Два китайских рассказа

ПЕТУШОК И УТОЧКА

Ву жил в деревне в северо-восточной провинции Хэйлунцзян. Убрав урожай кукурузы, зимой крестьяне сидят без дела, и многие из них едут на заработки в большие города. Вот и Ву завербовался на стройку в Пекине, оставив в деревне жену с малым сыном.
Строительная компания, в которую его приняли разнорабочим, достроила шесть многоэтажных жилых домов с одним общим двором. Для обслуживания этих новых домов требовались электрики, водопроводчики, газовщики, дворники и сторожа. И Ву устроился в эксплуатационное предприятие охранником.
Ву съездил домой на Праздник весны (Новый год по-китайски), пробыл в деревне две недели, сдал в аренду свой земельный участок. Вернувшись в Пекин, с начала марта он приступил к новой работе.
График дежурств у охранников — сутки через трое. Скоро бригадир предложил Ву ещё одну ставку, и тот согласился. После чего график его дежурств стал — сутки через сутки.
Это только со стороны кажется, что работа у охранников лёгкая. Надо открывать и закрывать шлагбаум, пропуская автомобили жильцов, непрерывно бдеть у мониторов видеонаблюдения, делать обходы территории. За 24 часа дежурства удаётся вздремнуть урывками два-три раза по часу. Да и какой может быть полноценный сон на смене, когда нервы на взводе.
Тяжело доставалась Ву двойная зарплата. Но что поделаешь — надо платить за комнату в общежитии, питаться и одеваться, отправлять деньги семье и откладывать кое-что на счёт в банке.
Через три месяца охранник различает в лицо всех жильцов своего двора, хоть их и набирается тысяч пять — так устроена память человека. Охранник знает о жильцах всё — кто с кем состоит в браке, кто одинок, кто жадный, кто щедрый, кто злой, а кто добрый.
Женщина лет тридцати, живущая в квартире, окна которой видны из будки охранников, была одинока. Она носила косу — по народному обычаю это примета незамужней женщины.
Ву не знал имени этой жилички, и про себя назвал её Мейли (Красивая).
Свет в окнах Мейли не гас допоздна, и Ву воображал, чем она занимается  в одиночестве — смотрит телевизор, читает книгу, сидит у компьютера в Интернете.
Каждый вечер Ву звонила жена из деревни. Она говорила, что скучает по нему, спрашивала, когда он приедет, и так — целый час. Эти однообразные монотонные разговоры скоро стали раздражать Ву, и он прерывал их уже через пять минут, ссылаясь на большую занятость по работе. Боясь себе в этом признаться, Ву понял, что больше не любит свою жену, место которой в его сердце заняла Мейли.
Как-то погожим майским днём у Мейли появилось два квартиранта. Это были только что вылупившиеся из яиц цыплята. Она выносила их во двор и пускала погулять на газон. Два жёлтых пушистых комочка ходили за ней, как за наседкой.
«Наверное, Мейли из деревенских, — думал Ву. — Вот и решила завести домашнюю птицу, которая напоминает ей о родительском доме».
Через месяц цыплята заметно подросли, и стало видно, что это петушок и уточка. К осени, когда Мейли выносила своих питомцев во двор, за ней уже шествовали цветастый петух и снежно-белая утка. 
Когда на дворе похолодало, и трава на газонах пожухла, прогулки Мейли и её птичника прекратились.
3 декабря, Ву запомнил дату — это был день выдачи зарплаты, Мейли опять появилась во дворе, держа на руках петуха и утку. В этот раз она не пустила их на землю, а направилась прямо к будке охранников.
Ву поспешил к ней навстречу.
Мейли поздоровалась с ним и сказала:
— Прошу вас оказать мне маленькую услугу.
— Сочту за честь помочь вам, — ответил Ву, ещё не понимая, какая нужда привела к нему Мейли.
— У вас шило есть? — спросила она.
Ву вынул из кармана швейцарский ножичек и открыл шило.
— Такое подойдет?
— Проколите им шеи, — попросила Мейли. — А то у меня рука на них не поднимается — они мне как дети стали.
И протянула Ву петуха и утку.
Он не ожидал такого поворота. Взял птиц за ноги вниз головами, зашёл за угол будки и сделал то, о чём его просили.
Мейли рассыпалась в благодарностях и подала Ву две юаневые монеты.
— Это вам на пиво.
Ву взял деньги.
А на следующий день у Мейли появился хахаль, с которым она пришла под ручку. Мужчина был старше её лет на десять и некрасив лицом. С виду он был похож на большого любителя выпить водочки.
«И что она только нашла в нём?» — ревниво подумал Ву.
По-осеннему рано стемнело. Ву смотрел на освещённые окна квартиры Мейли и мысленно представлял, как она усаживает своего дружка за стол, ставит перед ним зелёную бутылочку эрготоу «Красная звезда» (водка Пекинского завода), лапшу с куриными потрохами и запеченную утку, ласково говоря при этом:
— Кушай, любимый. Мясцо не с птицефабрики, без химии — сама кукурузным зерном откармливала.
Её дружок выпивает и закусывает. При этом он чавкает, втягивая в рот из миски куриный бульон и пачкает губы утиным жиром.


ЛИ ПЕКИНЕЦ

Ли живёт в Косом хутуне (переулке) возле Центрального Пекинского вокзала. Он — продавец кяотыгуа (печёный батат). Зима ли морозная или знойное лето, а к продавцу кяотыгуа всегда очередь в два-три человека. 
Этот промысел в семье Ли наследственный — и дед его, и отец тоже продавали кяотыгуа. Правда, в годы культурной революции уличные торговцы кяотыгуа попали под кампанию критики мелкобуржуазных пережитков, и предку Ли пришлось временно приостановить свою деятельность. Но после смерти Мао Цзэдуна и с приходом к власти Дэн Сяопина частная инициатива стала поощряться государством, и дедушка Ли скоро наверстал упущенную выгоду.
Инвентарь у Ли прост. Это переделанная железная бочка — с угольной топкой внизу и с плитой вверху, установленная на раме трёхколёсного велосипеда. И экономика проста. Цзинь (500 граммов) клубней батата стоит на овощном базаре два юаня. В одном цзине —4 – 5 клубней. Цена кяотыгуа – 1 юань. Накладные расходы — плата за место и стоимость угольных брикетов для печурки. Рентабельность посчитайте сами.
Ли со своей печкой стоит на полпути от вокзала к площади Тяньаньмэнь. В день он зарабатывает не меньше трёхсот юаней. Уже оплатил учёбу сына в институте, купил ему квартиру и сыграл свадьбу. Делает ежемесячные взносы в пенсионный фонд, обеспечивая себе безбедную старость. Что ещё надо китайцу.
Ли одет по сезону в зелёный солдатский бушлат или в синий китель фасона времён большого скачка. Лаоваям* это нравится, они часто за деньги фотографируются рядом с Ли. Как-то у Ли купил тяотыгуа какой-то важный лаовай, которого сопровождали большие китайские чиновники. Вечером Ли увидел его и себя по телевизору — оказалось, это был президент какой-то страны. На следующий день Ли вырезал из газеты эту фотографию, увеличил её и приклеил на фанерку над ценой кяотыгуа — 1;.
*Презрительное наименование иностранцев.
В последние десять лет в Пекине стало много внутренних туристов. Их сразу видно по одинаковым жилеткам и бейсболкам ярких цветов и по экскурсоводу, идущему впереди группы с флажком такого же цвета на длинной палочке. Китайские туристы прижимистые, из группы в два десятка человек кяотыгуа покупают лишь трое-пятеро. Но, как говорится, зёрнышко к зёрнышку — будет мешок.
Заветная мечта каждого провинциала — хотя бы раз в жизни побывать на площади Тяньаньмэнь. Здесь и ворота с таким же названием, с которых председатель Мао провозгласил образование КНР, и мавзолей, в котором он сейчас лежит в стеклянном саркофаге. Бывает, Ли это сам видел, что приезжие перед входом в мавзолей Мао Цзэдуна встают на колени и кланяются до земли.
А пекинцы про Великого кормчего рассказывают анекдоты.
К примеру, такой:
«Встал чуть свет Мао Цзэдун из своего хрустального гроба и вышел из мавзолея на площадь Тяньаньмэнь.
К нему подошёл уборщик мусора и попросил автограф.
Председатель Мао расписался в его блокноте и подумал с гордостью:
«Помнит меня народ».
А мусорщик побежал по площади с радостными воплями:
— Я видел самого Тан Гоцяна! Мне дал автограф сам Тан Гоцян*!»
*Тан Гоцян — китайский киноактер, самый известный исполнитель роли Мао Цзэдуна.
Или такой:
«Сынок шаньдунского угольного спекулянта, показывая на портрет Мао Цзэдуна, висящий на воротах Тяньаньмэнь, спрашивает:
— Кто этот мужчина с бородавкой, и за что ему такая честь?
— Это, — объясняют ему, председатель Мао — отец нации.
— А сколько надо заплатить, чтобы на этом месте повесили портрет моего папы?»
Ли глубоко презирает всех этих шахтёров, хлопкоробов и скотоводов, все они для него — деревенщина. Ему доставляет большое удовольствие смотреть, как мечется в панике какой-нибудь отставший от своей группы колхозник. Вместо того, чтобы спокойно стоять на месте и набрать номер сотового телефона гида, напечатанный на бэйджике, висящем на груди.
Презирает он и интуристов, которые приезжают в Пекин с других континентов. Едут за три моря только для того, чтобы потрать здесь свои деньги на хунвейбиновские кепки с красными звёздочками и на посещение ресторанов «Пекинская утка». Как будто, вернувшись домой, они будут носить эти дурацкие кепки, а утки в их странах на вкус хуже, чем пекинские.   
Ли, хоть и был тогда школьником, хорошо помнит события на площади Тяньаньмэнь весной и летом 1979 года. И правильно, что тогда расстреляли смутьянов, а то было бы в Китае, как в Советском Союзе. Раньше СССР был старшим братом КНР, а теперь Россия — младшая сестра Китая.
Если лаоваи показывают ему туристическую карту Пекина, тыча в неё пальцами и спрашивая на своём варварском языке, в какую сторону надо идти до Храма Неба или до Белой пагоды, Ли, по приколу, посылает их в обратном направлении.
Ли живёт возле всех этих достопримечательностей. Но как-то так получилось, что сам он ни разу не был в Доме памяти председателя Мао. Ходил он туда лет пять назад, но не попал внутрь из-за ремонта, как было написано на табличке у входа. А на самом деле, и это каждой пекинской вороне известно, мавзолей часто закрывают для профилактики забальзамированного тела Мао Цзэдуна. 
Ли частенько собирается устроить себе выходной и наконец-то подняться на Великую стену, пообедать в монгольском ресторане «Огненный котелок». Но сразу же и забывает об этом своём намерении.
Пекинцы — народ особенный, им незачем куда-то ехать.