Удар невесомости

Окруженная прохладным, чердачным, спасающим от летнего зноя полумраком, в противоположном входу углу, стояла деревянная кроватка. С верху, словно воздушный и прозрачный, её накрывал купол – легкий, колышущаяся от малейшего дуновения освежающего сквозняка, матово-белый, усыпанный цветочной вязью, балдахин.
С лева от кровати, в центре смотрящей на восток стены, расположилось высокое, узкое, приниженное к полу окно, словно по-товарищески лежащим локтем на спинке кровати подоконником.
На подоконнике важно расположилась румяная, матовая от разводов банка с забинтованном на её шее бантом и торчащей от куда-то из её недр хлопчатой белой полоской рваной ткани, заканчивающейся где-то на полу, за спинкой кровати.
Беспорядочно колышущаяся на сквозняке, серо-желтая занавесь то тут, то там впускала врывающиеся в комнатку жаркие лучики послеобеденного солнца, в ослепляющем сиянии которых миллионы потрясающе живых пылинок, крупинок, мельчайших ворсинок то догоняли, то толкали друг друга. Эта манящая своей живостью игра частичек, разгоняла мрачные тени тяжёлых мыслей по сторонам – от центра комнаты к стенам. Свет всегда должен быть в центре: он должен быть виден из любой части мрачного мира, мира, в который все чаще и чаще погружались мысли Алеши, скромного, робкого и единственного гостя этой полупустой комнаты, сидевшим на уголке растрепанной кровати и обхватившем свои колени.
Какой, оказывается, глубокой может быть тишина. Какой певучей бывает пустота. От утреннего расставания с любимым человеком, с Юлей, от сладостно проведенной ночи наедине с самым дорогим, с самым, теперь уже, желанным гостем этой комнаты, словно обволокло туманом: беспорядочными размышлениями, сумбурными, сбившимися с кучу волнениями и, наконец, представившемся на мгновение мыслью, что это мгновение, этот час, может случиться, не наступит уже никогда.
Окончив девятый класс, Алексей попросил разрешение у родителей перебраться, как раньше, на целое лето в милую комнатку, расположившуюся так уютно на втором этаже пустеющего флигелька. К входу во флигель вела отдельная вересковая аллея, царапающаяся и колющаяся зазевавшегося весельчака или игривого танцора, частыми гостями в которой были Алешины друзья, вместе с которыми он посещал художественную школу. Но только не этим летом.
Юля ни разу не была тут гостем, хотя они дружили около трех лет. Каждое лето она выбиралась из городского шума и зноя за город, к бабушке и дедушке. Никогда они с Лешей небыли наедине. И только утром этого лета они расстались у тайной калитки глубоко в саду, где Юля настоятельно просила не провожать себя.
Эти мысли, словно кони резво мчавшиеся по глубокому снегу и подымающие за собой снежную бурю, ураган, гнали Алексея по огромному круговороту событий вслед за минувшей ночью, и проносившиеся раз за разом, все сильнее и ярче томительные воспоминания вращались быстрее и быстрее, раскручивая их носителя, их хозяина, словно он, вращаясь в центрифуге, дошел до состояния невесомости – подвешенности над полом, где был слышен лишь ритм его собственного сердца: магический, гипнотизирующий, оглушающий.
«Она этим утро была со мной», - промелькнула первая мысль. Затем следующая: «Нас ничего не отделяло друг от друга этой ночью, ничего не удерживало. Мы были одним целым». Затем третья, четвертая и далее. Наконец – контрольная, замыкающая: «Почему не позволила проводить себя? А ведь раньше было с точностью до наоборот». До этого лета он часто ее провожал, и в основном в компании: сначала парни провожают девчонок, ну а потом идут по своим делам… Лишь в танце она позволяла прижаться к себе, но и это у него выходило не так как он желал – она подчеркнуто холодно держала себя со всеми парнями и, особенно, с ним. Был, правда, один случай…
Как-то всей компанией они заняли одну из свободных веранд пустеющего особняка. Накрапывал дождь. Это была августовская, мрачная, безлунная ночь. Алексей слушал истории друзей, но не принимал никакого участия, не подавал голоса, и нельзя было понять, что он где-то тут. Кто-то спроси его. Это были подруги Юли – в такую мрачную и плаксивую ночь. Он удивился. Машинально он им ответил. Скоро они с Юлей оказались рядом. Она с растекшейся по щекам от слез тушью, и легким угаром. Но он тогда ничего не понял.
Туман его мыслей развеялся в этот день не скоро – младшая сестра по просьбе матери пригласила его к столу, на ужин. Нет. Они с Юлей больше не встретятся. Видимо так небу нужно, но на их судьбы у вселенной свои виды.
Наступило утро следующего дня, но в ответ на свои надежды Алексей дождался лишь сухого письма. Это-то и письмом назвать можно с натяжкой. Так, клочок розового конверта, в котором минувшей весной он отправил ей поздравление с женским днем. Оно, письмо, содержало лишь обрывки надрывающихся строк: «Прости!!! Я замуж. И прощай.» Письмо вручила ему сестра, которая в свою очередь получила его от Кати, подружки Юли. Даже когда вы ни о чем не подозреваете, то знайте, что женская сеть тайных посланий, слухов, сплетен работает всегда, в любую погоду, в любое время дня и ночи у вас под самым носом и ничто не способно нас так поразить и удивить, как послание от наших самых любимых женщин.
А что Алексей? Он занял свое место, в невесомости, в комнатке второго этажа, а вышел из этого состояния лишь только к концу лета, когда наступил очередной, десятый, учебный год. Но лишь однажды он мог забыть о всем – когда в его жизнь, словно в окно, влетала райская птица - белокура Юля со своими большими, серыми, печальными глазами, увлекающими на седьмое небо от счастья сладкими губами и незабываемым, ровным, убаюкивающим голосом.