Памяти поэта

МОНОЛОГ:
«РОЗОВЫЙ ПЕРИОД»
Я не люблю вас, мужчины!
Мне противен ваш снобизм, ваша петушиная логика, ваши великие дела и мелкая зависть друг к другу.
Не понимаю, откуда в вас столько самодовольства!
Мне противно смотреть, как вы ходите, едите,  смеетесь, грустите…
…Но вчера… Вчера весь мир для меня словно перевернулся…
Вчера я стала красавицей!
Женщине, чтобы стать красавицей, нужен мужчина! Тот, кто смотрит на нее во все глаза и подчиняется ее великой, ни с чем не сравнимой, пусть и мгновенной, эфемерной власти!
Вчера я встретила такого человека…
Он не похож ни на кого!
Он тоже пишет стихи!!!
Теперь я умею летать! Ходить вверх ногами! Перепрыгивать через горы!
Теперь я люблю — всё и всех.
Господи!
Я Мир
Твой
Большой
Принимаю!!!!!!!!!

Он — Поэт!
Правда, у него нет денег, но это —ничего страшного!  Это лишь доказывает, что я не ошиблась! Поэзия и деньги — две вещи несовместны!
Хотя…
Если он останется со мной, то я сумею вправить ему мозги! Я знаю, как это делается! Будем бороться и побеждать сразу на двух фронтах: духовном и материальном! Убеждать мужей я хорошо умею!

Он — Поэт. Смею думать, что и я все-таки не полная невежда в Искусстве: понимаю, вернее, чувствую Прекрасное. Еще точнее сказать, только учусь понимать и чувствовать.

Мы пока не настолько знакомы, чтобы рассказывать друг другу о прошлом!
Но кое о чем я все же догадываюсь!
…У него одинокие глаза. Скорее всего, у него никого нет!
У него нет постоянной женщины!
Ура!!!

У одиноких мужчин всегда такие странные глаза…
…Отворачивающиеся глаза!…
Уклончивые глаза! В них застыла какая-то задумчивая тоска!
Такой мужчина похож на городского Маугли, только одежды на нем больше, а так…
Они, эти Маугли,  всегда такие неухоженные, диковатые, неприкаянные, незнакомые ни с бытовой химией, ни со средствами личной гигиены…
Честное слово, иногда хочется взять дикаря за руку, привести домой, выкупать в ванной и сказать торжественно, тоном амазонки, одержавшей важную победу в войне полов:
«Ты моя Галатея наоборот! Я  вылеплю из тебя красавчика!"

Сейчас у нас унисекс! Мы поменялись,  махнулись местами с нашими самцами! Теперь уже именно они понуро плетутся за нами в самом хвосте прогресса!
…И он такой же. А  одет даже еще смешнее иных прочих. Какой-то непонятный вымученный пиджак, вокруг шеи старый шарф обмотан. Кажется, никогда его не снимает! Дорог как Память? Какая-нибудь незабвенная школьная любовь подарила на день рождения? С тех пор и носит!?

Вид у него весьма малопочтенный.
На работу таких берут неохотно. А выгоняют легко!
Ну, а я обрадовалась! Поняла главное: у него нет женщины. Ни одна женщина не допустила бы такого безобразия!

Но каков все же талантище, а! Где он находит эти слова? Мне так никогда не написать… Интересно: почему?!!!

Мы освободились от мужчин как-то странно. Взяли у них худшее! Стали пить, курить и ругаться…
Зато лучшее не взяли: глубину и серьезность оставили у них! Ну и очень глупо, и даже досадно, если я все-таки права!
Освободившийся человек берет только то, что может взять. И не более того, что может! Свобода, в каком-то смысле, это всегда ловушка…
Опасная! Очень!
Ведь всегда легче освободиться от другого, чем от себя самого!

Оборотная сторона «свободы»: наш мир захлестнула волна насилия. Родители убивают детей, дети родителей, убивают за миллионы и за бутылку водки, и просто так, ради садистского удовольствия…

Обществу дикарей, выживающих в материальном мире (а заодно выживающих из ума!), не нужны наши стихи…
Вообще, можно либо жить, либо выживать. Совмещать одно с другим вряд ли возможно!

Красота не нужна,  не востребована выживающим человеком!
Чтобы соответствовать задачам дня, надо быть крутым бандитом, способным на все, кроме одного: полюбить ближнего своего, как самого себя!

…Но сегодня я не хочу думать о грустном! Пусть  сегодня сияет солнце! Всем-всем! И мне тоже!
Всю жизнь я мечтала о ярком, настоящем, значительном и вот дождалась. Это — Он!
Его я ждала. Он  Маяк, озаривший мрачные скалы и водовороты моей души.
«Только не обмани, только не разочаруй. Слышишь?!
Иначе будет страшно, будет плохо. И не одной лишь мне!

ДИАЛОГ: «РАЗОЧАРОВАНИЕ»
«Помнишь, как мы играли в «Восток»?
Давай еще поиграем! Мне понравилось быть восточной женщиной! Не все время, разумеется, а так:  минут    пять, не более!
Что тебе нужно, мой господин? Чем тебе угодить? Хочешь, вымою ноги? А почему нет? Вот тазик, вот ноги, а вот и полотенце».

«Перестань. Тебе до восточной женщины, как от меня до мирового разума».

«Что же мне делать? Я такая! Взбесилась от неизреченности любви моей, сошла с ума, ища других человеческих сущностей…
Как выразить, как воспеть  их, эти "другие" существа?! Почему так тяжела жизнь, если она Не закручена в пьесу, если Не притворяется искусством, если она Не спектакль?»

«А зачем тебе что-то выражать? Не надо! Все само выразится! Если любишь, просто люби и все. Молча. Тихо. Птица летает, а не болтает про полет, понимаешь?»

«Опять ты смеешься? Зачем же тогда стихи? Зачем же вы, великие поэты, мараете бумагу? Любили бы тихо, и ничего тогда не нужно?! Ведь птица поет и не требует аплодисментов…   А мы?!!!»
«Увы, ты права! Мы-то аплодисментов как раз требуем! Толстой рассуждал правильно! Стихи — это ужасно, это пляски на пашне, потому что лишнее! Это баловство, но лично для меня оно важнее серьезных дел, вот так бы я сказал.
Скажу по секрету: мне стыдно, что я пишу стихи. Ты довольна?»

«Ты со мной, как с вокзальной шлюшкой разговариваешь! Свысока! Почему? Уверен, что умнее?»

«Как же ты непредсказуемо обижаешься!
Вот уже и  неприличное слово нашла!
Давай-ка лучше сварганим яичницу их четырех яиц! Люблю яйца на завтрак!…  Жарить яйца умеешь?
Слушай, а ты чего по жизни такая грубая, а? Мужчина не имеет права на трусость, а женщина на грубость! Запомни! У тебя нет права на грубость! Заруби на носике своем! Почему у тебя всегда все, как у пьяного, на языке? Человек должен уметь молчать. Особенно женщина должна уметь! Молчание золото!
Оно — страшная сила! Молчание важнее великих стихов. Нужно уметь молчать! Красота просто обязана уметь молчать! Хотя бы потому, что когда открывает рот, то чаще всего разочаровывает!
«Молчи и будь прекрасной!» Знаешь, кто сказал? Хотя откуда! Ты ведь читаешь только саму себя! Не рвись в поэты. Нет у тебя настоящего дара! Его самолюбием не заменить! У женщин слишком конкретный и ловкий ум, чтобы написать что-то яркое… Спинномозговые какие-то ваши рассуждения!»

«Скажи еще, что женщинам надо рожать, а не умничать!»

«И скажу. Дети — вот лучшие стихи женщин!»

«А Цветаева, Сафо?»

«Исключения только подтверждают правило!»

(Убью его. Если не мне,
то пусть лучше никому!)

«Ты лишаешь меня цельности»….

«В каком смысле?
В гинекологическом тебе давно терять нечего»….

«Ого? Да ты не ревнуешь ли? Нет, мой друг. Это ты у нас во всем виноват!
Одна никогда не была, это так, это правда! Жила себе спокойно, мужиков тасовала, как карты, меняла шило на мыло, только чтобы к вам, дуракам умеренно и сильно пьющим, не привыкать….
Зачем ты влюбил меня? Куда поманил? Для чего дал надежду на счастье?
Чтобы все отобрать?! Уже навсегда?!»

«Я не хотел, как-то нечаянно получилось!»

«Ты меня больной сделал. Ты раздвоил мое «я».

«Каким же образом?»

«Люблю тебя и ненавижу».

«Счастье в цельности! Мучение раздвоение.
Нет пытки ужасней. Совсем как у Катулла, двадцать веков назад. «И ненавижу, и люблю»… Все повторяется! История повторяется на новом своем витке».

«Знаешь, я тебя когда-нибудь убью, Поэт!»

«Нет, не убьешь».

«Почему?»

«Потому что сказала. Слова  — это хороший громоотвод! Понимаешь? Молния бьет в громоотвод и теряет силу.
Кто лает, тот не кусается.
Мы говорим, чтобы не делать!»

«Я не такая, как все! Меня жизнь научила кусаться! Я не молния: прогремлю вначале, а потом и ударю! Берегись меня! Не зли!
Поостерегись меня злить!»

МОНОЛОГ:
«ГРОЗОВОЙ ПЕРИОД»
«Что же мне делать? Что делать?!»
(Обращается к залу)
«Кто мне посоветует?
Ну, что молчите-то?
Скажите, что бы вы сделали на моем месте? Именно вы! А! У каждого свое место? НЕ желаете на мое?!
«Мое» на сцене? «Мое» здесь, за вас мучиться, переживать, ломать шутиху и фиглярствовать?!
«Ваше» там, в партере и на галерке,, на уютных задних партах,  когда знаешь точно, что сегодня на уроке не спросят (Марья Ивановна уже закрыла журнал!) и  можно спокойно и благостно отдыхать?!
Верно. Все так! Только ведь мне от этого не легче, не веселее оттого, что вы там, а я здесь!!
Убить или не убить, вот в чем вопрос!!! Да будет ли мне спокойнее, если его не станет? Неужели забуду? Нет! Ни за что! Он залезет еще глубже в душу и будет терзать изнутри. Так мучают нас только мертвые, если приходят ночами, и обличают, и лишают сна!
Простоты хочу, простоты!
Будь проклята моя сэндвичевая, многослойная натура! Я тоже верила во что-то! Верила, что он пришел к мне для того, чтобы делать  хорошее!
Мне прежде всего! За чьи прегрешения ты сделал меня такой несчастной?!
Будь проклята цифра два!
Будь проклята шизофрения!

Бог мой! Почему ты не одарил меня Простотой? В чем я провинилась пред тобой? Почему не родил меня деревом, кустом, стеной? Зачем мне столько чувств, глупых, напрасных? Зачем дал мне напрокат никому не нужное тело? Ни чувства, ни тело мои никому здесь не нужны, я унесу их с собой, как тайну, еще одну бесполезную грустную тайну природы!…

Почему нет во мне Высшей Правды?
Вместо Высшей Правды низкая любовь и жалость к себе. Чем ниже, тем сильнее, истовей, искренней!
В чем смысл горя, если после него нет радости? Зачем жить без надежды на счастье?? Жить, чтобы исчезнуть в пустоте, растаять в небытие, как бедная ледяная горка, согретая на мгновение теплом и светом ласковой весны?!
Я — Комок!
Сгусток разочарования!
Тяжелая Плита обиды на Тебя, Господи!
Владыка мой!
Вскрой нарыв.
Исцели душу!
Излечи меня от этой любви!
Спаси!»

ДИАЛОГ:
«РАЗВЯЗКА»
(Она читает стихи. Он улыбается чуть снисходительно. Потом читает так, как надо, как только он один умеет!  Она плачет. Плачет горько, сладко. От души.)

«Ох, выколоть бы твои глаза!»

«За что?»

«А чтоб на баб не глядели. Любишь баб? А меня ты, ну хоть немного любишь? Я ведь тоже Баба? Любишь?»

«Люблю. Потому именно, что баба, потому что такая, как все!»

«Но почему же не меня одну? Почему всех?
Не хочешь видеть в женщине личность, да? Овца, телка, корова, кастрюля, предмет жизненного удобства?… Как вы еще там нас называете, в ваших банных разговорах?! Целый скотный двор в комплекте?!
Да, мы кастрюли, из которых вы жрете! Черт бы вас драл! Эгоисты!»

«Ладно тебе, успокойся. Что с тобой? Какая муха тебя опять укусила?»
«Никакая не муха! Вернее, та же, что всегда! Люблю тебя, а тебе нужны только твои стихи, да какие-то невидимые -неведомые женщины, которые еще не успели тебе надоесть, потому что ты их не знаешь! Даже когда обнимаешь, мысли твои далеко!… Думаешь не обо мне.
Я не чувствую твоих мыслей. Тебя не понимаю! Как же мне горько!
Отчужденный ты какпой-то! Не от мира сего.
Холодный!
Ты — поэт, перед тобой весь мир, над тобой только звезды, а я твоя овца, к которой ты приходишь, когда тебе нужно.
Поэты. Жалкие лицемеры! Не смейте писать о любви! Не лгите о ней! Не прячьтесь за ширмами слов! Хватит лжи!
Пишите о самолюбии!
Пишите об одиночестве!
О любви не смейте!
Вы не умеете любить!
Не пиши стихов о любви. Слышишь!
Никогда не пиши.
Не смей писать!»
«А я и не пишу про любовь!
У меня больше про тишину, про безмолвие, про счастливое одиночество…
Нас двоих природа не стихами, а совсем по другому рубежу разделила.
Ты — собственница.
А я — нет!
Тебе нужен твой угол. Твой муж. Твой пудель. Твои книги. Твой успех. Твои дети, может быть…
А мне этого не надо! Вернее, надо "все" и "ничего". Мое «все» возникает из «ничего».
Мое «все» не живет без «ничего».
Мое «все» не материально!»

«А успеха тебе не надо?»

«Нет. "Вчера" еще — был нужен! Сегодня — нет!»

«Чего же ты хочешь?»

«Не знаю. Вернее, знаю: сочинять!
Когда не пишу, болею. Ей-богу, это так! Правда!»…

«Убирайся!»

«Что?»

«Вон из моего дома!»
Долой из моей жизни!
Прочь из моей постели!
Гулящей лучше стану,
Но с тобой больше не буду. Ненавижу!»

«А! Вот как запела! Уже не по Катуллу!
Только ненависть и осталась?!
Про Любовь забыла уже?
Выплеснула меня с грязной водой, значит?
Ну, что же!
Так лучше, пожалуй.
Ну, я пошел…
Прощай!»
(Идет к двери.)

«Вещи свои забери!»
(Он машет рукой. Выходит, ничего не взяв.
Она рвет и топчет его бумаги, разбрасывает их по сцене, кидает над собой, словно возвращает их Господу Богу, швыряет  обрывки  в зал.)