Попурри из прожитой жизни

                Lectori benevolo salutem!
                Привет благосклонному читателю!
               
               
                (Моё скромное непритязательное повествование               
                о себе, моих родных и знакомых)               

                (Послание моим потомкам)
                Светлой памяти моей любимой жены и друга
             Санта – Нины Тереховой (Софьи Сергеевны Крутиковой)

      Каждый отдельный человек – целый мир, рождающийся и умирающий вместе с ним…
        Под каждым надгробным камнем – история целого мира.
                (Генрих Гейне)               
               
                Уж подгоняет смерти плеть -
                И тьма недугов мучат деда.
                А мне хотелось бы успеть
                Потомкам опыт свой поведать.
                (В основном С. Городецкий)                               
               

                "ПРЕЛЮДИЯ"               
                После смерти жены, в силу сложившихся обстоятельств, по предложению старшего сына кончить «свой век блестящий и мятежный» я переехал к нему в Тверь. Сын мне сказал: «Отец, ты своё отработал. Ты всю жизнь заботился о нас: вырастил, воспитал, выучил, поставил на ноги – теперь о тебе заботиться будем мы. Вот тебе ноутбук, садись и пиши мемуары». «И вот с этого момента вроде что-то началось», как запевал за праздничным столом мой командир роты майор Николай Павлович Струничев, после чего можно было безошибочно определить, что «процесс пошёл», и я  с удовольствием начал общаться в «одноклассниках» с бывшими своими коллегами, учениками, земляками, и затем, по совету  хороших моих друзей, терзаясь сомнениями, как смог, за два года сочинил этакую «повесть» «Попурри из прожитой жизни», где в коротких рассказах не очень умело (пытаюсь справедливо оценить свои писательские возможности), оттого может быть не очень серьёзно (с глубоким прискорбием должен признать, что по-настоящему серьёзным я не стал и по сию пору), зато честно и откровенно описал наиболее запомнившиеся мне эпизоды из  моей непростой, однако, как мне кажется, довольно интересной и богатой событиями  жизни. И в таком виде к моему 85-летию мой внук мне в качестве подарка «организовал» книжицу в жёстком переплёте, и даже с иллюстрациями, правда только в двух экземплярах, и пока для нашего внутреннего, семейного пользования, - для семейного архива, так сказать.
           В процессе бесконечного редактирования и при участии моих детей, благодаря интернету, к сегодняшнему дню нам удалось сделать и несколько «открытий чудных». Так например, наконец-то, нам удалось установить окончательно и бесповоротно мою подлинную, «родную», фамилию, и «нащупать» следы миграции моих предков («История моей фамилии»); раскрыть кое-какие секреты загадочной судьбы моего дорогого тестя («Мой тесть») и, наконец, удалось узнать достоверную историю убийства первого нашего сельского коммуниста («Несколько слов из истории моей маленькой родины»).
           Кроме всего прочего я был бы очень рад, если бы кому-то из юных читателей моего «опуса», если бы таковые нашлись, удалось извлечь из него для себя что-либо полезное, что могло бы (может быть) помочь им избежать в своей будущей жизни подобных ошибок, что совершал я в пору моей «тревожной молодости».
        И тут (для них же) хочу повторить как великий русский поэт М.Ю. Лермонтов в своё время сокрушался, что мы мало записываем. И я вот теперь тоже очень сожалению, что по разным причинам я не смог воспользоваться советами старших и не вёл дневника. В моей жизни было много интересных, даже судьбоносных событий, о которых можно было бы здесь рассказать полнее и подробнее. Так, к примеру, в 1952 году в 81-м инженерно-аэродромном батальоне мне довелось послужить некоторое время со старшиной, который, по его рассказам, был в какой-то команде, осуществлявшей комендантские функции на Нюрнбергском процессе. В 15-м ВАУПОЛ, что до 1960 года существовало в г. Уральске (Казахстан), в училищном военном оркестре служил старичок-кларнетист Михаил Иванович Кукса, который в юные годы во время гражданской войны был трубачом в Первой Конной С.М. Будённого. Опять же беседы с моим старшим коллегой Алексеем Васильевичем Болотиным, который мне много рассказывал о защите Уральска в 1919 году, о талантливом артиллеристе Шиловском, о легендарном «Чапае», которого Алексей Васильевич много раз видел разъезжавшим по Уральску в лёгкой коляске, и ни разу не проскакавшим по улице города на лихом коне. Есть воспоминания и иного рода. Так один старшина эскадрильи хвастался мне, как он распорядился неожиданно попавшей в его руки «в качестве трофея» (во время войны) солидной ёмкости, чуть ли не канистры, с вином. Так вот этот «счастливчик», чтобы не навлечь на себя любимого какой ни то неприятности, решил опробовать безопасность так удачно обретённого продукта на своих боевых товарищах. Он наполнил пару бутылочек и преподнёс им в качестве бескорыстного угощения. Убедившись, что всё прошло на высшем уровне, солидный остаток он не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой, употребил уже единолично. (Кстати, не помня фамилии этого «фрукта», скажу лишь, что был он украинец.)
        Читающий эти строки, надеюсь, помнит воспоминание Сергея Есенина о том, как родные дядья учили его плавать. Так вот и сын мой без предварительного, так необходимого мне «инструктажа», вручил мне этот аппарат, учебник по интернету, и «плыви», как сможешь. И так в самом начале, когда мне пришлось решать несколько взаимосвязанных задач одновременно: вспоминать, обрабатывать и, перенося эти воспоминания в ноутбук, на свой портал, осваивать науку общения с интернетом, я допустил несколько ошибок. В частности, я нарушил порядок размещения рассказов, и теперь для исправления допущенной ошибки, я пока не знаю ничего другого, как постепенно, поочерёдно, перенести и разместить их в нормальной, логической последовательности. И, кроме того, ещё снова, в который уже раз, отредактировать и возможно дополнить некоторые эпизоды, в связи с добытыми новыми сведениями.
       К попытке сочинительства, как это нередко бывает, меня подвигло несколько, вроде бы и не связанных между собой, событий. Ещё в Уральске в разговоре со своей коллегой Ириной Молокановой я ненароком коснулся некоторых эпизодов своей прошлой жизни. Ирине Ивановне они показались интересными и она   посоветовала мне, ни мало ни много, написать книгу воспоминаний, и заверила меня, что читать её будет очень даже интересно.            
        Где-то после войны слегка подгулявший наш односельчанин Зот Ермолаевич, заядлый курильщик, пьяница и матерщинник, тоже говорил как-то мне:
       - Ты, Иван, записывай за нами всё: как мы живем, как работаем, как гуляем, какие поём песни. Пройдёт время, мы умрём, у вас будет своя жизнь, но вы обязательно будете нас вспоминать -  ты откроешь свои записи, и мы предстанем пред тобою как живые.               
         Зот Ермолаевич «рождён был хватом», но роковое стечение обстоятельств не позволило ему совершить подвиг, достойный его гражданского предназначения. Таким образом определившееся положение вещей стало предметом его тайных душевных переживаний на всю оставшуюся жизнь. Злой рок не предоставил ему в течение прожитого времени ни единственной возможности послужить верой и правдой родному отечеству на воинском поприще; невостребованный патриотизм, нереализованное стремление к воинской доблести и славе непрестанно терзали мятущуюся душу прирождённого воина и упорно искали всё разрешающего выхода. И он находит единственно возможное в его положении решение. Чтобы разнообразить и освежить рутину семейного быта и найти способ, способный дать ему возможность пережить ощущение реального присутствия хотя бы на строевом плацу в качестве командира, пусть и невысокого ранга, Зот Ермолаевич, не мудрствуя лукаво, некоторую часть свободного времени решил посвятить занятиям строевой подготовкой в собственном жилище. Хорошо зарядившись горячительным, он приказывает своей старухе выйти на середину комнаты их небольшой избушки и подаёт команду «СМИРНО».  Придирчиво проверяет выполнение всех требований к строевой стойке, выполняемой по этой команде: положение каблуков, носков, коленей, корпуса, подбородка, бодрость взгляда. Затем, по команде, ходьба на месте, повороты на месте, ходьба по периметру комнаты с захождением плеча. Повороты в движении из тренировок исключались, из-за незнания порядка их выполнения, как «солдатом», так и его «командиром». Прожил Зот Ермолаевич чуть больше шестидесяти лет. Попросил он как-то жену свернуть для него цигарку с махоркой, затянулся разок - другой и, вместе с дымком от второй затяжки, отлетела душа старого грешника.
           Приходилось мне и от некоторых школьных учителей слышать советы вести дневник, но никто так просто и понятно не смог объяснить значение и важность этого документа, как простой мужик-крестьянин Зот Ермолаевич. К сожалению, далеко непросто было при жизненных обстоятельствах того времени осуществить эти благие пожелания. Невозможно было раздобыть что-либо похожее на то, что можно было бы использовать в качестве дневника; то же самое было и с пишущими предметами. Ну и самое главное, если я ничего не путаю и в чём я, к сожалению, не очень уверен, в самом начале войны ведение подобных документов было строго запрещено «отдельным штатским лицам», а уж про неудачно сформулированное высказывание или запись, ставшие каким-либо образом достоянием гласности, говорить уже не приходится - последствия могли быть весьма серьёзными, вплоть до трагических.               
                Кто хранит уста свои, тот бережёт душу свою;
                А кто широко раскрывает свой рот, тому беда.
                (Соломон 13,3).
           Ещё в раннем детстве я слышал, как в разговорах взрослые называли наш край Сибирью, а Кустанайскую область местом ссылки жителей центральных областей Союза, замеченных в проступках, выразившихся в непочтении к существующим порядкам или в неадекватном отношении к событиям государственного значения, а сам город Кустанай считался городом ссыльных.  Я помню бывшего машиниста паровоза с женой, снимавших квартиру у родителей моего товарища, хотя не знаю за что пострадавших. Помню неунывающую женщину, имевшую видимо когда - то близкое отношение к театральному искусству. Отменно коммуникабельная она очень скоро обрела круг знакомых, в число которых вошли и мои родители, познакомила их с новой, неизвестной им до сих пор игрой – лото. Всё необходимое для этого она привезла с собой. Для меня было удивительно то, что женщина была курящей, -  это для нашего посёлка было в диковину. Иногда «опальная актриса» на суд немногочисленных зрителей представляла некие драматические этюды.
         Наиболее длительное и близкое знакомство завязалось у меня с Тумановым Григорием, бывшим рабочим одного из Ленинградских заводов. Первого декабря 1934-го года в коридоре Смольного большевик Леонид Николаев застрелил С.М. Кирова, что стало предвестием «Большого террора» в СССР. Из Ленинграда потянулся поток высланных и репрессированных, названный потом «Кировским потоком».
          И как раз тогда Туманов Григорий простой, общительный, словоохотливый человек, как теперь говорят, «попал под раздачу». В кругу хорошо знакомых ему людей, я так думаю, он обронил нечаянно сакраментальную фразу, смысл которой сводился примерно к следующему: «ложки станут дешевле», или что - то в этом роде. За это он был сослан к нам в посёлок на вечное поселение вместе с женой и дочерью. Весёлый и доброжелательный дядя Гриша с удовольствием общался с подростками и, как любитель охоты, делился с нами своими охотничьими секретами. Прожил Туманов здесь около десяти лет и скончался, как говорили у нас, от чахотки. 
         С 1949-го года по 1953-й год в Урицком районе, Кустанайской области отбывала назначенную ей пятилетнюю ссылку жена Молотова В.М. (Председателя Совета Народных Комиссаров СССР 1930-1941 годах, Народного Комиссара иностранных дел СССР в 1953-1956 годах), Жемчужина Полина Семёновна (первоначальное имя Перл Семёновна Карповская).
         Колхозный сторож товарищ Авдеев охранял колхозные амбары с зерном нового урожая. Известно, что в нашей тогда ещё очень большой стране господа временно отсутствовали; все сплошь между собой были товарищами и притом вроде бы даже почти равными. Однажды к товарищу Авдееву на пост пришел некий товарищ N на предмет определения состояния бдительности по охране колхозной собственности. И вот как раз этот–то товарищ N и оказался несколько «равнее» товарища Авдеева, так как был хоть и небольшим, но всё же начальником, а может быть даже колхозным парторгом, поскольку принадлежал к той группе товарищей, которая своей жизненной позицией олицетворяла «ум, честь и совесть нашей эпохи». На посту было спокойно. Товарищи устроились на ступеньках одного из амбаров, закурили; потекла непринуждённая беседа, в течение которой простодушный товарищ Авдеев пересказал товарищу N прочитанный накануне в журнале «Крокодил» фельетон. Проверяющий взволновался: в глубинах его подсознания возникло ощущение чувства тревоги. Каким-то неуловимым чутьём в легкомысленных «крокодильских» шуточках он уловил «ловко зашифрованный» умысел, призванный вселить в сознание советских граждан неуверенность и сомнение в неизбежности утверждения на территории нашего, отдельно взятого, государства стремительно надвигающейся на нас эпохи счастливого будущего. Гражданская позиция коммуниста, его незапятнанная честь и совесть, настойчиво взывали принять немедленные и самые эффективные, радикальные превентивные меры для ликвидации этой «крамолы» в самом её зародыше в нашем родном, отдельно взятом, колхозе. Наш герой, не откладывая дела в долгий ящик, на следующий же день отправился по нужному адресу, где в широко развёрнутых подробностях и в собственной интерпретации обрисовал картину вчерашней беседы.
       Время для переосмысления своего мировосприятия товарищу Авдееву определили в пределах десяти лет.  Отбыл ли он этот срок полностью я не помню, только знаю, что вскоре после освобождения он скончался.  Вот какой была цена сельской наивной «святой простоты» в наше время - время «эпохи построения развитого социализма».
               
                Завещай свой опыт детям.
                Это их избавит от многих бед.
                (Д.Г.Байрон)
       Следующим этапом моего «творческого подвига» явилось предъявление моего творчества на суд читателей. Это решение тоже далось мне не просто, и я долго на это не решался, взвешивая всё (pro et contra) за и против. О том, что лесть «гнусна, вредна», я узнал довольно рано, но до сих пор червячок честолюбия нет-нет да и потревожит мою слабую душу каким-нибудь искушением. Вот и теперь премного уважаемая мною Ирина Ивановна немало польстила мне, заподозрив во мне способность сочинить что-то пригодное для чтения. И, без иронии, на самом деле, я искренно благодарен ей за её доброе, благожелательное и полезное для меня предложение. Оно взбодрило мой жизненный тонус, наполнило более глубоким смыслом серую повседневность моей теперешней жизни. Встретил я и в высказываниях мудрых людей прошлого и настоящего такие же мысли, окончательно укрепившие во мне убеждение в необходимости взяться за осуществление такого нужного, хотя и непростого для меня проекта.               
        «У меня есть одна слабость, -  писал в одной из своих повестей известный советский писатель Константин Паустовский, – мне хочется возможно большее число людей приохотить к писательству. Часто встречаются люди, пережившие много интереснейших вещей. Багаж прожитой жизни они таскают повсюду с собой и тратят попусту, рассказывая случайным попутчикам или, что гораздо хуже, не рассказывая никому».
     «Вещи и дела, аще не написании бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написании же яко одушевленнии» - говорится в древней летописи.       
         «Verba volant, scripta manent» – (слова улетают, написанное остаётся) – так говорили и древние римляне. И, в общем, меня убедили.
        Конечно, трезво оценивая свои писательские возможности, я ни в малой степени не тешил себя надеждой попытаться осчастливить хотя бы самую малую частицу нашего «самого читающего в мире населения» своим «бестселлером»; удивить красотой и стройностью слога, глубиной творческой мысли.  Посчитал же я совершенно необходимым оставить своим родным и близким, детям, внукам, правнукам и следующим продолжателям нашего рода те сведения о событиях прошлого, коим я сам был свидетелем. Рассказать о том, что мне довелось узнать от моих родителей, родных, просто знакомых, и, конечно же, «память по себе оставить житьём своим похвальным».  А когда, прочтя один из моих рассказов, писательница из Уральска (Казахстан) Галина Герасимовна Гурьева, чтобы окончательно развеять мои сомнения посоветовала мне публиковать мои «опусы» на портале «проза ру», я уже вышел и «на оперативный простор», на встречу с читателем. Следующим моим успехом было номинирование меня на участие в конкурсе «писатель года» 2017, в котором принять участия я не смог по состоянию здоровья (да и не только). Не буду лукавить, было приятно – это была моя «минута славы». На большее я и не рассчитывал. А 4-го февраля 2020 г., я получил следующее сообщение: «Сообщаем Вам, что Секция прозы РСП приняла решение рекомендовать Вашу кандидатуру в Российский союз писателей». Приятно, конечно, но куда мне уже в 90 лет? Лет 50 назад, хотя бы – «другая дела» - как говорил один мой командир отделения (мордвин). Череда «приятностей» просто принудила кого-то внутри меня «возомнить», но ещё не утерянная способность трезво оценивать свои творческие «дарования» позволила мне принять, как я полагаю, правильное решение. Да и не последнее место заняло осознание того, что всякие приятные и неприятные потрясения одинаково мне крайне противопоказаны, и я поступил как поступил.   
         Небольшая справка из интернета: «Появление автобиографий в восемнадцатом веке оправдывалось мемуаристами и, в первую очередь, желанием принести пользу отечеству и нацеленностью на воспитание подрастающего поколения, поэтому произведения предназначались для детей, внуков и т.д. Потомки должны были сохранить не только письменную историю своего рода, но и постараться построить свою жизнь по представленному образцу». И ещё: «Поскольку возникновение мемуарной литературы связывается с эпохой Нового времени и осознанием человеком собственной индивидуальности, то оставить о себе память становится вполне естественным и вписывается в новое мироощущение. Необходимость осознать своё место в историческом процессе осознавалось, как долг перед родом».
         Вот так и я очень хотел бы, чтобы мои потомки, внимательно прочитав мои записки, «примерили» обстоятельства каждого отдельного отрезка моей жизни к тем условиям, которые получили они в результате моих стараний и трудов их родителей, и сделали для себя необходимые выводы.  Хотел бы, чтобы они избежали моих ошибок; хотел бы, чтобы они, несмотря на свою «продвинутость», прислушивались к мнению своих «старомодных» родителей. Хотел бы пробудить в них желание и стремление к постоянному и неустанному самообразованию. Хотел бы, чтобы не растеряли они в праздности и развлечениях своих природных дарований, а использовали их вовремя, с наибольшей пользой для себя и своей семьи, и заняли бы достойное место в этой жизни. «Бог всякому из нас даёт вместе с жизнью тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю». (И. Бунин).   
        Конечно, я допускаю возможность наличия небольших ошибок и неточностей в моих воспоминаниях, избежать которых мне не удалось из-за давности происходившего (не исключаю и возможность мистификации, свойственной большинству мемуаров, как утверждал писатель Михаил Буянов). «Не много лиц мне память сохранила, не много слов доходят до меня, а прочее минуло невозвратно». «Никто не запомнит всего, что он в жизни видел.  Это невозможно, не нужно и даже вредно, так как в поле зрения наблюдателя попадаются объекты важные и мелкие, приятные и досадные, воспринятые правильно или искажённо, сохранившиеся полно или отрывисто. Всё это неизбежно мешает построить адекватную картину происходившего…» - писал Л.Н. Гумилёв -   и иногда «…запоминается не наблюдённый факт, а своё ошибочное восприятие.  Иными словами, не то, что было, а то, что показалось». Да и «Забвение – как говорит Архиепископ Рижский и всея Латвии Иоанн (Поппер) - такой же дар Божий, как и память».
            Предвижу, что будут встречаться в моём повествовании и «неудобоваримые» места: где-то недостаточно полно, стройно и убедительно оформлены нужные мысли из-за поспешности в работе по причине нездоровья, при некоторых обстоятельствах грозящем непредсказуемым исходом; некоторые излишества, может быть даже злоупотребления множественными обращениями к жемчужинам народной мудрости, пословицам и поговоркам, к высказываниям известных, знаменитых, великих и мудрых людей прошлого и настоящего, которые я себе позволил. У меня много заимствований. Это - моя слабость, не буду лукавить. Ведь всё это не только для себя, для поддержания «творческого» настроя, в подтверждение правильности своих мыслей и рассуждений, а и детям моим в надежде, что такие сведения в порядке общего развития и им тоже лишними не будут. Как писал американский писатель Торнтон Уайлдер: «Я заимствую у других писателей. В своё оправдание могу лишь повторить слова женщины, которую судили за клептоманию: «Да, я краду; но, ваша честь, только в самых лучших магазинах».
          Вот, к примеру, Екатерина Великая не любила людей, «натёртых» чужим умом, как говорила она. Сама же, повторяя это выражение, вообще - то принадлежавшее её приятельнице Жоффрен, тем самым, собственно говоря, и отрицала своё же утверждение. Мало того, она, как утверждает выдающийся русский историк Василий Осипович Ключевский, «была очень переимчива и так легко усвояла чужую идею, что присвояла её себе». Для меня же это -  дань памяти великим, а прикосновение к истокам мудрости – стимул, поощряющий стремление к познанию, и я с большим удовольствием им пользуюсь. «Как пчела, припадая к разным цветам, собирает мёд в соты, так и я по многим книгам собирал сладость слов, и смысл их собрал как в мех воды морские»; и ещё: «Как псам и свиньям не надо злата и серебра, так глупому – мудрых слов». Вот так из глубин далёкого Х11-го века поддержал и успокоил меня древнерусский писатель и просветитель Даниил Заточник. А «цитаты из античных авторов – утверждал английский лексикограф Джонсон Сэмюэл – пароль образованных людей всего мира».
        Этот мой труд -  ни в коем случае не претензия: а не «замахнуться ли нам». Нет, это лишь попытка простыми, доступными мне средствами, передать продолжателям нашего рода мои воспоминания и одновременно некоторым образом «взбодрить» интеллектуальными упражнениями мой порядком обленившийся мозг. «Яко упражнения в телодвижениях укрепляют телесные силы, тако упражнения в размышлениях укрепляют силы разумные». (А.Радищев)
         Известно, что человека, как такового, формирует среда. Так вот и мой характер, поведение, мировоззрение, образ мышления сформировались под влиянием тех природных и бытовых условий, которыми одарила меня моя судьба в результате общения с людьми разных характеров, образования, воспитания, интеллекта и т.д. и т.п. Соответственно и это моё «творение» есть, если можно так сказать, продукт тех возможностей моего интеллекта, что сформировались у меня в этих условиях. «Человек является воспитанником всех окружающих его предметов, всех тех положений, в которые его ставит случай» (Гельвеций). «Любое человеческое творение, будь то литература, музыка или живопись, - это всегда автопортрет». (Сэмюель Батлер).  В силу особенностей моей натуры и неоднозначности пережитых мною событий я в моих рассказах попытался без ущерба для общего впечатления чередовать шутливое с серьёзным, и, как это ни прискорбно, поведать и о грустном, и даже трагическом, и обо всём том, что мне довелось увидеть, услышать и пережить. Это не вымысел, это -  ЖИЗНЬ. "Писать свои мемуары заманчиво и приятно. Предмет неисчерпаемый. Но трудно" «Примите исповедь мою, себя на суд я отдаю".            
              Повремени вскрывать причины
              С угрюмой важностью лица.               
              Прочти хотя б до половины,               
              Авось, прочтёшь и до конца.          
                (А. Твардовский)