова плетет козни.  Ох, неладное он задумал. Но как ему помешать? Я ничего не могу сделать, кроме того как охранять свою подопечную.
- Так ты говоришь, что сирота? – переспросила Виктория, не сводя задумчивых глаз с Алексея.
- Ну да. Вырос в детдоме. Родители разбились в автокатастрофе, когда мне было десять лет.
«Какая чушь! - возмутился я. – Ну не верь ему, не верь". Мне хотелось броситься к нему и оттолкнуть подальше от девушки, все отчетливее прорисовывались  нехорошие  помыслы парня. Но рядом со мной стоял  его ангел-хранитель и я помнил о договоренности.
- А что было дальше?
- Да ничего. Вышел из детдома. Дали комнату в общаге. Ну и работаю охранником в разных местах… Не хочу больше о себе рассказывать. Расскажи о себе.
- Да нечего особо. Абсолютно обычная, ничем не примечательная девушка, - скромно заметила Виктория, преисполненная глубокого сострадания к нему.
- Да нет. Не совсем обычная. Я это заметил сразу.
Виктория напряглась, но он тут же добавил:
- Ты очень красивая, умная, милая, добрая! Просто мечта любого мужчины!
- Не такая уж и мечта… - печально спрятала она глаза, будто в них он мог прочитать ее прошлое.
- Мечта! Моя мечта! Понимаешь, я люблю тебя! С первого взгляда! Как только увидел!
Это прозвучало  наигранно и фальшиво. Я обрадовался:  Виктория в ответ недоверчиво насупила свой миленький носик. Но, оказалось,  не из-за того, что услышала игру в его голосе, просто в голове возникло сомнение: ее любить? Разве можно ее любить? Ее что, действительно  можно полюбить? Тут же зловеще, как скользящая меж трав гадюка, поползли воспоминания о бабушке и маме, всегда твердивших ей, что от нее только вред и она не заслуживает ничьей любви.
- Ну чем тебе доказать? - не успокаивался парень. - Смотри, рядом ювелирный. Давай я куплю тебе самое дорогое кольцо, чтоб ты убедилась...
- Нет, не надо! Зачем так тратиться! – запротестовала девушка. – У тебя итак нет денег! Как же ты жить будешь?!
Ах, милая моя малышка, в этом вся ты! – я своей эфирной ладонью мягко касался ее лица, любуясь внутренним светом, исходящим от него.
- Ну как хочешь, - очень быстро согласился он. – Мое дело предложить.

23.
Роман развивался бурно и стремительно. Через две недели под предлогом, что потерял ключи от своей комнаты в общежитии, он напросился к Вике домой на ночевку. А дальше все шло по накатанному: он объяснялся ей в любви, целовал ее нежно и страстно. И девушка таяла, последние сопротивления в ее душе гасли, потому что ей никто никогда не говорил, что любит и потому что она никогда не чувствовала по-настоящему ничьей любви.
Они провели идиллическую неделю. В то время окружающие говорили, что Виктория еще больше похорошела. Счастье так красит людей! Моя малышка была в эйфории, в глазах светилась такая любовь, что казалось она ею может наполнить целую вселенную и у нее еще в избытке останется. Но потом вспоминались мама и бабушка, твердящие, что не за что ее любить. "И правда не за что, - мысленно соглашалась она, созерцая нелицеприятные картины  прошлой жизни.
… Они лежали на разложенном диване.  Рядом во тьме трепетало пламя свечи. Молодой человек поглаживал пальцами ее хрупкое плечико.
- Я тебе сейчас что-то скажу, - разбил тишину грустный голосок Виктории. - Но ты, пожалуйста, никому-никому не говори об этом.
- Не скажу! Клянусь зубом! – звучно рассмеялся ее суженный, глядя куда-то в пустоту.
- Нет. Я серьезно. У меня мама была серьезно больна, и мне пришлось пойти на панель.
- Ничего, - нежно улыбаясь произнес он, без капли осуждения или отвращения. – Всякое бывает...
- Нет, это еще не самое страшное. Я больна, страшно больна...
- Страшно? У тебя рак?
- Если бы! Иногда мне кажется, что лучше бы был рак. По крайней мере, люди бы просто жалели меня, а не презирали... Мне еще в детстве врачи поставили диагноз "шизофрения", - доверилась она ему со всей своей детской беззащитностью. -  А это значит, что мне нельзя иметь детей, ведь я могу передать им свою болезнь… И… всякое может случиться, вдруг болезнь меня накроет… Такое  уже было, правда только  в детстве. Я не помню, но мама по пьяни рассказывала, будто я чертей видела.
Алексей ничего не ответил, задумчиво разглядывая трещину на потолке.
- Ты меня теперь презираешь? – испугалась Виктория. В ее голоске слышались сдерживаемые рыдания.
- Нет, почему я должен тебя презирать? Среди шизофреников иногда встречаются гениальные люди. Может ты одна из них?

24.
Тогда ничего плохого не произошло. Сказка для Виктории продолжалась. Целую неделю Виктория порхала на крыльях любви. А потом, придя на работу в магазин, увидела на месте Алексея другого охранника. От того то она и узнала, что ее любимый уволился.
Месяц или два Алексей находился «все зоны доступа». А когда она, наконец, дозвонилась,  сообщил:
- Врать не буду, у меня есть девушка. Если с этим смиришься мы будем видеться с тобой изредка. Только не надо истерик, мы взрослые люди. Ты сама сказала, что тебе нельзя иметь детей.
- А как же любовь?
- Да врал я. Просто трахнуть тебя хотелось очень. А ты вся такая возвышенная – об искусстве, об обездоленных, прямо мать Тереза...
Разговор прервался гудками. Я видел, что мою малышку одолевают те же мысли как в ту страшную ночь, когда она порезала вены: мысли об ее никчемности, об ее ненужности и бесприютности в этом мире. Но больше я ее не винил, и не собирался бросать, как бы не душил меня негатив исходящий от ее ментала. Я должен был что-то предпринять, как-то спасти ее! Старался внушить  мысли: ничего страшного не произошло, первая любовь – не всегда счастливая. Она часто как инъекция вакцины против дальнейших разочарований; они, конечно, еще будут, но не подобные смерти, этим надо переболеть, как ветрянкой, правда, чем раньше, тем лучше, в более зрелом возрасте это куда болезненнее.
Я видел, как Виктория направляется к ближайшему магазину, как покупает бутылку коньяка и газировку. Меня окатило ужасом, когда понял ее намерение.

25.
- Ну, с Богом! – выдохнула Виктория, едва за ней захлопнулась дверь в  квартире. – Для храбрости.
Девушка решительно прошла на кухню, где порывшись в ящике стола достала охапку ножей, из которых  выбрала  самый острый. Обреченно положив нож на письменный столик, находящийся в  единственной комнате, служащей и гостиной и спальней,  подопечная с горечью взглянула на диван, гася в себе ненужные воспоминания, и небрежно откупорила бутылку коньяка.
- Нажраться решила! – хихикнул Чертяга. – Закончит как ее мамочка!
- Да замолчи ты! – фыркнул я.
…За одной порцией коктейля последовала вторая, третья, четвертая. Каждый раз, опрокидывая в себя новую порцию алкоголя, Виктория напряженно глядела на лежащий рядом нож, порой переводя взор  на тонкие вены руки... Особенно на то место, где у запястья бился пульс. В ее глазах было столько тоски и боли, что страх за нее пронизывал меня полностью, заставляя, как та самая венка на запястье, трепетать мои крылья.
- Ладно, - произнесла она. – Последняя, и завязываю с этой проклятой жизнью.
Чертяга стал радостно хлопать в ладоши, с вызовом поглядывая на меня, мол, как ты ее остановишь? Он, как бы вальсируя, закружился по комнате в издевательском танце.
Я вызов принял, раздумывая, как бы привлечь внимание соседей или отвлечь ее упавшим предметом. Но предмет должен быть достаточно большой. Например, шкаф.
- Ну вот и до чертей допилась, - пьяно пролепетала Виктория. – Ну привет, Чертушка. Друг детства! А ты все такой же хороший и красивый! Дай я тебя поцелую!- потянулась в его сторону, чтобы обнять.
- Дурочка! – огрызнулся Чертяга.
- Да ты прав, я дурочка. Никому ненужная никчемная глупая дурочка. И такой доверчивой дурочке не зачем жить, - с этими словами она решительно взялась за нож.
- Правильно, такой дурочке не за чем жить, - ерничая передразнил он, все также зловеще хохоча.
- Не правда, ты не дурочка,! Ты самый лучший, самый светлый  человечек из тех, что мне приходилось охранять! И жить тебе есть зачем! - говорил я вполне искренне, как ни странно в этот момент любуясь ее лучистыми васильковыми глазами. Да, в них была все та же боль, во хмелю они затуманились, но я подумал, что для меня ни на небе, ни на Земле, ни в Аду нет никого дороже  моей малышки. Как так случилось, я не знаю. Влюбился ли я, или в тот самый момент моя природа Защитника проявилась в полной мере, но никогда ничего подобного ранее не испытывал. Конечно, нам ангелам не известно, что такое похоть, мы напрочь лишены полового инстинкта. И в тоже время меня наполняло  счастье, просто от того, что она находится рядом. Хотелось петь и танцевать. Все мое эфирное тело звенело от этой любви, как ударившиеся друг о друга хрустальные бокалы, или маленькие колокольчики с их тонким и чистым голоском.
- Не смотри так на меня. - всхлипнула девушка. Потом будто опомнилась, - Ангел... Так компания в сборе! Боже, у меня снова глюки, - пьяно хихикнула она и ее голова безвольно упала на стол. Она уснула. Я облегченно вздохнул: надеюсь,  мысли  о суициде завтра пройдут. Я заботливо накрыл ее крылом, пытаясь передать  всю силу своей любви, наполнить ею как особой защитой.  Когда Чертяга попытался приблизиться к подопечной, показал ему огромный  кулак. Тот разочарованно хмыкнул и отвернулся.
                26.
Виктория долго не могла оправиться после истории с Алексеем. Побледнела, осунулась, под глазами появились темные круги от полубессонных ночей, наполненных рыданиями в подушку. Она стала тише и задумчивей. На работу не выходила недели две, взяв отпуск за свой счет. От гложущей боли, и обиды, которые ей трудно было переварить, в те дни спасала только живопись. Моя малышка снова взялась за кисть. Оказалось, художница ничего из уроков, преподанных Натальей Павловной, не забыла, ее руки помнили сложнейшие техники. Писала маслом. На отвлеченные темы. Только не об обманутой любви. Ее глаза устремлялись на осенний пейзаж за окном, потом на мольберт и белый лист на нем, наполнявшийся все новыми цветами и деталями. Потом выпал первый снег  и это стало сюжетом  для следующей картины Виктории. Осенне-зимний пейзаж пополнился ребятишками, играющими на детской площадке в свете заходящего солнца. Недалеко от них  папа с дочкой, держась за руки, шагают по набережной.
Все это время я был рядом, впервые за всю мою профессиональную жизнь с рвением исполняя долг Хранителя. Подпитывал свою малышку любовью. Подсказывал интересные композиционные решения в творчестве, через бессознательное, разумеется. Благодаря своей подопечной и тому каскаду эмоций, что она во мне вызывала,  открыл для себя достаточно важную вещь: любовь, оказывается, это невероятная сила (одна из самых мощных во Вселенной), и если ее правильно направлять, она создает как  бы энергетический щит вокруг того, кому ты ее посылаешь. По крайней мере, после вечера второго неудавшегося самоубийства Виктории, когда понял какое чувство во мне вызывает моя малышка, Чертяга уже не мог к ней приблизиться, любовь для него столь же губительна, сколько сцены насилия для ангелов. Я гордился собой, никогда не думал , что во мне есть огромный потенциал и должность ангела-хранителя занимаю по праву.
Словом  те две недели были некой идиллией, где только я и она, ее любовь к живописи и моя любовь к ней. И эта нежная музыка Шопена - наша общая с ней любовь.  С моей помощью  боль в нежном сердечке подопечной начала утихать, а безысходность в голове постепенно сменялась светом и надеждой на более счастливое будущее. Возможно, так бы и было, если б в квартире Виктории не раздался звонок телефона:
- Вика, прости. Я знаю, что не очень с тобой повел себя. Но я не знаю к кому обратиться… У меня такие проблемы...
«Алексей, - раздраженно констатировал я, но скорее для себя. – Гони его прочь, детка, ничего хорошего он нам не принесет».
- Проблемы? Приезжай, - обреченно согласилась Виктория.
Мне стало грустно: она меня не услышала, а только голос своего мягкого сердца. Мрачное предчувствие и горящие за окном глаза Чертяги пугали меня, но, что я мог сделать, выбор то был за ней.

27.
- Ну и какие проблемы? - произнесла девушка, едва экс-суженный переступил порог ее квартиры.
- Это  важно! Невероятно!
Виктория обеспокоенно уставилась на молодого мужчину, уж очень выглядел худым и изможденным.  Речь его была заторможена, зрачки расширенны, а белки глаз местами покрывала красная сетка. Его колотило так, будто он оказался на морозе в летнем спортивном трико. Что касается меня, даже испугался, ведь вместе с Алексеем в квартиру ввалились два весьма неприятных товарища. Подопечная их не видела, так как они принадлежали не ее миру. Но я лично знал их - бесы. Коллекторы из Преисподней. Что они здесь делают? Являются ли они невидимой свитой, того не подозревающего, Алексея или отправлены за Викторией, поскольку Чертяга уже сам не справлялся с заданием? Оглядев молодого мужчину, заметил также и двух энергетических упырей. С одной стороны, конечно, безобидных - лямбрии, глупые сущности с мышлением на уровне глистов и клопов, с другой - урон здоровью наносят весомый.
Виктория, преисполненная состраданием, к этому без сомнения больному человеку, пригласила его в комнату и предложила присесть на диван (тот самый диван, где они провели столько ночей, отдаваясь страсти).
- Так что случилось? - вопросила она.
Алексей, будто собираясь с мыслями, которые беспорядочно путались из-за присутствия в его энергетическом поле астральных паразитов,  обхватил свою голову руками:
- У тебя деньги есть… Взаймы… - умоляюще попросил он.
- Извини. Сейчас нет. На мели. Зарплату за прошлый  потратила...на… краски, мольберт… А в этом ничего еще не заработала...
Почему-то Виктории очень захотелось показать гостю  свои картины. Но она понимала, сейчас не время, да и они вряд ли ему интересны.
Алексей разочарованно уперся взглядом в стену, даже не представляя, что на него в упор смотрят два беса, комментируя происходящее на своем, только понятном им языке.
- А зачем тебе так срочно деньги понадобились? Что-то случилось? - спросила моя подопечная. Я на всякий случай обнимал ее со спины, расправив крылья так, чтобы не званные гости не смогли подступиться к ней.
- Что-то, - вздохнул он. - Помнишь, ты тогда рассказала мне о себе. Моя правда ни менее страшна...
- Ты тоже болен? - констатировала она.
- Можно сказать и так...
- Что-то смертельное?
- Может быть! Если я расскажу, ты от меня отвернешься...
- Не важно. Рассказывай. Я приму любую твою болезнь, если возможно помогу справиться, а нет, готова посвятить тебе жизнь, - ласково произнесла Вика, внутренне радуясь:  кому-то в этой жизни она опять по-настоящему нужна,  она на самом деле может быть полезной.
Алексей замялся:
- Я не об этом прошу… Родаки выгнали из дома и счета все позакрывали!..
- Ты же сирота? – удивилась девушка, до которой только сейчас дошел его обман.
- Да какой там! Лучше бы был им. Они у меня такие правильные, прям как ты… Так и хотелось всегда подпортить эту правильность...
- Я не правильная. Когда-то была сложным ребенком. Да еще с диагнозом. Так за что они тебя выгнали?
- За наркоту…
Вику его слова  ошарашили. Прежде истории о наркотиках и людях, потребляющих их, она видела только в кино. Эта реалия жизни как-то милостиво обходила ее стороной. А я понял, что здесь делают бесы. Слава Всевышнему, они заявились не за душой моей малышки, ее даже не замечали, поскольку та была сокрыта от них силовым полем вокруг нее, сотканного моей любовью.
- Но у тебя нет следов уколов… - как за спасительную соломинку взялась девушка за надежду, что Алексей разыгрывает ее.
- Какая наивная. Уколы не обязательны… Так что скажешь, мисс праведница. Шокировал?
- Нет, - смягчила  свою реакцию она, а взгляд ее наполнился нежностью. – Бедный мой...
- Ой, да ты же любишь несчастненьких. Как же я забыл! – цинично припомнил молодой человек. - Только я не твой случай. Сволочь я последняя. Все думал, когда у них терпение кончится?! Кончилось таки! Последняя доза была. Ломки близко...

28.
Как же я в тот вечер разозлился на своего былого собутыльника. Вот значит как, не только Виктория была обманута, но и я. Каков Хранитель, как он мог умолчать о факте, что его подопечный наркоман?! Да и я сам хорош!  Согласился на эту авантюру, вместо того, чтобы облегчить себе задачу "беречь особенную девочку, пока она не выполнит предназначение",  лишь запутал ее жизнь и, похоже, похоронил свою миссию. Мое самобичевание прервал крик Алексея, его  скрутило.  Он упал на пол и воя катался по нему, от него шел невероятно противный мне запах боли, похожий на  что-то из тухлых яиц. По телу мужчины, которое бросало в жар, сочился пот.  Лицо еще больше осунулось.  Отвращение мое усилилось при виде лямбрий, которые хищно впилась в его сердце, высасывая из него все светлые чувства, которые там могли быть, оставляя только ненависть и депрессию. Бесы жадно потирали руки, ожидая пока упыри закончат свое дело. Испуганная состоянием Алексея Виктория ринулась к телефону и дрожащими от ужаса руками набрала скорую помощь.
Следующий месяц для моей малышки стал особенно тяжелым: дом-работа-наркологическое отделение психиатрической больницы. Виктория невольно вспоминала те мрачные дни, когда она сама была пациенткой подобного учреждения, мама и бабушка тогда редко навещали, стесняясь ее диагноза. Поэтому очень жалела Алексея, от которого родные отказались напрочь. Старалась скрасить его пребывание в "наркушке" частыми визитами и передачками. По-моему, тогда она его и полюбила по-настоящему. Люди все же странные существа, порой для того, чтобы пустить кого-то в свое сердце им достаточно лишь одного импульса жалости, когда кажется: без твоей любви человек просто загнется. А может через Алексея Виктория восполняла свою потребность в безусловной любви. Никто ей этого никогда не давал, и она пыталась возместить это, даруя ее тому. кому она по-настоящему нужна.
С печалью созерцал я как вся ее ранее нерастраченная любовь вырывается из маленького сердечка светло-зелеными лучами, которые окутывают ее возлюбленного и создают вокруг него незримый щит, также, как мои чувства хранят Викторию.  Но порой этот свет омрачался энергией тоски, в те моменты  ее взор ловил его пустой отрешенный взгляд на бледном измученном лице. Она не видела, как сквозь зеленое пламя к нему пытаются пробиться бесы. И в это время он становился очень говорлив и суетен. В иные минуты он отрешенно молчал, пока как весенний ручеек лилась речь моей подопечной, пытающейся наполнить его оптимизмом и обещанием прекрасного будущего.

 29.
После того, как прибавившего в весе шесть килограммов и вернувшего здоровый цвет лица,  Алексея выписали из больницы, в их жизни с Викторией наступила полоса романтики. Девушка верила: ее самоотверженность и забота пробудят в возлюбленном ответные чувства. Да и он сам какое-то время был нежен с ней и даже говорил о своей благодарности. Его хватило на неделю. А потом он исчез, с мольбертом и ее картинами, поскольку  моя подопечная была очень скромна в своих потребностях и какого-то ценного имущества у нее в квартире  не было. Разве что холодильник и стиральная машина, но они для мужчины оказались неподъемными.
Все повторилось: бесконечные звонки Виктории на его молчаливый телефон. И гудки, гудки, гудки. До тех пор пока однажды не ответил женский голос: "Алексей сейчас со мной, мы вместе, не мешай нам".  Для меня такой поворот событий не стал сюрпризом, по правде говоря, ожидал от любимого  подопечной нечто подобное.
Виктория бессмысленно бросила мобильник  в сумочку и в расстроенных чувствах побрела по городу. По той самой набережной, где когда-то Алексей впервые признался ей в любви. Все оказалось ложью, фальшью. Какой же она была дурой, верившая в настоящую любовь, во всесилие этого чувства! Самоотверженность и любовь – ведут к хорошему финалу только в сказках, в жизни ты просто терпила, которым пользуются все кому не лень, потом обидно вытирают о тебя ноги. Мысли путались, как тропы в лабиринте Минотавра, противореча до полярностей.  И теперь она уже оправдывала своего обидчика: разве он виноват, что не любит ее, заставить полюбить нельзя… Тем более ее со страшным диагнозом. Мама и бабушка  были правы: ее никто никогда не сможет полюбить.
Из-за шторма, бушевавшего в голове моей подопечной, ее тонкое тело, переполненное как грязью негативом, стало напоминать самое настоящее болото, она тонула в нем, захлебывалась, а вместе с этим туда же тащила и меня.  Мне ли, созданному совсем из  иных материй, безразлично слушать ее страдания. Как вынести эту скорбь Виктории по себе и по будущему? Мог ли я позволить погибнуть всему самому светлому, что было в моей малышке, всему, что обожал в ней и боготворил, зачахнуть в трясине разочарований? Мой крик о помощи был устремлен к Всевышнему, я молил его помочь Виктории, защитить ее от самой себя и Чертяги, чье близкое присутствие лишь усиливало ее безнадегу. Не знаю, услышал ли он, или это была случайность, но к подопечной подошел молодой священник, и, видя слезы, непрерывным потоком стекающие с ее щек, произнес: "Не плачьте, Бог любит Вас". Потом они зашли в церковь, которая находилась на той же набережной, и долго разговаривали о любви, о Христе, о темных силах, побудивших  любимого так жестоко поступать с ней. Успокоенный тем, что Виктория сейчас не одна, я решился ненадолго ее покинуть. Мне надо было проучить  обидчика.

30.
Как и ожидалось, нашел Алексея в какой-то затхлой квартире с девицей под боком. Здесь  было много людей, но еще больше нечисти. В основном, она состояла из  упырей, которые гроздьями, как клопы стены, покрывали энергетические тела своих жертв. Бухло, наркота, беспорядочный секс - вот главная прикормка для них. А где обитают лямбрии, туда заглядывают и бесы. Я насчитал штук двадцать: те с удовольствием наблюдали за происходящей вакханалией; два беса понаглей шныряли по  телам "вырубившихся от наркоты" парней, ища себе пристанище на много лет. Запах грязи и разложения заставили меня усомниться в правильности намерения. Уж очень ослабляла  эта вонь, а негативная энергия, как тысячи острых иголок до боли впивалась в меня, причиняя жуткую боль.  Вспомнил о Виктории и силы стали возвращаться, а вместе с тем над моей головой появилось сияние - как священный факел вспыхнул нимб. Его свет как будто ослепил нечисть, по крайней мере,  бесы  стали расступаться, пропуская вперед. А  лямбрии  замерли на месте, как если бы происходящее было фильмом и я нажал на паузу. Взгляд выцепил  Алексея и меня невольно охватил праведный гнев: столько усилий Виктории и все коту под хвост?!   А вот и тот, кто заварил эту кашу. Хранитель Алексея, значит! Я, грозно махая крыльями, набросился на него чуть ли не с кулаками.
Тот миролюбиво скрестил руки:
- Да не горячись ты. Мы оба попробовали, оба пытались… Оба лоханулись, ничего не сделаешь… Такова жизнь.
Я бы сердито ударил кулаком о стену, чтобы дать выход своим эмоциям, но меня остановили испуганные восклики молодежи:
- Чуваки, глядите, у него передоз.
Я обратил глаза к источнику, наделавшему столько шума: Алексей с пеной изо рта без сознания валялся на полу.
- Ну все, - произнес циник с крыльями. – Аллилуйя, моя миссия закончилась. – И исчез.
- Зато моя нет! – рявкнул я, размышляя какой удар это будет для моей Вики. Она ведь так и уверится в мысли, что ее нельзя полюбить, потому что первый кому она доверилась не оценил ее. Ничего, сволочь, я заставлю тебя ее любить, на коленях ползать, чтобы вымолить у нее прощения. А для этого ты нужен мне живой! И не мечтай о скорой смерти.
Я как одержимый несся за скорой в реанимацию, мечтая только об одном, не упустить критический момент. Вот уже и магниты заметались в руках кардиолога, падая на грудь горе-суженному, вздымаясь вверх. Дождавшись момента, когда дух Алексея начал  отделяться от тела, я усилием воли стал вдыхать в него своих силы. У меня их становилось все меньше, даже не помогала моя любовь к Виктории, я вызывал ее образ в своей памяти, а он  вместе с моей энергетикой шел в тело ее обидчика. Вся  его прошлая жизнь проносилась в моем сознании: первая встреча с Викторией, ее глаза, светящиеся любовью, ее забота, ее нежность, ее женственность, ее изящество… Дух Алексея начал снова падать в тело. Глаза открылись, губы простонали: «Вика». Потом провал, ничего не помню.
31.
Я прибывал в состоянии какого-то давно забытого блаженства. Меня ничего не тревожило, ничего не беспокоило, ни одной мысли - полная пустота в сознании. И эта необычайная легкость в каждой клеточке моего эфирного тела. По-моему, это и есть то, что буддисты называют нирвана.  Когда, наконец, с усилием воли открыл глаза, то увидел необычайное белое сияние. Вгляделся вглубь его и рассмотрел разные цвета радуги в каплях, из которых состояла окружающая меня белизна. Макушка головы была соединена с чем-то бескрайним светящимся шнуром. Чувствовал себя частью огромного живого организма, будто я маленькая частичка, допустим, чьей-то руки или ноги. Ощущение было очень знакомым. Конечно же, когда только мою душу повысили до  ангелов, я уже прибывал в подобном состоянии. В инкубаторе для новобранцев, ну когда за огромные заслуги человеческую душу возводят в новый ранг... Это как если бы ты от рождения был крепостным крестьянином, но потом совершил грандиозный подвиг и тебя произвели  сразу в рыцари. Воспоминания о моей земной жизни замелькали отрывочными видениями, но тут же исчезли и снова стерлись из памяти. Зато я вспомнил инкубатор с которым был связан пару сотен земных лет, пока энергетически окреп до того, что мог функционировать без подпитки из этакого родника вселенной. Рядом со мной раздался голос. Я сразу его узнал. Босс. То есть начальник подразделения Хранителей:
- Ну, оклемался? Благодари Всевышнего, что ты еще существуешь. Если бы ты сознанием не был так сильно связан с Ним, то давно бы распался на световые брызги. Мы ангелы - не бесы. Закон есть закон - нельзя без разрешения человека внедряться в его тело! Даже бесы это могут делать только с согласия, отсюда и этот торг при оформлении контракта на душу.
Я, еще не отошедший от блаженства, тупо уставился на главного хранителя, пытаясь вспомнить что-то важное. И вспомнил: Виктория!
- Рад, что ты уже способен думать о работе. Марш на Землю! Малышке очень нужна твоя помощь.

32.
Оказывается, в блаженном забытьи я пробыл три месяца. За это время жизнь моей подопечной изменилась кардинально. Она очень сильно попала под влияние отца Антония (так звали того молодого священника, который помог ей  прийти в себя на набережной). Теперь как минимум часа два в день она проводила в его обществе, как когда-то в детстве с Натальей Павловной. Но только та учила ее рисовать, а этот слову Божьему. Виктория даже приняла крещение и теперь каждые выходные ее можно было увидеть в храме. Исповедь и причащение стали для нее привычным делом. Честно говоря, я не знал как относиться к этому. Если брать основы христианского учения, то это одна из самых верных троп к Всевышнему. Если, конечно, без фанатизма и извращения сути вещей. А некоторые священнослужители этим грешат и ведут свою пасту прямиком в Ад. Но вскоре я успокоился. Отец Антоний очень хорошо влиял на мою подопечную. Он научил ее молитвой защищаться от мрачных мыслей и утвердил  в праве на жизнь, а также на личное счастье. Отец Антоний оказался священником о которых говорят: от Бога! Всего за год он превратил доверенный ему приход в место достаточно популярное у горожан, по крайней мере, многие о нем очень хорошо отзывались. Он слыл очень сострадательным и терпимым. К христианам, мусульманам, кришнаитам, буддистам, атеистам, да к кому угодно, он относился с любовью и пониманием, без деления: кто не с нами, тот против нас. От того во время его служб церковь переполнялась, от желающих исповедаться именно  ему отбоя не было. В нем сочетались мудрость старца с какой-то прямо наивной верой в лучшие качества людей. Священник даже организовал свою миссию: вместе с прихожанами-добровольцами посещал больницы городка, где совершенно бескорыстно выполняли обязанности санитаров и сиделок. И это, казалось, моей малышке пошло на пользу. С раннего детства в ней была сильна потребность  помогать страждущим и теперь она могла реализоваться по полной. Но даже не  это самое главное: столкнувшись с настоящими и непосильными людскими страданиями, Виктория осознала, что ее диагноз и невезение в личной жизни - это всего лишь капля в омуте человеческих проблем. Теперь смыслом своей жизни она видела облегчение страданий неизлечимо больных людей.
Но даже не это было главной переменой ее жизни - моя малышка ждала ребенка. Она была уже на четвертом месяце. Первой столь неожиданной новостью молодая мама поделилась  со своей коллегой,  продавцом-консультантом Татьяной, с которой сблизилась благодаря своим женским страданиям. Тридцатишестилетняя мать троих  детей, брошенка ради молодухи, обреченная работать сверхурочно ради мизерной премии, чтобы хоть как-то обеспечить семью (единственной кормилицей которой была), исповедовала нехитрую жизненную позицию: "Все мужики-козлы!"  Обрадовавшись, что она получила очередное подтверждение своим мыслям, с какой-то радостной снисходительностью приняла рыдающую от обиды Вику в свои подруги. И отныне когда их графики в магазине  пересекались с удовольствие развлекала   себя обсуждением личных проблемы, разумеется, пока не заглядывали покупатели. Узнав о  беременности Вики Татьяна вынесла вердикт:
- Делай аборт, если не дура! От наркомана рожать... Еще и без мужика... Если бы знала, что моя судьба так сложится, сама бы аборты сделала...
Виктория лишь покачала головой:
- Буду рожать...Сама растить...
- Да ты хоть знаешь, что это такое... - фыркнула женщина и расплылась в улыбке перед очередным покупателем.

33.
Ах, это ожидание ребенка. Глядя, как в чреве моей малышки растет маленький человечек, невольно вспоминал то время, когда и она сама была таким же трогательным зародышем. Как я тогда мог ее не любить?! Как  мог считать свою заботу о ней - навязанной мне Всевышним обязанностью?! Да, она особенная: для меня с ней никто в целом мире не сравнится. Моя малышка, ты говорила, что тебя нельзя любить? Я люблю тебя! Не понимаю, почему Всевышний не приставил к твоему ребенку ангела хранителя. Но это не страшно, я буду всегда рядом с тобой и буду хранить от всяческих напастей вас обеих. 
Да, в то время я прибывал в сентиментальном настроении и если бы ангелы умели плакать, то я бы плакал от счастья, что она, нет, они есть у меня. Я хотел превратить их земную жизнь в Рай и даже прогонял разные варианты, как улучшить материальное положение  своих подопечных. Найти бы моей подопечной какого-нибудь хорошего суженного, который бы полюбил ее ребенка как своего собственного. А может просто помочь ей выиграть в лотерею большую сумму денег?
Так проходили месяц за месяцем: зима сменилась весной, весна летом, а лето уже готовилось уступить место осени. Живот моей малышки округлился, теперь он был очень заметен. Виктория пополнела, стала неповоротлива, но никогда она не казалась мне настолько красивой. От лица ее, от состояния полной гармонии с собой и некой умиротворенности исходило такое сияние, что я не уставал любоваться ею. Она медленно опустилась на скамейку, стоявшую на отшибе парка, положила ладонь на живот, наслаждаясь легкими толчками малышки. готовой уже через две недели появиться на свет. И тут как предвестник беды появился чертяга. По его торжествующему взгляду догадался: замышляет что-то очень ужасное. В этот самый момент в сумке моей подопечной  заиграла музыка. Виктория неторопливо достала телефон и приложила к уху. Звонил Алексей. Оказывается, он уезжал из города, а вот сейчас вернулся и очень хочет ее видеть. У него для нее сюрприз. Он ждет ее у перекрестка возле дома, в котором она живет.
- Даже не вздумай с ним встречаться, - крикнул я ей в самое ухо. Но, по обычаю, меня не услышала. Ее ладонь дрогнула и она торопливо произнесла:
- Сейчас буду!
- Ну зачем ты к нему идешь... Глупая! Глупая! Какая же ты глупая! - в бессилии хоть как-то пытался повлиять на нее.
Мой рассудок долго отказывался принять дальнейшие события. Виктория дошла до перекрестка, остановилась в ожидании зеленого света. Алексей, опираясь локтем на белый автомобиль, стоял неподалеку от ее дома. Увидев Викторию, он помахал ей рукой. Зеленый свет и моя подопечная ступила на трассу. Откуда не возьмись выскочил Чертяга, завизжали колеса... И вот уже моя малышка лежит в луже крови. Никогда мне не забыть столь страшную картину. Ее дух выбросило из тело прямо на руки Чертяги.
Моя беда - это эмоции, вечное напоминание о том, что до того как стать ангелом, я был человеком. То есть отношусь к обращенным ангелам, хотя есть и другие, которые изначально создавались Всевышними чистыми и совершенными. Мой босс, например. Будто ужаленный шмелем, я взвился вверх, делая от бессилия и безнадеги зигзаги в воздухе. Я должен высказать Всевышнему все, что думаю о Нем! Как Он мог позволить этому случиться? Почему она? Черт с ним с Адом, я готов гореть в нем, принимай меня Преисподня, я не успел подарить моей девочки счастье! Черт с ним с моей великой миссией, ее особым предназначением. Я отправлюсь прямиком к Нему и вымолю у Него ее воскрешение. А там, пусть он делает со мной что хочет!

34.
Я долго добивался аудиенции у Всевышнего, но все было бесполезно. Он отказал мне в ней. Лишь через главного хранителя передал, что судьба Виктории уже решена, а вот моя участь под вопросом.
И вот я сижу в преддверии Ада и надираюсь как черт этим проклятым адским зельем. Мне надо забыться. Надо забыться, но как? Виктория, малышка моя,  ангел мой, где ты сейчас? Что этот Жестокий и Всемогущий решил сделать с тобой? Чистилище? А может он узрел  у тебя какой тяжкий грех? Виктория, малышка моя, ангел мой…
- Вот, Черт, моя история… - еле шевеля языком заключаю, опрокидывая в себя залпом очередной кубок зелья. Оно во мне бурлит, разгорается тысячами языков, но уже не приносит облегчения и забвения. Боль лишь увеличивается. Черт-бармен  отвечает мне пустым взглядом. Делаю вывод: - Да ты и не слушал...
Какая тоска и безнадега внутри меня. Абсолютное одиночество. Больше нет смысла жизни.
- Зато я отчетливо слышал все, что ты только что рассказал, - доносится рядом. Кто бы сомневался. Чертяга. Наверняка, явился злорадствовать.
- Иди отсюда! Празднуй победу подальше от меня, – угрожающе рявкаю.
Тот хитро улыбается, а потом миролюбиво заявляет:
- Нет у меня никакой победы. Пришел сообщить: ты победил!
- То есть?
- Она выполнила свое предназначение!
- Так она жива? – с надеждой вопрошаю, отставив в сторону бутыль с зельем.
Чертяга берет бутыль из моих рук и наливает огненную субстанцию в свой кубок, с очень таки тяжким вздохом. После чего начинает свой многочасовой рассказ.
- Да и нет. Вот как было. Викторию сбил автомобиль... Мгновенно отреагировал ее хахаль, он то и вызвал скорую.  Скорая приехала очень быстро. Викторию положили на носилки. Я прыгнул в скорую вслед за носилками. Намеривался добить жертву. Если бы ты видел, какая она была хрупкая и беззащитная. Глаза закрыты, хриплое дыхание через искусственную вентиляцию... Я должен был торжествовать. Как я хотел нанести последний удар! Но не мог. Впервые за свою многотысячелетнюю карьеру - не смог! От ее тела исходила какая-то непонятная мне сила...  Как магнетизм какой-то или гипноз... Мое сознание стало спутанным, ватным... Ясности там не осталось... Ее прерывистое дыхание, детский голосок: "Ты хосый... и ты хосый"  Не понимаю, что произошло... Я почувствовал как опустеет моя жизнь, если ее не станет...  Думаю, продлю ей жизнь на годик-два, а потом прикончу. С особой жестокостью. Выскочил из скорой, очистил дорогу от пробок. Ну а потом уже в реанимации придя в себя она увидела меня и узнала: «Чертяга, друг детства...». Слабо улыбнулась. И опять то же жуткое чувство, побуждающее меня противоречить своей природе...  Поддавшись порыву, я предложил ей чудо, маленькое чудо, абсолютно бескорыстное: продлить ей жизнь, при условии, что ее ребенок умрет. Но она отказалась. Она выбрала жизнь своей дочери...
- Так она умерла? Ее душа в Раю? - не знаю радовать мне или страдать. Ожидать ли с ней новой встречи?
- Не совсем. Кстати, тебе не интересно почему она была особенной?
- Нет, Она просто особенная! - с любовью отозвался я, вспоминая ее пронзительные синие глаза и нежный голос.
- Ее предназначение было в том, чтобы родить особенного ребенка, а этот особенный ребенок должен родить другого особенного ребенка. И рожденный особенным ребенком особенного ребенка особенного ребенка особенный ребенок особенного ребенка... фу, сам запутался... изменит мир. На ней лежала миссия продолжения рода.
- Ты об этом знал?
- Ну да, но мне не выгодно было тебе рассказывать. Сам понимаешь. А теперь летим. У Всевышнего для тебя новое задание.

35.
По дороге на Землю Чертяга более подробно растолковал мне в чем была уникальность Виктории. Оказалось, она носительница особого гена, дающего миру величайших духовных учителей уровня Христа или Будды, но могут быть и просто пророки. Через них Всевышний передает людям свою волю, приносит на Землю новое знание. Людей с таким геном на планете остался десяток, если не меньше. Когда-то их было больше, но темным силам не выгодно, чтобы земляне духовно росли и развивались. Поэтому они стараются любым способом уничтожить тех, в ком заложен редкий ген. Так же они посылают  лжепророков, дабы внести в умы людей сумятицу и подорвать доверие, как к Всевышнему, так и его посланникам.
- Ген активизируется раз в тысячелетие, - продолжает Чертяга. - До этого он спит. За шесть поколений до прихода очередного Миссии он начинает потихоньку пробуждаться. Виктория - это первое поколение пробуждения гена...
- Ты хочешь сказать, что она была так ценна для него только потому, чтобы была хранилищем важной для Него информации? - обиженно произнес я.
Как только мы оказались на Земле, Чертяга привел меня в дом родителей Алексея. Именно они забрали девочку, после смерти Виктории. Замглаву городка известие о внучке (о ней он узнал от продавщицы Татьяны) очень обрадовало: единственный сын оказался непутевым наркоманом, но может девочка станет предметом гордости их семьи и опорой для них в старости. Малышке быстро определили комнату в коттедже, нашли хорошую няню и, не смотря на то, что та пока  грудничок, уже расписали систему воспитания: в какой детский сад пойдет, какие кружки будет посещать. Мне было неприятно слышать: супруги Кондратьевы пока даже не знают, к чему склонна девочка, каковы ее способности, но уже пытаются что-то за нее решать. Чтобы не расстраиваться от их беседы еще больше, я покинул гостиную в поисках малышки. Однако вместо нее нашел Алексея. Он сидел на стуле, за письменным столом, на котором стоял портрет Виктории, перевязанный черной лентой. Тут же валялся запечатанный пакетик белого порошка. Молодой мужчина был бледен, с опухшими веками и дорожками от слез на щеках. Он переводил взгляд с героина на фотографию, с которой разговаривал:
- Все как-то нелепо и бессмысленно... Я так старался... Для тебя завязал, полгода пролежал в наркушке. Все представлял: вылечусь, найду работу, разыщу тебя... А в результате я тебя убил. Если бы не помахал рукой тогда, ты бы увидела  машину... Жизнь  потеряла смысл... Ширнуться и позабыть обо всем... Знаешь, когда я лежал в том центре, меня посещали странные мысли... Я думал: если в жизни человека есть хоть один человек, который его любит невзирая не на что... Готовый быть рядом в самых суровых обстоятельствах - это дар божий. Всякий раз, когда в меня влюблялась женщина, я видел в этом собственную крутость... Ан нет, оказывается, эта крутость того человека. который тебя полюбил... Ведь это он увидел в тебе что-то особенное, потому что сам особенный...
"Э, товарищ, да ты становишься настоящим домашним философом", - с каким-то кощунственным злорадством, не подходящим  моменту скорби, усмехнулся я.
- Тише, не будь таким злым, - услышал рядом знакомый голосок. Оглянулся. Передо мной стояла Виктория в своем новом обличии. Вроде бы она и не она. Тоже лицо, те же струящиеся по плечам волосы, только не темные, а светлые, ведь состоят сейчас из тоненьких струек света. И крылья, чистые, белоснежные, сияющие. как у всякого новообращенного ангела. По слишком светлому и частому сиянию легко можно в ней  распознать новобранца. Новорожденные ангелы абсолютно чисты и в то же время слабы, уязвимы, у них нет еще силы сопротивляться порокам своих подопечных, к сознанию которых привязаны. Я вспомнил сколько мне пришлось пройти, чтобы хоть немного состояться как средненькому хранителю, а сколько предстоит пройти  ей. Виктории сейчас было не до меня. Она печально смотрела на Алексея, не зная как помочь ему, облегчить страдание. Жадно вслушивалась в каждое  его слово. А как же беспокоил ее лежащий на столе героин! Напряжение усилилось, когда мужчина взял пакетик в руки.
Виктория подлетела к стене, легко  пройдя сквозь препятствие она оказалась в соседней комнате. Я последовал за ней. Моя бывшая подопечная остановилась у крохотной кроватки, в которой мирно посапывала малышка.  Виктория что-то шепнула на ушко девочке и та взвизгнув, громко заплакала. Алексей первых десять минут был безучастен к надрывающемуся ребенку. Однако по лицу мужчины было заметно, что плачь сильно раздражает его. Он со злость отправился в детскую, чтобы ликвидировать источник шума. Девчушка распахнула ему на встречу свои синие глазища,  точь-в-точь как у ее мамы, и улыбнулась так, как когда-то могла улыбаться только одна Виктория. Измученное лицо молодого отца просветлело. Он бережно взял младенца на руки, нежно шепча: «Я буду тебя хранить. Я никому не дам тебя в обиду».
- То же мне ангел Хранитель нашелся! – ворчливо проскрипел я, чувствуя уколы ревности.
- Да, Ангел-Хранитель. Он будет защищать девочку на земле, а ты на небе. А я буду защищать его, я ведь теперь тоже Ангел-Хранитель… Да, кстати, здравствуй  Ангел Мой, как я по тебе соскучилась… И по тебе, Чертяга...
- Я больше не чертяга, - важно произнес он. – Меня из Ада выгнали.  Благодарение Всевышнему, я теперь, надзиратель за душами в Чистилище. Иначе быть мне жалким голодным духом!

36.
Первый снег ложится на еще не опавшие листья рябины, которые зябко дрожат на ветру. Набережная. У входа во Дворец Культуры стоит молодой мужчина, обеспокоенно поглядывает на часы. Алексей. Я обещал Виктории за ним присматривать, пока она набирается сил в инкубаторе для новообращенных ангелов, который находится в Раю. Быть ангелом хранителем тяжелый труд, можно легко набраться вредных привычек от подопечных, или вообще скатиться до бесовщины. Поэтому ей приходится время от времени оставлять свои обязанности на меня и отправляться на сеансы очищения и подпитки.
Алексей расплывается в улыбке: к нему направляется девочка лет семи с блестящими васильковыми глазами. Она просто сияет при виде его. Подойдя, протягивает ему свой новый рисунок. Мужчина внимательно рассматривает его, после чего сообщает:
- Вика, вчера в магазине случайно встретил Веру Васильевну - твою учительницу рисования. Она не знает, что с тобой делать. В общем тебе не место в художественной школе. Говорит, что ты уже сейчас рисуешь так, как ни всякий  подросток, поступающий в художественное училище... Что ты просто гений от мира искусствв, или как она сказала - вундеркинд... И еще она спросила, кто учит тебя таким сложным техникам? Я ответил никто. В нашей семье нет художников...
- А как же мама? - перебивает его девочка. - Папа, можно я тебе один секрет расскажу?... Каждый вечер ко мне прилетает мама... Она ангел... И учит меня рисовать...
Мужчина обеспокоенно устремляет взор на ребенка. Спохватившись девчушка поспешно заверяет:
- Во сне она ко мне приходит, папочка. Во сне!
- И что она тебе говорит? - успокаивается Алексей.
- Она говорит, что любит меня и очень мной гордится!
- Я тоже очень тебя люблю и очень тобой горжусь, - нежно произносит отец. - И даже если бы ты не была такой талантливой... Как там сказала Вера Васильевна... вундеркиндом от мира искусства... я бы все равно любил тебя и очень тобою гордился бы.
Их ладони соединяются. Отец и дочь медленно шагают  по тротуару, увлеченные беседой.  Как кокон окружает их энергетический поток, состоящий из чистейшей безусловной любви, которая возможна по-настоящему только между ребенком и его родителем. Это самый настоящий щит, самая лучшая энергетическая защита, оберег. Любуюсь ими.
Из благостных мыслей меня выводит чей-то недобрый взгляд.  Присматриваюсь: в метрах ста от Алексея и Вики стоит молодой бес, его глаза жадно следят за девочкой. И я с сожалением вспоминаю: чем сильнее и развитей душа воплощается в тело, тем яростней противодействие  темных сил. А значит нам - ангелам хранителям всегда будет работа. Покой нам только снится.

КОНЕЦ