И метель, и выстрел...
Порой мы открывали входную дверь и оказывались перед плотной белой стеной, и отец долго прокапывал тоннель во двор, к сарайчику, в котором томились в ожидании коровы и поросята, утки и куры, да два молодых бестолковых пса с рифмующимися кличками: Бобик и Тобик. Там, в сенцах сарая, стояла их просторная будка, заботливо обитая старым ватным одеялом. Так собаки находились и в тепле, и в надёжной близости к домашним животным – на тот случай, если бы кто-нибудь решился на тех посягнуть.
Бобик и Тобик были близнецами-братьями, последними детьми нашей Жучки. Вот только ростом они получились чуть ли не втрое больше своей мелкой вертлявой мамаши. Крупные, лохматые, громкие и зубастые, они могли нагнать страху на кого угодно. Но только не на меня. Я знала этих балбесов с момента их рождения, помнила их слепыми, беспомощно ищущими Жучкины соски; я кормила их молоком из бутылочки, когда старая и верная наша собака вдруг неожиданно умерла; я выхаживала их, играла с ними, утешала, лечила и учила. Псы были моими любимцами, моими детьми и собратьями одновременно.
По утрам они провожали меня, первоклассницу, до самой школы, находившейся на другом конце нашей деревушки. Встречали после обеда в нашем дворе, набрасываясь со всей искренностью своей молодой собачьей любви и на мой портфель, и на меня саму, облизывая мои руки, а если удавалось, то и лицо, валили в сугроб, сами падали туда же, повизгивая от счастья. Бабушка и мама потом ворчали, что «этот ужасный ребёнок» никогда не может прийти домой, не вывалявшись в снегу, как «собака последняя». Я только хихикала, слушая их деланно сердитые упрёки, и представляла себе, как же скучно живётся «собакам первым»: видимо, ни побаловаться, ни в сугробе поваляться.
В ту зиму в деревне появился новый человек. Однажды под вечер отец привёл в дом невысокого коренастого незнакомца в лохматой рыжей шапке:
- Знакомьтесь, это Виктор Николаевич, наш новый зоотехник.
Мужчина снял шапку, улыбнулся ослепительной улыбкой, и я восхищённо ахнула про себя: «Как Гагарин!»
Он оказался совсем молодым, русоволосым и кудрявым, с серыми внимательными глазами. Но самых чудесным в нём была эта открытая белозубая – да, да, гагаринская! – улыбка.
Какое отношение новый зоотехник имел к моим родителям, сельским учителям, не понятно до сих пор, но они сдружились, и Виктор Николаевич часто заходил к нам - поговорить, поесть, скоротать вечер; неженатый, без родственников поблизости, он прибился к нашей семье, случайно обретя «своих». У нас ему были рады, а он был рад нам.
Меня откровенно баловал, принося то игрушку, то сладости, развлекая смешными историями и интересными сказками. Я его любила. Настолько, что когда отец, на правах старшего дававший своему новому другу советы, однажды заявил, что жениться бы тому пора, я, вертевшаяся тут же, тихо шепнула : «Не женись, подожди, когда я вырасту. На мне женишься!» Виктор Николаевич расцвёл своей дивной улыбкой и заговорщицки кивнул мне: «Подожду, расти уж...»
Тот вечер в конце февраля выдался опять-таки метельным. В лиловых сумерках змеилась по деревне позёмка, обещавшая перерасти к ночи в полноценный буран. Ветер завывал тоскливо, нудно, было понятно, что это надолго...
В такую погоду быстро выстывал жарко натопленный дом. Я сидела в уголке за печкой, с книжкой в руках, с кошкой Минкой на коленях. На стук в дверь открыл отец. На пороге стоял Виктор Николаевич, весь в снегу – и с ружьём.
- Роберт, послушай, - его речь была прерывистой и взволнованной, хотя он говорил очень тихо, - ты же знаешь, предвесенний отстрел собак... Ну, понимаешь, люди жалуются, что непривязанные рвут по весне их птицу... Не узнали мы твоих псов, понимаешь. Ни я, ни Толик не узнали... Ты уж прости...
Отец как-то дёрнул головой, кивнув. Помолчал. Потом спросил:
- Где они теперь?
- Да сразу за двором вашим... Выскочили мне навстречу... Они-то меня признали... – голос зоотехника дрогнул.
- Уберите их оттуда, - хрипло произнёс отец. – Ну и снег прикопайте чуток. Знаешь, если дочка выйдет и увидит...
Они ещё пошептались. Ни папка мой, ни Виктор Николаевич не видели меня, не замечали моего присутствия.
Я долго не могла уснуть в ту ночь. Непрошенные страшные мысли теснились в моём детском сознании. Кого застрелили первым, Бобика или Тобика? Было ли им больно? Кричали ли они перед тем, как умереть? Как лежали они рядом в наших сугробах, такие неподвижные, такие неживые? Подушка моя намокла от слёз. Но я уже умела плакать тихо.
Никогда я не спрошу своих родителей о том, куда подевались мои собаки.
Никогда отец и мать не расскажут мне, что с ними произошло.
Никогда не увижу я больше Виктора Николаевича. Никогда. Даже в те вечера, когда он снова будет сидеть вместе с нами за нашим столом.
Свидетельство о публикации №219052000023
Как важно все-таки разговаривать. Не утаивать. Объяснять.
Если бы это произошло сразу, может быть всем бы было легче.
Но это мое субъективное мнение. На месте отца я бы поступил так же.
Михаил Кербель 01.03.2021 16:42 Заявить о нарушении
Да и я на его месте поступила бы так же. Отлично зная своего ребёнка, он просто хотел избежать трагических сцен и переживаний. Не подозревая, что трагедия уже пережита в одиночку.
Оксана Малюга 02.03.2021 19:06 Заявить о нарушении