02 09. Глава девятая. Проческа

     На Черной Горе Рогачев затребовал у меня связь. Я повесил себе на правое плечо пулемёт. Потащил Командиру радиостанцию.
     Рогачев переговорил по рации с Комбатом. Поднял роту, двинул её по хребту над Абдуллахейлем. Задача – прикрывать разведроту сверху. В конце хребта закрепиться и ждать, пока разведка вылезет из Абдуллахейля к нам и уйдёт с нами в горы на ночевку.
      Дальше всё шло, как по нотам. Духи, получив пистон, слиняли с такой скоростью, что догнать их не смогла ни разведрота, ни реактивный Карлсон. Создалось такое ощущение, будто душманов вообще в том кишлаке никогда не было.
     Рогачев какое-то время вёл нас по хребту на север от Чёрной Горы. Затем нам дали команду спуститься с хребта вниз и прочесать кишлак.
      Мы начали спуск. Во время спуска я оказался рядом с Толиком Воличенко и Замполитом. На одном из привалов Толян вытащил шоколадку от сухпайка. Зашелестел фольгой, стал разворачивать шоколадку. Я ещё подумал, что Толик поступил точно по инструкции – оставил шоколад «на потом». А я, как дремучий лох, выжрал свой шоколад на второй день первой операции.
- Воличенко! – Громкий голос Замполита заставил меня вернуться из «мечтей» на землю. Я по привычке вскинул взгляд на Командира, подающего команду голосом. Замполит указательным пальцем показал Толику на шоколадку, потом тем же пальцем изобразил цифру «1» и затем указал на себя. То есть жестами подал команду «Одну шоколадку доставь мне».
     Толян с грустным видом подчинился. Он скинул с плеч лямки вещмешка, поднялся и принёс Замполиту свою шоколадку из своего солдатского пайка.
    Сожрёт или не сожрёт – мелькнуло у меня в голове про Замполита.
        Сожрал. Тут же. Не отходя от кассы. Пипец. Скажите, слово «стыд» бывает в природе или не бывает?
     Замполит слопал Толикову шоколадку. Потом прошла команда на выдвижение. Мы поднялись на склоне. Продолжили спуск. Спустились. Развернулись цепью, вошли в достаточно большую долину. В долине были всё так же желтые дувалы, зелёные деревья и террасы полей. Всё, как вчера. Всё, как шесть ближайших веков подряд. Здесь давно всё так. Ничего не меняется. Поэтому красиво. Очень красиво.
       На одной из делянок пшеницы, которую нам предстояло пересечь, было четко видно, что здесь буквально только-что работали люди. Часть пшеницы ещё была на корню, часть срезана. Тут же валялась пара серпов… серпы у них не такие, как принято было рисовать на советских плакатах с рабоче-крестьянской символикой. Духовский серп похож на лопатку, приделанную к длинной кривой ручке. Срезанную пшеницу духи не увязывают в снопы. Укладывают на дерюги и перевязывают толстыми грубыми верёвками. И дерюги, и верёвки, и срезанные колосья всё валялось тут. Видно, что духи собирали урожай, потом увидели что-то страшное, побросали всё прямо себе под ноги и кинулись наутёк, как от чумы. Как-то даже не понятно, я чё, такой страшный что ли?
 - Касиян, сматры, гавно ишак. – Шедший рядом со мной Бахрам показал пальцем на кучу свежего навоза от которого поднимался вверх пар.
 - Ишак толко что сраль. Ишшо дым идёт. Толко что здэсь быль.
    Вот Бахрам, наверное, страшный. Это, наверное, от него духи разбежались в разные стороны. Надо ему об этом сказать.
 - Это ишак с перепугу обосрался. Он увидел тебя, дико пёрнул и подался на смотки.
  - Пачэму мэня? – Бахрам нутром чувствовал какой-то подвох в моих словах. Он с удовольствием оспорил бы противоречие, которое возникало между картинкой и моими словами. Однако, русский язык Бахраму не родной.
 - Ти Шапка-Нэвидимка хадыль? Ти пэрвий хадыль. Сматры рожа какой страшний, чумазый! Шайтан пахож.
- Ы-ы-ы-гы-гы! А я скоро умоюсь! А от тебя так и будут все убегать, обосравшись!
- Э-э-э-э-э, да! Замальчи свой рот. Ти ваще старослужащий нэ уважаешь! – Бахрам произнёс это с такой интонацией, как будто я в трамвае наступил ему на ногу.
     Ладно, хрен с ним. Мы с Бахрамом беззлобно подъегорили друг-друга и двинули дальше. Вперёд.
     Как мы не старались, но ни людей, ни ишака мы не нашли. Никого не нашли. Весь прикол ситуации в том, что мы спускались с хребта, шли сверху вниз. Сверху вниз удобней смотреть, чем снизу-вверх. Но, мы духов не заметили. А духи здесь были. Значит у них есть какая-то система наблюдения и оповещения. Потому что я шел, и я точно, отвечаю за сказанное, пялился во все глаза. Искал есть кто живой или нет никого. Смотрел, чтобы из окна или из-за каменной ограды на меня не был направлен ствол. Я смотрел-смотрел и тут на тебе: валяется инвентарь, валяется свежий навоз. Но, я никого не заметил. А они нас заметили.
     Это всё наводило на очень печальные мысли. Мне очень хотелось эти мысли опровергнуть. А для этого надо было хоть что-нибудь найти.
     Мы прошмонали ближайший дом. Лично я шмонал ослятник. На полу в ослятнике лежал толстый слой соломы. Я не поленился, вытащил из пулемёта шомпол. Очень усердно тыкал им в солому. Результат – ноль. Ни людей, ни оружия, ни входа в погреб.
   На верхних этажах дома результат такой же. Ладно бы, если бы люди побросали инвентарь и спрятались дома. Но в доме их нет. Их нигде нет. Они испарилась. Мистика какая-то. И что после этого вот тут у нас за прочёска? Вопросы есть, а ответов нет. Ну так это не прочёска. А обдуривание нас духами. Даже как-то обидно.
      Обидно или не обидно, но подана команда «вперёд» и мы двинулись вперёд. Так и не дошмонав до получения ответа на обидные вопросы.
     Когда мы с Бахрамом вывалили из дувала, который шмонал наш взвод, то увидели, что соседний дувал уже сильно горит. Его подожгли, он уже успел сильно разгореться. Не знаю, что в нём нашли, я не побежал с расспросами. По-моему, этот дувал был в зоне ответственности третьего взвода.
      Мы успели пройти вперёд шагов тридцать и горевший дувал обрушился со страшным гулом. Прогоревшее перекрытие не выдержало, проломилось. Тонны глины рухнули вниз. По земле прошла вибрация. Я оглянулся на грохот и увидел столб черного дыма, облако желтой глиняной пыли и торчащие из этой дымовухи несуразные огрызки глинобитных стен. На войне, как на войне? Бред какой-то.
    Долину мы прошли. Снова дошли до подъёма в горы.
    Дело было уже к вечеру. Поэтому Рота вылезла на хребет, закрепилась и устраивалась на ночлег. Я сидел между огромных пыльных камней рядом с Рогачевым. От камней валило накопившимся за день зноем, как будто бы мы залезли в остывающую после рекордной плавки доменную печь. Я привалился спиной к своему вещмешку, чтобы хоть как-то термоизолироваться от этого теплового излучения. Пулемёт поставил рядом с собой на приклад, прислонил к скале. Что-то я завошколся, зацепил приклад ногой и пулемёт, проскользнув по скале, со звоном грохнулся на камни. Я подобрал его, снова поставил рядом.
  - Похоже, что духи свалили из этого ущелья. - Рогачев в бинокль осматривал окрестности. – Хоть польку-бабочку танцуй.
 - Почему бабочку? – Я повернулся на голос Рогачева и снова уронил на камни пулемёт.
- Ну станцуй какую-нибудь другую. Какую ты ещё знаешь? – Рогачев оторвался от бинокля.
- Полечку с подвыподвертом знаю. Полечку с переподвыподвертом.
- С подвы… с подвопердотом…с подвыпердовотом … Блин, ещё раз уронишь пулемёт, я тебе хлебальник напинаю!
      Я тут же взял пулемёт от скалы и поставил его на сошку, от греха подальше. Так он устойчивее.
      Переночевали мы на этом хребте. Переночевали без особых приключений. Я с радиостанцией был рядом с Рогачевым. Эргеш, когда распределял бойцов на ночное дежурство, не дотянул смену до меня. Скорее всего, он придерживался старинной солдатской мудрости, держался подальше от начальства, то есть от Рогачева. А значит и подальше от меня. Достоверно мне ничего не известно, потому что правду в наше трудное время никто не говорит. Никто не сказал мне почему мне не досталась смена в ночном карауле. А сам я спрашивать не пошел. Поэтому ночевал спокойно, без подъёмов на пост. Почти сносно выспался. А это важно. Очень важно. Что ты поел и как ты отдохнул. Потому что завтра ты проснёшься в горах. И после завтра тоже. Блин, куда я попал? Куда меня Родина направила?