Ханс и Хана. Короткая зарисовка из жизни летчика

«Дорогой брат! Когда я слышу разговоры про летчиков, то представляю вас птицами. Изящными и гордыми…»

Переступить порог родного дома было тяжело. Да и можно ли было назвать его родным? Дом, в котором тебя никто не ждал и никто не любил – нельзя назвать родным. Шаг. Два. Три. Это было не так уж и сложно. Погрузиться в гробовую тишину.


Перед гардеробом стоит мать. Бледная и растрепанная. Мужские челюсти крепко сжимаются и Ханс лишь окидывает женщину взглядом, которого она не достойна.


-Где она? –Марсель выдавливает из себя слова, чувствуя женский страх. Она не боится собственного сына, но боится мужа, который строго настрого запретил пересекать пасынку порог этого дома.


-В своей спальне. Ханс, я…  Отмахиваясь, молодой мужчина пересекает комнату широкими шагами и взбегает вверх о лестнице, нарушая звенящую тишину этого дома. Она не должна умереть. Это недопустимо! Лучшие врачи! Лучшая больница! Все, что угодно. Влетев в комнату, Ханс застыл в дверях и крепко сжал в руке фуражку. Его взгляд застыл на кровати сестры, на женщине, что так бережно стирала с ее лба испарину.


- Это моя смерть? В черном, -подняв ладонь над синевой простыни, девушка тут же опустила ее, не имея больше сил. –Кто это, тетушка?


- Это Йоахим. Ваш брат. Он приехал справиться о вашем здоровье, -Фрида лишь кинула короткий взгляд на своего бывшего подопечного и опять обернулась к девушке.


Губы Ханы дрогнули и она перевела свой мутный взгляд на брата. Марсель осторожно отложил фуражку и сделал пару шагов вперед, стараясь сохранять невозмутимый вид. Хотя в голову не приходило ни одной доброй мысли, мужчина слегка улыбнулся. Прискорбно, что его тонкие губы дрогнули в этом подобии улыбки лишь на пару мгновений.


Опустившись на край кровати, Ханс взял Хану за руку. Холодная ладонь обожгла его кожу и глаза офицера слегка округлились.


- Долго же ты добирался, Йохен. Разве летчики не должны быть проворнее? –поверну голову в сторону брата, хрупкая, холодная, измученная раной в груди, девушка попыталась рассмеяться, но зашлась  в приступе кашля.
Фрида встала со своего места и вышла из комнаты. В спальне повисла звенящая тишина. Марсель не любил тишину. Он боялся тишины. Тишина – предатель. Неосторожное движение и ты покойник.  Здесь все тяготило его. Умирающая сестра, нелюбимая мать и серые стены квартиры.


-Я говорил. Говорил тебе не связываться с этими компаниями. Разве можно искать собственной смерти? Хана, милая…  -Не учи меня. Уже поздно, -хрипящий звук вырвался из ее легких и она выгнулась в пояснице, -…лучше потанцуй со мной, Йохен. Пожалуйста. 


Хана опять подняла руку над простыней и потянулась к брату. Он схватил ее дрожащие пальцы и склонился над постелью, внимательно смотря в серые глаза. Мог ли он позволить себе тревожить ее сейчас? Но раз она просит.  Ханс поднял на руки сестру, словно та была пушинкой. Кипенная белая ночная рубашка скрывала застиранные бинты на ее груди. Девушка схватилась тончайшими пальчиками за погон брата и уложила на плечо голову. 


-Нет, я хочу танцевать, негодяй. Не нужно таскать меня по комнате, -облизав пересохшие губы, Хана изо всех оставшихся сил уперлась в грудь брата ладонью. Марсель покорно поставил ее на ноги, крепко держа, прекрасно осознавая ее возможности.



Сделав шаг в сторону, девушка подняла взгляд на брата, говоря одними губами: «танцуй». Ханс не стал противиться. Он сделал шаг, еще шаг. Приподняв сестру над полом, мужчина повернулся к окну спиной, чтобы лучше разглядеть лицо юной особы.


-Что ты слышишь, Йохен? Я слышу ту старую песню. Es su canto azul… Ведь такие там слова? Хорошее было время. Тогда ты еще не был пилотом своей железной птицы. 
Ее голова плавно прижимается к груди брата.  С рычащим хрипом выдыхая, она распахивает бледные губы и ее руки крепко сжимают ткань форменного кителя. Мужчина лишь прижимает сестру крепче к груди, опуская ладонь на светловолосую макушку.


-Я ничего не слышу, Хана.

«Теперь мне все чаще кажется, что небеса, которыми я так дорожил – поблекли. От чего? С каждым вылетом мне все холоднее в этой кабине. Я рычу на ветер, на свое бессилие. Как мне хотелось бы, чтобы это был не я, а кто-ни будь другой рычал бы на этот упадок.
Почему удача в твоем лице, так неожиданно оставила меня? Почему улыбка сошла именно с твоего лица? Я сорвался вниз. Меня ровно год как подбили. Выстрел был неожиданным.  Вокруг меня все еще полно людей. Но есть немного времени, прежде чем я ударюсь о землю по-настоящему. Спасет ли меня кто-ни будь? Я не уверен.»
               
Хане Марии Паулине Ройтер.
Berlin-Charlottenburg Berliner Strasse 164
29 сентября 1942.