Б. Глава восьмая. Главка 6

     Тонкие белые пальцы прокурора неспешно перелистывали страницы протокола. Иногда они замирали, останавливаясь на каком-то особенно важном месте, а затем снова возобновляли монотонную работу. Листы тихо шуршали, неуклонно приближаясь к концу. На склонённой голове ясно проступала зарождавшаяся лысина. Монотонно тикали на стене большие круглые часы. Стрелки показывали час пополудни.
     Рудольф сидел в кресле напротив и неподвижно глядел на уменьшавшийся протокол. Было в этом прокурорском чтении что-то от священнодействия, как будто они вместе совершали некий обряд. Вот сейчас пальцы перевернут последнюю страницу и вынесут свой вердикт. Жертва либо отправится на заклание, либо будет помилована – в последний момент. Последнее происходило не часто, Рудольф делал свою работу на славу. Но каждый раз, сидя на этом месте, он испытывал сомнения. Прокурор Меркулов был справедлив, и за это старший следователь его уважал. Но справедливость его не всегда играла на руку правосудию. Если доказательств было недостаточно, он не открывал дела. Меркулов был не из тех, кто стремится сделать карьеру на любых, в том числе весьма сомнительных предприятиях. Своей репутацией он дорожил.
     Присутствие в этой комнате, где тишина и основательность царили рука об руку, всегда действовало на Рудольфа успокаивающе. Они с прокурором были в приятельских отношениях, но за Меркуловым всегда сохранялось право старшинства. Он уже разменял пятый десяток и был человеком влиятельным. Опыта ему было не занимать. Входя сюда, Рудольф каждый раз чувствовал, что все его проблемы, сомнения и нерешённые вопросы остаются где-то там, далеко, а здесь царят порядок, разум и ясное восприятие действительности. Вот и в этот раз он пришёл к прокурору в надежде, что тот поможет ему обрести душевное равновесие.
     Вчерашний день Рудольф помнил нечётко. Видимо, он всё-таки выпил больше, чем следовало. Проснулся уже под утро, с тяжёлой больной головой и противным ощущением во рту. Видимо, Волков отвёз его домой на такси, потому что сам он вряд ли бы смог добраться. Но выяснять подробности у старшего следователя не было никакого желания. Он и в сознательном состоянии разболтал слишком много, и неизвестно, что успел наговорить в бессознательном.  Ему стало немного легче, этого нельзя отрицать, но вот какой ценой? Подобным образом проблему всё равно не решить.
     И вот сегодня Рудольф начал действовать. В конце концов, спросил он себя, так ли важно, что именно произошло тогда с ним в квартире Маргариты. Было то наваждение, кошмарный сон или действительность, – это ничего не меняет в ходе расследования.У него на руках имеются ясные свидетельства против контрабасиста. Он сам слышал его разговор с сообщниками. Ведь слышал же, слышал! Уж это-то ему не показалось! А раз так, все козыри в его колоде. Остаётся грамотно ими распорядиться.
     Прокурор Меркулов дочитал последнюю страницу, закрыл протокол, поднял глаза. Внимательные, всегда недоверчивые глаза. Некоторое время он смотрел на Рудольфа, задумчиво поглаживая нижнюю губу тонким белым пальцем. Затем неспешно проговорил:
     – Должен признать, что ты проделал неплохую работу. Выглядит довольно убедительно. Однако…
     Старший следователь всегда опасался этих прокурорских “однако”. Меркулов умел проникнуть в суть вопроса и найти все слабые места.
     – Однако, – продолжал прокурор, тихонько погладив папку с протоколом, – мне не очень нравится твой главный свидетель. Он, как ты сам понимаешь, весьма ненадёжен.
     – Да, согласен, он недостаточно чёток в показаниях…
     – Э-э, Рудольф, – протянул Меркулов с ленцой, – чёткость показаний – далеко не главная его беда. Даже по официальному тексту заметно, что он… как бы сказать получше… слишком возбуждён. Возбуждён всей этой ситуацией, проникнут своей ролью. Ты ведь сказал, что он трубач в оркестре?
     – Именно, а наш подозреваемый – контрабасист.
     – Ну вот, – как бы с огорчением подтвердил прокурор, – они коллеги, они играют в одном оркестре. Для такого субъекта, как этот Пётр Евстигнеев, происшествие совершенно необычайное. Он – свидетель в уголовном деле, да ещё в каком! Ведь не может он не понимать: если всё предадут огласке, скандал получится громкий. Не исключено, что оркестр окажется под угрозой распада. И всё из-за него, из-за его показаний. Понимаешь, какое двусмысленное у него положение? С одной стороны он может прославиться, всего лишь выполнив свой гражданский долг. С другой же… а стоит ли оно того? Можно ведь самому потерять работу. А человек он, как я понял, довольно нервный, раздражительный. Это видно по манере отвечать на вопросы. Судьи не любят таких свидетелей. Им всегда кажется, что эти Евстигнеевы излишне дерзки по отношению к власти, в том числе к власти самих судей. Хотя на самом деле тут дерзости нет, а есть лишь аффектация и воспалённое самолюбие. Но впечатление штука такая… никуда от него не денешься. Тут путанные показания играют уже второстепенную роль. Сам характер неподходящий. И любой мало-мальски ловкий адвокат этим сумеет воспользоваться.
     – Но он не единственный свидетель! – резко прервал этот неспешный монолог Рудольф.
     – Вот как? – слегка удивился Меркулов. – Есть и ещё? Кто же?
     – Я сам, – тихо промолвил следователь.
     – Ты? И чему же ты был свидетель?
     Рудольф вздохнул, заложил ногу на ногу и быстро, торопливо рассказал прокурору о Маргарите, её приходе в управление и о собственном визите в её квартиру, опустив, разумеется, все подробности, которые могли бы показаться слушателю странными. Меркулов слушал очень внимательно, не прерывая. Затем с минуту обдумал сказанное и спросил:
     – Значит, тебе не известно, кто были другие двое?
     – Нет, но думаю, это будет несложно выяснить.
     – Возможно, возможно… Вы, я слышал, достигли в последнее время удивительных успехов в деле установления личности. Меня, однако, интересует вот что: а вполне ли ты уверен, что там, за стеной, был именно наш подозреваемый?
     – То есть как? – недоумённо уставился на него Рудольф. – Разумеется, это был он.
     – Но откуда ты знаешь? Разве там в ванной была щель?
     – Щель? – уставился на него старший следователь. – Нет, конечно, откуда там взяться щели.
     – Ну вот, ну вот, – удовлетворённо погладил себя по щеке прокурор, – никакой щели не было. А значит, ты не мог видеть людей, которые разговаривали за стеной. С чего тогда ты так решительно утверждаешь, что в их числе был наш подозреваемый?   
     – Но как же… – Рудольф почувствовал себя сбитым с толку, – как же иначе? Кто ещё там мог быть? То, о чём они говорили, не оставляло никаких сомнений…
     – Не оставляло никаких сомнений, что они причастны к нападению, да. Но ты в данном случае несколько поспешил с умозаключениями. Из протокола я понял, что твой свидетель не был до конца уверен, что видел он именно этого Павла.
     – Он вообще ни в чём не бывает уверен.
     – Положим, тем не менее, факт остаётся фактом. Ты не можешь со стопроцентной уверенностью утверждать, что контрабасист был тем самым человеком. А значит, за стеной мог находиться вовсе не он.
     – Это маловероятно, – нахмурился Рудольф. – Девушка ведь тоже описала людей из соседней квартиры, и один из них соответствует описанию, данному Евстигнеевым. Это один и тот же человек.
     – Согласен, возможность ошибки невелика. Но будь ты на моём месте… Понимаешь, я ведь вовсе не хочу вставлять тебе палки в колёса. Более того, мне кажется, ты напал на очень перспективный след. Просто мне кажется, тебе нужно быть чуть осторожнее.
     – Да, осторожнее, – задумчиво пропустил это слово по языку следователь. – Именно поэтому я прошу тебя подписать разрешение на прослушку. Так мы сможем окончательно во всём убедиться.
     Меркулов провёл ладонью по макушке, словно стараясь прикрыть лысину.
     – Что ж, твоё требование вполне справедливо, – неспешно ответил он. – Я подпишу, можешь не волноваться. Но очень тебя прошу, Рудольф, не спеши. Рыба никуда от тебя не уйдёт, а вот испортить можно многое.
     – Ну, я уже не зелёный юнец, – сделав над собой усилие, улыбнулся следователь. – И хорошо понимаю, где и как можно наломать дров. Уверяю тебя, я этого не сделаю.
     – Прекрасно, просто замечательно! В таком случае, полагаю, мне можно начинать готовиться к процессу. Вот только…
     – Что только?
     Прокурор откинулся в кресле и мечтательно поглядел в потолок.
     – Вот только заполучить бы ещё одного свидетеля, – лениво проговорил он. – Тогда бы была уже совершенная красота.
     Рудольф промолчал. Конечно, от ещё одного свидетеля он бы и сам не отказался. Да откуда его возьмёшь?
     Меркулов тем временем как будто о чём-то вспомнил и начал рыться в ящике стола. Спустя несколько секунд он извлёк оттуда длинный желтоватого цвета билет.
     – Это тебе небольшой подарок, Рудольф, – сказал он, протягивая его следователю. – Я планировал отдать его одному своему приятелю, но тот в самый неподходящий момент заболел. Вот мне и подумалось, что ты не откажешься сходить на концерт.
     – На какой концерт?
     – Неужели ты не слышал, что в воскресенье в нашей филармонии даёт концерт знаменитый итальянский дирижёр? 
     – Ах, ты об этом! Честно говоря, у меня голова была занята совсем другим. Да, теперь припоминаю, что-то такое слышал. Но я не уверен, что тебе нужно отдавать билет мне…
     – Нет-нет, Рудольф, – мягко, но решительно остановил его прокурор. – Я думаю, тебе необходимо развеяться. Музыка Листа, что может быть лучше? Будем сидеть с тобой в партере, в третьем ряду, лучше места и не придумаешь. Хотя бы на один вечер забудем про преступления, расследования, всю эту ерунду, и насладимся высоким искусством.
     – Забудем? – иронически усмехнулся его собеседник. – Это будет трудно, учитывая, что наш главный подозреваемый и главный свидетель будут там играть.
     – Вовсе нет, – уютно замотал головой Меркулов. – Когда оркестр начинает играть, ты уже не думаешь об отдельных элементах. Всё сливается в общем экстазе, – слегка патетически закончил он.    
     “И в самом деле, почему бы и не сходить? – пронеслось в голове у Рудольфа. – Я ведь чёрт знает сколько уже не выбирался. Пора немного приобщиться к высокому. И к тому же… да, это вполне вероятно… она тоже будет там”.
     Старший следователь протянул руку и взял билет.