На восход

НА ВОСХОД

Терентий с Прохором и раньше иногда ездили за провизией к Зубарю, а когда не стало Тагара, им пришлось постоянно это делать по очереди. Им в помощники Зубарь определил Алёшку – глухонемого повара.
Алёшка отличался искусством готовить разные кушанья, которое на удивление постиг, полагаясь на свой вкус и наитие, приобрёл на этом признание сельчан, постепенно стал непременным помощником в готовке, когда у кого-нибудь намечалась свадьба, после которой все отмечали вкусность угощения и когда дошло до того, что свадьба считалась не ахти какой, если он не участвовал в приготовлении стола, то и слава о нём дошла до Зубаря и тот пригласил его к себе в повара. Зубарю понравилось всё, что готовил Алёшка, тем более это было некоторым шиком для Зубаря, но это длилось не долго, бывший повар и его помощница кухарка –  предшественники Алёшки, орудовавшие раньше на кухне и остававшиеся пока на подхвате, смекнули, что могут остаться не у дел и стали вредить ему. То соли киданут исподтишка, то ещё какие поварские козни сотворят. Алёшка пробуя свои блюда, перед подачей на стол, замечал это и весь в слезах пытался жестами пояснить причину.
Зубарь понимал, откуда получается такой вкус пищи и решил отправить Алёшку в помощь к табунщикам, во избежание более серьёзных последствий для своего живота.
Алёшке сначала не понравилось это, но познав полную свободу в своих фантазиях по приготовлению еды и почувствовав искренние восторги и непритязательность ребят во вкусе, он повеселел и пустился ещё в большие изыски. Он развёл огород около речки, насадил там разных овощей и прочих растений, используемых в качестве приправ и добавок в разные блюда. Единственно, он скучал по своим старым родителям, но мысль о том, что Зубарь платит им за его работу, успокаивала его и приносила удовлетворение.
По приезду к Зубарю, когда уже вся провизия для них была готова, они ночевали на конюшне.
Прохор, после своей очередной поездки на село, похвастался Терентию, что Варька, которая посмеялась над ним когда-то, теперь проводит ночи с ним на сеновале и удручена тем, что Зубарь остыл к ней и видимо он присмотрел себе другую девку и в скором времени приведёт её в дом.
Терентий же, встретив как-то стайку деревенских девок, попал под их шутливые нападки, что табунщики одичали в степи, боятся девок и вроде бы могли и на игрища молодёжи приходить, когда приезжают в село. Он тоже не потерялся перед ними в своих шутках, обещал непременно прийти и грозился увезти в степь самую красивую.
Он в тот же вечер подъехал на коне и, остановившись вне светового круга от костра, наблюдал за происходящим. Игр молодёжных и плясок он не знал, но быстро во всём разобрался, ему только не хватало смелости в первый вечер принять во всём участие.
Приехав через две недели в село, он снова подъехал к молодёжи и так случилось, что обратил внимание на одну девушку. Красива она очень была, тиха и скромна характером, но имела большой вес среди подружек, которые, и пошутив, и спев частушку, всегда взглядом искали у неё поощрения Да и парням она многим нравилась. многие засматривались на неё и старались обратить на себя её внимание. Но на парней она мало смотрела, вроде как с непониманием относилась к их стараниям, как и не замечала их. Терентий заметил, что она несколько раз с интересом взглянула на него. Другие девки, что-то нашёптывая ей на ухо, поглядывали на него. Её интерес к нему заметили и парни, После гуляния, когда все стали расходиться по домам, двое подошли к нему и попросили остаться для разговора.
Парни были видные по меркам села. Они прямо ему сказали, чтобы он больше не появлялся на игрищах. Терентий поинтересовался о причине запрета и, услышав, что им не  понравится, если Анна, как звали ту девушку, обратит на него внимание, и тут же совершили ошибку, пообещав ему, что если он не послушает их совета, то будет бит ими крепко.
Терентий возьми и скажи им, что считайте, ребята – я вас не послушался и как, вроде, можете начинать своё наказание прямо сейчас.  С задором молвив почти хором «Ах так», те приступили к нему с кулаками, но на своё удивление, получив по паре раз по морде и по разу плетью по заднице, схватились за кольё, видимо приготовленное заранее, но и тут им не повезло, как им показалось, уж очень вёртким и быстрым оказался табунщик, сумевший поочерёдно отобрать их колья и отбросить далеко в сторону. В результате этого продолжения они отхватили ещё по паре раз в морду, да и плеть не обошла их зады. Не знали они, на что способен этот парень, выросший в степи, в седле, в постоянном совершенстве быстроты движений и принятия решений, да и не маловажным являлось то, что в его жилах текла кровь знаменитого на всю Москву деда – удачного кулачного бойца и его отца –  удалого воина Тима Оберуча.
Парни, осознав таки бесполезность и опасность своих наскоков, чертыхаясь и грозясь, с красными припухлостями на лицах, которые непременно к утру должны превратиться в яркие синяки, ушли поскорей, чтобы всякими примочками предотвратить появление уж очень ядреного цвета в местах ударов. Терентий понял это из их удалявшегося разговора, как и то, что их только и устраивало, что их поражения не видал никто из местных, но так на деревне не бывает – если этого даже никто и не видел бы, то домыслили бы все общим умом точно.
Прохор, заметив у Терентия царапину на руке, поинтересовался – откуда она и, услышав всю историю, загорелся тоже желанием посмотреть на игрища и в силу своего боевого характера, даже размечтался о стычке с местными, но больше всего ему хотелось посмотреть на девушку, которая понравилась его брату. 
После он говорил ему, что сразу признал Анну потому, что она только одна из всех тоже понравилась ему и тут же, вспомнив наказ названного отца, заявил, что он не встанет на дороге брата, но за его успех вступится. Он даже пошутил очень скабрезно, чтобы пригасить сожаление, что с Варькой ему свадьбы не нужно ждать, а забаву иметь можно, очередной раз обозначив ветреность своего характера.
Терентий уже два раза провожал Анну. Они разговаривали с ней обо всём. Мимоходом он слышал от подружек Анны, что наконец-то нашёлся такой парень, который понравился ей. Они полюбили друг друга и были счастливы тем, что нашли друг друга.
В один из приездов на село Терентий был ошарашен новостью – его Анны не стало. Он встретил Варьку и она рассказала ему по секрету. Оказывается, Зубарь давно приметил Анну и решил заполучить её к себе в горничные для той цели, по которой и раньше отбирал красивых девушек. Делал он всегда это на один манер. Поскольку все в округе являлись его должниками и не все могли рассчитаться, а лишь из года в год уплачивали только проценты с долга, он предлагал родителям направить их дочь к нему в работницы, обещая через год списать долг. И родители и дочери, желающие помочь родителям, обычно соглашались на это и дальше дело заканчивалось тем, что девушка становилась его наложницей. Всё это было покрыто тайной, никто толком не знал происходящего и выглядело так, что будто всё сложилось по доброй воле со стороны тех девушек.
Анна тоже пошла в горничные к Зубарю, не известив в этом Терентия.  Смутные подозрения она гасила в себе тем, что никогда не пойдёт на сближение с Зубарём. Но тот, приказав постелить ему постель в спальной, входил в спальню закрывал дверь на ключ и брал девушек силой. Предыдущие горничные, поплакав и погоревав от безъисходности и отсутствия справедливого наказания, мирились со своей участью, а некоторые  даже становились бесшабашными в виду своей пропащей доли.
Но Анна не могла смириться с этим. Она ранним утром вышла со двора Зубаря в одной окровавленной рубашке, пошла на озеро и долго там шла к его середине по отмели… . Достигнув глубины, она скрылась под водой, обозначив на миг на воде только круг своих волос, сверкнувших в отсвете восходящего солнца и не вынырнула.
Это видели двое ребятишек, сидевших с удочками в кустах на берегу, вначале подумавших, что она решила по утру искупаться, но уразумев, что она уже не появится над водой, они прибежали на село и известили народ.
Достали Анну в чистой рубашке, она смыла свой позор, но грех перед Богом остался. По другому, видимо, она не могла решить. В народе не знали всей правды и удивлены были все селяне.
Только благодаря Варваре Терентий узнал всё. В голове у него помутилось. Он хотел задушить Зубаря, но его удержало что-то, он оставил это на потом и быстро собравшись, уехал в ночь обратно в степь, лишь по пути завернув на погост, где долго со слезами на глазах стоял около свежей могилы.
Он понял у могилы, что если убьёт Зубаря, то причина гибели Анны откроется людям, а он не хотел этого. Он и Варваре строго наказал, чтобы она сама молчала и наказала другим девкам Зубаря, которые знают про это – иначе им всем не сдобровать от его гнева.
Узнав о произошедшем Прохор вскипел от гнева и готов был сам отвернуть башку своему родственнику.

   
Терентий уговорил Прохора не мстить Зубарю за Аннушку. Не мог он взять кровь человека на свою совесть. Учил его этому званый отец Тагар и постоянно твердил, что отец родной Тим Оберуч, хоть и воинского сословия был человек, так же бы поступил потому, что только в военном боевом деле допускал гибель от своей руки: тогда только, когда человек понимал, на что идет и в своих намерениях имел, тоже его гибель. Когда решалось, чья возьмёт, тогда уж можно. Исподтишка и неожиданно, да ещё взять и судить кого-то взамен Бога – это не по натуре Терентия, хотя с другой стороны, Зубарь заслуживал лютого отмщения через жизнь свою, но Анне теперь ничто не могло помочь, а Зубарь не согласился бы никогда на поединок и Тёр уговорил Прохора, уйти просто, потеряться и вроде, как для остальных людей этой местности, сгинуть.
Жалко только Алёшку, но брать его с собой им было не с руки, да и тот всегда, хоть ему и нравилось с ними в степи летом, так ждал зимы, чтобы вернуться на время к своим старым родителям. На том и порешили потому, что им противно стало работать на Зубаря, рискуя жизнью иногда, сохранять табуны. Руки их просто опускались и не было никакого желания оставаться табунщиками у своего проклятого хозяина. Жалко было Терентию, что приходилось бросать любимое кузнечное дело, особенно наковальню и остальной инструмент, как память о званом отце.
Кузню-кибитку они загнали в прибрежный кустарник так, что не сыскать её никому. Наковальню и инструмент, промазав колёсной мазью и прикрыв берестой, закопали на сухом взгорке, хотя надежды на то, что когда-то придётся воспользоваться ими, у них не было, но они не могли просто так бросить память их званого отца Тагара.
Единственно, Прохор уговорил Терентия, прихватить с собой четырёх иноходцев, которых Зубарь прислал на летний выгул. Иноходцы эти, куплены Зубарём за большие деньги, он собирался вести их племенную линию потому, что кони такие имели большой спрос и высокую цену. Зубарь просто помешался на них, как и на всём что имело цену и красоту. Прохор утверждал, что потеря иноходцев для Зубаря будет стоить больше, чем пропажа табунов.
Они собрали свои пожитки незаметно от Алёшки и спрятали их в степи. Хотя многих их пожитков Алёшка и не видел, и не знал про них потому, что всё их наследство: сёдла, бурки, одежда, обувь, доставшееся им, как справа от Тагара на их жизнь, хранилось в тайнике. Из утвари они взяли большой котёл и так по мелочи, что лежало от остальных глаз подальше.
Алёшке они наказали как всегда, что если они не появятся через две недели, то он должен обратать старого коня Тагара, который оставался всегда при нём и ехать на село, оповестить Зубаря.
Они быстро, не медленным обычным ходом с пастьбой и ночёвками в степи, продвинули табуны до соляной ямы, от которой было уже не далёко до ногайских степей, куда им заказывал дорогу Тагар и, как и рассчитывали, тронулись в путь, когда в небе начинала светить ночами почти полная луна.
Вместе со своими конями –  на каждого по два, им пришлось взять ещё четырёх тех иноходцев и это замедляло их путь. Но поскольку, они никогда не отпускали от себя на вольную пастьбу иноходцев и держали всегда при себе, кони уже были схожены в связки и в общем двигались они быстро.
Тронулись в путь в сторону восхода под вечер потому, что решили первое время ехать только ночами. И вот первая их ночь. Они сидели на иноходцах и, в который раз удивлялись удобству езды на них. У иноходцев не было ни рыси, ни галопа. Весь их бег, как и шаг, представлял одну и ту же плавную для всадника поступь. Парни умели спать в сёдлах, когда конь идёт шагом, им часто приходилось дремать на ходу, а на иноходцах, как шутил Прохор, можно было спать даже при быстрой езде. Они плавно покачивались в сёдлах и Терентий пробовал пускать своего иноходца на самый быстрый бег и их обычные кони, доставшиеся от Тагара, идущие в связке, вытягивались в упорном галопе и оставался у них совсем не большой запас в быстроте.
Их первая ночь пути оказалась удивительной. Сзади, там, где ещё играла заря севшего солнца, всё небо затянули белёсые с тёмными подпалинами тучи, нависнув у самой земли, окрасившись малиновым цветом, они в некоторых местах, где были потемнее, отдавали багряной краснотой. Эти тучи прорезали размытые сполохи молний и слышались глухие тихие с шипением отдалённые раскаты грома.
Степь погрузилась в необычную тишину, всё живое попряталось, в ожидании грозы и даже не слышно было цикад. Почему-то с вечера выпала обильная роса, звёзды и луна отражались в её каплях и след коней на траве обозначался зелёным тёмным изумрудом, в отличии от остальной поверхности – сизой, от лежащей на траве росы.
Но гроза не догоняла их, а, похоже, просто медленно шла следом. «Вот и замоет за нами след дождь, значит и не быть нам здесь больше в этих краях» думал Терентий.
Красота этой ночи не могла в полную силу очаровать его, не давала этого грусть, навалившаяся на него. Как не хотелось ему избавиться от работы на Зубаря, ему было больно оставлять могилы дорогих ему людей: горелый взгорок, где покоился прах отца с матерью, могилы Тагара с Чардером и могилку Анны.
Только могилы были ему самым дорогим. «Всё и дорого получилось в жизни и больше ничего» с грустью подумал он, – Но столько памяти обо всём.
Кроме собственных мыслей память эту поддерживали вещи. Правда от родного отца с матерью только крест нательный, свиток родовой бумаги и сабля отцовская, что царём ему жалована. То и другое было при нём, Свиток висел на ремешке рядом с крестом, сабля застёгнута в круг под рубахой на поясе. Он мальцом не забыл, как отец показывал ему эту саблю и говорил, что дома он её не держит, а прячет в груде камней собранных с огорода. Когда он рассказал Тагару про это спустя два года после смерти родителей, тот отыскал саблю и отдал ему, сказав, – Храни, Тёр, отцовскую память и храни тайно. А вот от названного отца памятных вещей досталось много. Жить бы ему и жить – да не судьба…
  В отличии от него, Прохор не испытывал грусти. Он, когда путь их проходил по чистому месту, заезжал в скачке рядом с ним, весело поглядывал и подмигивал ему. Прохору нравился их уход, его обуяла жажда тех перемен, которые сулила их новая жизнь.
Они не знали, что они будут делать, где жить, ничего они не знали. С ними была воля, которая значилась в свитках отцовских бумаг, у них было имущество не малое по их положению – кони, сёдла и многое и даже деньги, скопленные Тагаром для них и по два иноходца на брата. Были ещё кольца золотые, которые накатал им Тагар, он где-то покупал золото, грел его и выкатывал простые кольца и они составляли основную ценность их имущества и сулили безбедную первоначальную жизнь в новых краях.
Терентий догадался, что те кольца в его доле и в доле Прохора составляли пары из большего и меньшего кольца и это значило, что большие кольца предназначены им с Прохором и разного размера потому, что пальцы их рук ещё будут по толщине увеличиваться, а малые их избранницам, уж какое подойдёт, когда надобность в нём наступит.
Был ещё у них завет от Тагара, чтобы ничто: не богатство – деньги, вещи и прочее, не конь, не женщина, которую они полюбят вдруг оба, ничто не должно стать порухой их братства и дружбы. В этом они поклялись ему, при последних его дыханиях и это было для них свято.
При них также было умение выжить в степи в любую погоду и в любое время года, умение сделать любую работу – плод стараний названного отца в их воспитании. Они могли выковать любую вещь, выделать шкуру сайги и сшить из неё одежду или обувь, умели жечь костры без дыма и готовить еду и умели разбираться во всех статях и болезнях коней, могли сделать любую сбрую для них, умели днём по солнцу и ночью по путевой звезде, вокруг которой всю ночь поворачивался большой ковш из звёзд, определить свой путь.
Особенно преуспел во всём этом Терентий, а Прохор, в силу своей ветрености, полагался больше на него, хотя и сам был не промах. Прохору больше нравилось догнать зайца и захлестнуть его арапником или из стайки дроф выхватить пару. Терентий тоже умел это, но у брата страсть к этому сильней проявлялась. У него даже конь один озлён был на дичь, так и шёл за ней, повторяя все её ходы в сторону, скалил зубы и готов был копытами затоптать, но держался всегда с левой стороны, чтобы хозяину под правую руку ловчей достать кнутом обречённую жертву.
В четвёртое утро их пути, когда по прикидкам Терентия, позади оставалось вёрст три по сто и не было встречено ни одной человеческой души, Терентий с пологого склона, которым они спускались вниз, к угадываемой по полоске кустов речушке, запланировал днёвку на взгорке, с той стороны, к которому виднелся более крутой подъём. При спуске он заложил петлю, по которой можно всегда установить: едут ли за ними точно следом, или просто в их сторону.
Прохор только улыбнулся его предосторожности, он считал это уже чрезмерным, но как всегда помалкивал и полностью полагался на разумение старшего брата, каковым считал его давно, пожалуй, теперь можно сказать, с того времени, когда Терёха отмутузил его слегка и чуть не принудил есть землю, в ответ на обиду за своего названного отца Тагара.
Им пришлось проехать немного по берегу мелкой речушки в поисках удобного брода, напоив коней и набрав свежей воды в бурдюки, они пустили коней в бег на взгорок, чтобы немного выпарить их перед стоянкой.
  Терентий приметил, что река, дойдя до края взгорка с правой его стороны, поворачивала в право и уходила немного на заход солнца и потом сворачивала в тёплую сторону. Они поднялись вверх по луговине, обрамлённой с двух сторон кустарником и мелкими деревцами. Почти на самом верху луговина сворачивала на право, а чуть с продолжением прямо вперёд, имела поляну простиравшуюся за оба своих края. На этой поляне, на правой её половине, Терентий и решил остановиться, прикинув, что стоянка их будет прикрыта лесочком от линии их следа, хотя поначалу хотел избрать тот отворот вправо.
Они быстро устроили коновязь из двух брошенных на землю жердей и поставили коней по четыре вряд, голова к голове. Также быстро накосили травы и свалили её на жерди. Кони стали с жадностью есть корм, а они, решив не разводить костра на этот раз, перекусили всухомятку и, накормив Ташу- дочь и Ташу-мать, расстелив бурки, легли спать в тени деревьев.
Когда они косили траву, у них получилось обследовать местность. Оказалось, что та речушка была притоком более большой реки, которая с тёплой стороны омывала оконечность взгорка и за долгие века вода образовала высокую кручу. Терентий, стоя на её краю, рассмотрел местность и уже подумал, что место для днёвки выбрано не очень удобное, но пройдя выше по течению большой реки, вниз по склону взгорка, он увидел расщелину в уже не  очень высоком откосе кручи. Эта расщелина полого спускалась вниз, к реке и по ней можно было проехать на конях. На глине, между мелких камней виднелись следы сайги. Тропка, протоптанная сайгой и козами, проходила и по всему краю кручи. К самому высокому обрыву как раз выводил тот отвороток луговины, который он хотел сначала использовать для стоянки.
Прикинув всё снова в уме, Терентий, засыпая, успокоил себя тем, что круча оберегала их, а они могли уйти с неё в любую сторону. Ещё он отметил про себя красивый вид коней, все они под красивыми сёдлами, помянул добрым словом отца Тагара – это его стараниями, у них было по четыре седла: по два рабочих для их коней, и два про запас на всю их будущую жизнь. Любил Тагар до страсти делать седла, а для сыновей своих, от своей любви к ним сделал такой красоты сёдла и по задумкам видными, что не встретить нигде. И не вычурным ярким убранством те сёдла имели отличия, а именно добротностью и простотой, при большом содержании смысла, понятного только редким знатокам. Да вид завёрнутой в бересту пищали, привязанной к седлу крайнего коня, снова дал повод помянуть отца.

Сколько им пришлось поспать, Терентий не ощутил, когда его лизнула в щёку Таша-мать, Таша-дочь тоже крутилась тут же и он понял, что собаки причуяли людей. Он тихонько толкнул Прохора и когда тот открыл глаза, указал ему на собак. Прохор понял его без слов. Они приподнялись и, скрываясь за зарослями, прошли до места, где им стал виден противоположный склон распадка по ту сторону речушки. Сразу же увидели четверых всадников.
– Ногайцы, – прошептал Прохор.
– А вот с луками они или нет, не понять? – ответил ему Терентий.
– Вроде не видать.
– Луки не разглядеть отсюда, а вот колчанов не видать точно. Сейчас в петле они покажут нам бока и всё можно будет разглядеть.
– Правильно ты сделал, Тёр, что заложил петлю, – похвалил Прохор.…
И когда ногайцы, поворачивая влево, а потом вправо проехали их следом уже на близком расстоянии, они поняли, что луков у тех нет.
Прохор даже немного злорадно усмехнулся и сказал, – По ночам, наверное, коней угоняют скрадом.
Если бы ногайцы имели луки, им бы пришлось доставать из чехла пищаль и готовить её к выстрелу, а так и нужды в том не было.
За ними ехало только четыре всадника, парни даже не подумали уходить потому, что уже была какая-то уверенность, что те без луков и им в случае боя, преследователи не являлись угрозой.
Терентий был уверен, что видом своим в разговоре, они завернут ногайцев обратно потому, что знал: на лихие дела те не ездят большими отрядами и что за этими не едут более многочисленные всадники, был уверен. Не получалось у ногайцев, мирно поделить добычу, если таковая случалась, а только за добычей и могли появиться они в этих краях.
Он сказал, чтобы Прохор сел на своего коня, на отцовского, так как тот чувствовал ногу и управлялся без поводьев, взял оба серпана и лесом скрытно проехал на тот край поляны и добавил, что когда ногайцам откроются ввиду их кони, те остановятся потому, что не ожидают днёвки вообще, и тем боле в этом месте, тогда по его знаку они выедут с двух сторон.
  – Серпаны к бою держи и на виду явно. Они увидят пустые сёдла, подумают, что лучники по бокам от них в засаде стоят. Смирно должны вести себя. Мы их в обратную сторону завернём и если, кто по нашему следу ещё поедет, то встретит их, они им расскажут, что восемь всадников видели.
Ногайцы, в точности повторив их след, переправившись через речушку, поднимались на взгорок.

Ногайцы остановились. Терентий понял, что они увидели их привязанных коней и кивнул Прохору.
Это были: Тимур – предводитель; его напарник Туган,  состоящий при Тимуре почти на правах слуги; старый обнищавший хан Туршен и его внук Тюльпен – оставшиеся одни из большого когда-то рода, разгромленного другим родом и состоящие теперь у Тимура на пропитании.
Таких коней Тимур не видел от родясь. Он даже зажмурился на время и, открыв рот, уставился в оцепенении на них. Хотя его очень тревожило, что они напоролись на днёвку урусов. Обычно они всегда натыкались на их стоянки ночью, иногда распознавая их по кострам. Он видел шесть красивых коней под сёдлами, отметил красоту сёдел и подумал, что всадники тоже необычные должны быть и в нём, несмотря на заторможенность от очарованности, всколыхнулось чувство тревоги, которое всё-таки не помешало ему подумать, что таких коней он ни за что не станет делить со своими спутниками.
Он только хотел повернуть назад или в сторону, чтобы скрыться потихоньку, пока их никто не увидел, как с двух сторон на поляну, впереди них, выехало по всаднику. Кони вынесли их боком, всадники не держали поводьев, это говорило о том, что кони чуяли ногу седока, в руках всадники держали не виданное им оружие – обоюдоострые, чёрные с загнутыми лезвиями на деревянных ручках мечи. Мечи страшным видом своим, без замаха, уже вселяли ужас. От такого меча трудно спастись.
Всадники остановились и тот, который был пошире костью, посмотрел на своего товарища, потом  завёл правый меч под левое плечо, прижав его, высвободил из темляка руку и перекрестил себя раз и второй, а другой всадник не глядя на него, сделал всё также и вместе с ним, но перекрестил себя только раз.
Тюльпен вспомнил слова деда, что если урусы успевают перекрестить себя, то совладать с ними в бою очень тяжело, только числом превосходя и можно победить их, но с места они не бегут и бьются до смерти. Его удивило, что один из них перекрестился дважды и, как он заметил, пальцы у него были сложены в два, а потом в три, а другой единожды крест наложил, а как пальцы держал, он не успел отметить потому, что смотрел только на первого, тот был стройней, могучей, от него веяло силой и спокойствием. После они так же, в раз, вдели руки в темляки и, расположив мечи по обе стороны седла вниз, помолчали и сильный стал говорить.
Когда Тимур увидел всадников, он понял, что их давно ждут и остальные шесть воинов, видимо, стоят уже по краям луговины в кустах, как раз напротив них и готовы к бою. «Лучники» промелькнула догадка и холодный пот пробил его. Плен или смерть осталось только это на выбор. Если попробовать ускакать, то лучники свалят сразу стрелой, если не тебя, то коня –  шестерым не промахнуться по четверым. Хотя хана с его внуком он не брал в счёт, ему стала безразлична их судьба, а с другой стороны, они вполне годились для прикрытия и отвлечения стрелков от него, при выцеливании. Интересовал его только Туган, он был туповат, но из него получился послушный во всём напарник, никогда не претендовавший на добычу при дележе, хотя он теперь тоже готов пожертвовать им для своего спасения.
– Здоровья доброго вам, путники! – сказал Терентий и, не услышав ответа,  спросил, –  Кто слово моё понимает?
  – Я, – ответил ему старик
– Зачем следом нашим путь свой правите?
  – Так приказал вожак наш, что по правую руку мою, – ответил старик и Терентий понял, что он не хочет называть по имени своего вожака, чтобы тот не гневался за это.
Тимур во всё это короткое время  размышлял. Он приметил отвороток луговины вправо, чуть впереди. Прикинув, что если резко рвануть с места, то можно попытаться уйти. С левой стороны он будет прикрыт ханом и внуком, если при этом стегнуть коня хана, то он выскочит вперёд –  ширина прикрытия увеличится и больше будет сумятицы. С правой стороны лучники побоятся стрелять потому, что он быстро выскочит на одну линию со стоящими перед ними их соратниками. А потом он скроется в узкой горловине луговины.
Он решился и, двинув коня незаметно ногой, заставил его чуть повернуться на право, а сам, закинув руку назад, стал нашаривать иглу, воткнутую вдоль потника, при этом с интересом глядя на хана и, как бы не замечая своего намеченного пути. Он засунул два пальца под потник и его приученный конь напрягся, понимая, что сейчас испытает страшную боль и нужно будет жилы рвать в беге, чтобы только этим избегать частого повторения этой боли. Туган видел, что делает  Тимур и, привыкший без слов следовать за своим вожаком, с непроницаемым лицом приступил к тому же.
Только урус стал снова что-то говорить, Тимур воткнул коню в репицу хвоста иголку и стукнул ногами в бока. Готовый конь рванул с места в галоп. Тимур специально голосом не понукал коня, он знал, что человек быстрей реагирует на звук, чем на движение.
Он уже летел по луговине между деревьев и кустов. «Получилось» промелькнула у него радостная мысль. Он услышал, как урус громко что-то крикнул и, обернувшись, увидел, что только Туган скачет следом за ним, чуть правее, а преследования нет. Ему теперь подумалось, хорошо бы и хан с внуком скакали следом – всё-таки они бы являлись прикрытием для него от стрел и отвлекли бы последующую погоню.
Он ещё раз в упоении ткнул коня, повернулся вперёд, увидел перед собой открывшуюся даль, радостно улыбнулся и тут же, как только конь перемахнул через тропу протоптанную дикими животными, а заодно и через полоску мелкого кустарника, осознал, что он летит с высокого обрыва, с удивлением увидел внизу обмелевшую реку с каменным руслом. Он повернулся снова назад.
Ему стала очевидна его гибель и теперь его пронзила досада с завистью, а вдруг Туган спасётся и останется жить, пусть даже в плену у урусов. Он всегда ставил себя выше Тугана, считал, что ему предназначено судьбой повелевать им, не ценил его жизнь при вылазках за конями, всегда поручал ему все работы и подвергал опасностям, задумываясь только о выгоде для себя. Конь его издал тревожное короткое ржание, похожее на стон.
Так ржут кони, когда дерутся, но это ржание было наполнено не злобой, а ужасом. Конь Тугана распознал в этом ржании опасность и вздыбился на самом краю кручи. Он готов был завалиться на спину или на бок, но Тимур видел, что конь остановился на козырьке, нависавшем над откосом и первым понял, что этот козырёк стал обрушиваться и конь, проваливаясь задними ногами вниз всё таки свалился на спину, придавив Тугана и вместе с землёй вперемежку с камнями, с грохотом, в пыли тоже падал вниз.
Тимур в злорадстве успел испытать радость, что гибель не миновала Тугана и ощутил по всему телу удар и только стал ощущать возникновение тупой и не страшной пока боли, как сознание его померкло и темнота, навалившаяся на него стала последним ощущением его жизни.
Кони их распознали обрыв впереди, они бы могли отвернуть от него, но они не пошли против воли человека потому, что гонимы были волей человека через страшную боль, они не проявили самовольства, в страхе не желая получить в наказание боль. Терентий распознал, что вожак ногайцев повернул коня и шарит в потнике иглу, он знал повадки ногайцев. Он хотел перебить старика в его ответе и сказать, что они не принесут им зла, он начал говорить,  но конь вожака уже рванул по отворотку луговины.
– Там круча! –  громко крикнул Терентий, но ногайцы не знали этого слова и старик тоже не знал.
Послышалось ржание коней, крик людей, цокающий друг о друга перестук камней, всплески воды и только оставался изредка повторяющийся вздох покалеченного коня.
Произошёл тот случай, когда всадник, повелевая конём, теряет с ним связь, не являясь одним целым с ним, и это приводит к плохим последствиям, Терентий и Прохор знали это от своего названного отца Тагара.

Терентий сказал старику, чтобы они не боялись их и спешились. Старик повторил это парнишке на своём языке, они слезли с коней и замерли.
Терентий махнул им в сторону своих коней и когда они вместе с ними подъехали, он предложил им поставить коней в торцы коновязи.
Привязав своего коня, он сказал, –  Разбился твой вожак со своим товарищем. Пойдём посмотрим, делу чем помочь сможем. Парнишка пусть тут останется, не гоже ему смотреть на смерть. Скажи ему, что мы не хотим вам зла.
Они спустились по расщелине. Не дойдя до места гибели, Терентий, сказал, – Посмотри, может жив кто, я не буду подходить, им может не понравиться, что человек не вашего бога рядом с ними в это время.
Старик, по очереди потрогав шею у людей, покачал головой, – Нет жизни, –  был его ответ каждый раз.
  – Как у вас провожать туда принято? – спросил Терентий, махнув на небо.
Старик сказал, –  Нужно вынести на берег и освободить немного от одежды, птицы и звери облегчат им путь.
  – Парнишка тот, кем тебе приходится?
Старик ответил, – Не могу понять, что ты спрашиваешь.
Терентий спросил, – Как тебя зовут?
– Туршен.
– А его? – и он махнул рукой вверх в сторону кручи.
– Тульпен, он мой внук.
– Теперь ясно. Он покойников не боится?
– Он не боится – он мужчина.
– Тогда зови его, вдвоём легче будет. Сделайте, как полагается.

  Старик позвал мальчишку, а Терентий сказал Прохору чтобы тот дал ему котёл.
Он указал старику глазами на коня вожака, который постанывал в агонии и попросил облегчить ему уход. Старик кинжалом перехватил коню горло и закрыл ему рукой глаза.
Пока старик с мальчишкой выносили тела и что-то делали над ними, он нарезал полный котёл мяса с коня вожака.  Притопив в реке котел, залил водой мясо, и оставив пока его в воде, так чтобы вода протекавшая тонким слоем сверху смывала кровь, он подошёл к покойникам и перекрестился около каждого по два раза.
Туршен посмотрел на него и спросил, –  Почему два раза крест кладёшь по разному?
– Отец научил, так две дороги к Богу.
– Зачем молишься, если они не твоего бога люди?
– Так учил второй мой отец и первый был не против.
Старик удивился, – Два креста, два отца, – и спросил, – Бывает так?
– Бывает, – ответил Терентий.
– А у него одна дорога, один крест, а отец тоже один? – не унимался он, махнув на кручу и намекая на Прохора.
– У него один крест, одна дорога, а отца тоже два.
Старик после каждого ответа тянул своё, – ОО-УУУ, – тихим хриплям голосом, видимо он так привык делать, когда крепко думал над чем-нибудь, – А мать одна?
– Матери у нас две разные, но могла быть ещё одна третья, – отвечая, Терентий вспомнил Раду  и то, что только её дар помешал стать ей женой Тагара.
– Так у всех урусов?
– Нет, не у всех, у нас с ним так.
– Вы братья?
– Да мы братья!
– ООО-УУУ –  издал тихий и протяжный звук старик, помолчал недолго в задумчивости и спросил, –  Твой бог разрешает молиться над людьми другого бога? 
– Отцы оба так учили и Бог разрешает. 
– Почему так? Так не может быть!
– Ты любишь вашего бога?
Старик кивнул.
– А где твой бог?
– Там – махнул старик на небо.
– И мой Бог тоже там. Людей много на свете разных и у всех свой бог. Слышал, наверное, что разные боги есть?
– Да! Но настоящий только наш бог! –  ответил старик с жаром.
– Так думают все у кого свой бог, так думаю и я. А как ты думаешь, не тесно там всем Богам? На небе их ведь много получается?
– Не знаю.
– А я вот думаю, что Бог один, только разные люди его по разному называют и получается, что они одного и того же Бога любят и в тоже время ругают. Как тогда Бог должен относиться к ним?
– Ты хочешь сказать, что нужно любить всех богов. Что я должен любить твоего бога, ты моего?
– Нет, каждый должен любить своего Бога и уважать того, кто любит своего другого бога и уважать его Бога. Тогда Бог будет доволен.
– Откуда знаешь это?
– Так отцы меня учили, нужно смотреть какой человек – плохой или хороший перед тобой, потому как они могут оба почитать одного бога. И нельзя по плохому человеку судить, что его бог тоже плохой.
– ООО-УУУУ, – снова тянул своё старик, он ещё что-то хотел спросить, но Терентий опередил его и задал вопрос, что они берут у покойников по своим обычаям?
Тот ответил: пояс матери или жене привозим, уздечку и кинжал отцу или сыну, сёдла друзья забирают, харчи тоже им.
– Ну тогда делайте, как знаете и подымайтесь на верх, будем мясо варить и по нашему помянем их души, если даже не принято у вас так.
  –У нас тоже так делают, –  ответил старик и Терентий ушёл.

Прохор уже развёл костёр и приготовил подвес для котла. Терентий повесил котёл и сказал, – Зря они решились.
Он достал соль и, помешивая, посолил в тугую лежащее мясо в котле, – Воды надо будет вовремя подливать, – в отрешённости добавил он и закрыл котёл крышкой.
Вскоре поднялись старик с мальчишкой, на плечах они несли сёдла, к которым были увязаны остальные вещи погибших. Терентий повёл рукой в направлении костра и они, оставив поклажу в стороне, подсели к ним.
Прохор посмотрел на небо, на уже кружащих в вышине орлов и воронов, сказал, –  Не по виду они к нашей трапезе.
Терентий молча кивнул в знак согласия и, обращаясь к старику и парню сказал, – Ваши люди зря решили бежать, мы хотели вас завернуть назад. Зла мы никому не принесём и вы поедете куда хотите. Расскажи, кто вы и зачем ехали нашим следом?

Туршен помолчал  и начал говорить, – Я хан Туршен, это мой внук Тульпен. Мы одни остались от всего нашего рода. Наш род разбил другой хан, спаслись только мы с внуком. В нашем стойбище почти не осталось людей, несколько стариков, немного детей и те двое – он кивнул в сторону кручи, – Тот, что первым поскакал – Тимур, он вожак. Они с Туганом ходили к вам и пригоняли коней. Немного кормили всех людей. Тимур хотел в этот раз привести пленницу от вас, а может несколько и женщин и мужчин. Сказал, чтобы я тоже с ними ехал потому, что я хорошо разбираю следы и знаю ваш язык и сказал, чтобы я взял внука. Я много должен ему и он не признавал меня ханом. Теперь не знаю, как мы будем жить?...
Когда мясо сварилось, Тернтий снял котёл, поставил перед ханом и внуком. Они с Прохором тоже подсели напротив.
– Помолись за них, если хочешь – сказал он хану.
 Тот что-то сказал по своему внуку и они помолились. Терентий с Прохором тоже перекрестились. Они стали ножами доставать из котла мясо и есть. Терентий поставил перед ногайцами соль, а сам достал два куска мяса и положил их в чашку.
Ногайцы щурились от удовольствия, старик изредка говорил что-то внуку. Им он пояснил, что внук никогда не ел мяса с солью и вообще, он уже не помнит, когда в последний раз они ели мясо.
Терентий поднялся и понёс остывшее в чашке мясо в сторону, – Лучникам понёс – догадался старик и удивился, – Так мало? – но потом вспомнил, что не все урусы едят мясо коней. Он подумал, что всадники не обычные и порядок у них особый. Почему остальные остаются на своих местах и не выходят?
Он хотел спросить об этом, но передумал. Терентий угостил по очереди собак, остававшимися для чужих людей  невидимыми и старик видел, как он переходил при этом луговину и подумал, что Тимур правильно разгадал засаду урусов.
После того, как они поели, старик с внуком поблагодарили их. Терентий, подумав, спросил его,
–Турхен, если мы тебе подскажем, как стать богатым и вернуть величие рода, ты согласен поделиться с нами частью этого богатства.
Старик, осмыслив сказанное, ответил согласием.
– Мы скажем тебе, как найти два табуна. Мы видели, как какие-то люди убили двух табунщиков и бросили их в реку. Мы были далеко, поскакали на выручку и эти люди умчались в степь, в вашу сторону. Гнаться за ними мы не стали – кони уставшие уже были, да и дело у нас другое, не с руки нам было. Это были не вы?
– Нет! –  с жаром ответил старик, с интересом глядя, как второй урус одобрительно смотрит на говорившего своего соратника и лукаво усмехается. Хан про себя называл их по тому, как они себя перекрестили вначале встречи: два креста и один крест.
– Согласен ты, что когда пригонишь к себе эти табуны, то будешь отсчитывать восьмую часть приплода на нашу долю? Старик, подумав, согласился и добавил, что клянётся самым дорогим – жизнью внука.
Терентий спросил: когда они встали на их след и хан ответил, что вчера вечером. Терентий прикинул что-то в уме и сказал.
– Поедете на заход солнца нашим следом. Следопыт ты хороший. Может и не потеряешь наши следы. А если потеряешь, всё равно за три дня доедешь до большой реки, пересечёшь при этом четыре малых речки. По берегу реки спустишься вниз. Найдёшь соляную яму, к ней и от неё ведут все следы животных. Где-то неподалёку должны быть два бесхозных табуна, они направлялись в ваши степи. Забирай их себе. Всё равно они без табунщиков разделятся на мелкие табуны и разойдутся по вашим степям и их не найти там. Бери мясо в дорогу – хоть все остатки и отправляйтесь. Только не загони коней, а то если не найдёшь те табуны совсем без коней худо будет.
Старик сказал, что ему нужно знать их имена, чтобы наказать внуку об этом договоре.
– А он, пожалуй, не обманет, промелькнула у Прохора мысль.
Терентий спросил, – А как ты нас называешь про себя.
Старик, указывая по очереди пальцем на них, сказал, – Два креста и один крест.
Парни заулыбались, а Два креста сказал, – Вот так и накажи внуку, а мы так и назовёмся, когда приедем к вам.
– А как скоро?
– Не знаем когда – может статься и вовсе не приедем. Но ты всё равно накажи внуку.
Хан встал, поклонился и сказал, что он накажет внуку всё исполнить, поблагодарил и за обед, и за табуны.
      Он помолчал, посмотрел на внука и в сомнении: говорить или нет, продолжил в задумчивости.
      – Раньше, когда был молодым, я  бы на тебя бросился с кинжалом, чтобы убить, потому что ты сравнил моего Бога с твоим и что ты сказал будто это один бог. Сейчас, когда нас внуком Бог уберёг от гибели и ты со своими Богами даришь нам два табуна, я, если найду эти табуны буду считать, что ты прав в том, что Бог один и по разному называется у разных народов.
Он повернуля и что-то сказал внуку по-своему
Они быстро привязали сёдла погибших к своим сзади, ещё раз поклонились и сели на коней, но не трогались. Хан спросил, – А стража нас пропустит. Терентий с Прохором улыбнулись, отметив оба, сообразительность старика и Прохор громко и растяжно скомандовал, – Тии-шаа!. После такой команды их собачонки никогда не появятся на глаза посторонним людям.
Ногайцы уехали, а Прохор прижал за плечо к себе Терентия и сказал, – Хорошо ты придумал. Молодец Тёр, я бы не догадался так. Получается, что мы погибли и река нас унесла. Да и Зубарю теперь разор в самый  раз будет.
Они решили сменить место стоянки, уж больно сильно лезли в глаза кружащие вороны, да и слышна была возня от реки. Быстро собрали вещи, и повели коней вниз по расщелине, напоили их в реке. Терентий попросил Прохора нарезать ещё мяса в котёл и потом тронулись в сторону темнеющего вдалеке леса. Видели двух лис, в летнем неприглядном – не вылинявшем мехе, направлявшихся к сборищу орлов и воронов.
В лесу и провели они остаток дня. Снова сварили мяса, ели его и уже варёное коптили впрок и заворачивали после в просоленную тряпицу.

На пятый день им стали попадаться сёла, они объезжали их стороной.. Между сёлами и деревушками появились дороги. Они уже перестали ехать ночами потому, что приходилось проезжать иногда через большие леса и луна совсем ушла на убыль  и не освещала им дорогу.
В одном месте они ехали по дороге через лес. Терентий предложил Прохору оставить свою связку коней ему, а самому проскакать с полверсты и ехать впереди шагом. Прохор понял, что это нужно, чтобы не напороться неожиданно на встречных людей.
Вскоре такая предосторожность оправдалась. Прохор прискакал обратно и сказал, что едет встречный верхом. Они быстро завели коней в лес с дороги, а сами стали наблюдать. Проехал верхом без седла мужик, в руках он держал колесо от телеги. Только колесо было странным – уж очень хлипким, да и мужик по одежде тоже выглядел не обычным.
Они снова тронулись вперёд и вскоре Терентий подъехал к стоящему Прохору и тот кивком предложил ему посмотреть на поляну, перед которой он стоял.
На поляне стоял возок крытый, но не на манер кибиток цыганских, а намного добротней, весь из дерева блестящего и разукрашен красиво. Пасся один стреноженный конь. У возка не хватало такого же переднего колеса, какое вёз встреченный ими мужик. В сторонке стоял стол, около него в раскладном креслице дремал человек с длинными волосами и в белой рубахе со странным кружевным воротом. На столе стояла какая-то посуда и возвышалось несколько бутылок. Неподалёку, на поваленной лесине стояли пустые бутылки, некоторые побитые уже, а две целых.
– Дорога в объезд вновь уже проложена, а они напрямик решили через поляну старым следом, да гнали шибко, вот и расшибли колесо на ухабе. В траве не видать ведь. Тот кучер, похоже, поехал до села, колесо править, –  пояснил шёпотом Прохор, уже ясную для Терентия картину произошедшего.
Они потихоньку объехали новой дорожкой поляну и когда оказались в стороне, Прохор повернул обратно. Терентию он сказал, что хочет посмотреть, что там за человек сидит. Терентий попробовал его отговорить, но понял, что от такого приключения Прошку за  уши не удержать, плюнул и стал его ждать.
Прохор вернулся скоро, в руках он держал большую плоскую шкатулку, а из-за пазухи вытащил бутылку с вином. Терентий напустился на него, но он только посмеивался и говорил, что это не своровано, а найдено на дороге.
В шкатулке лежало два пистолета, шомпола, пули и порох в коробочке. Всё выглядело красиво.
– Помнишь нам отец рассказывал, как нужно заряжать?. Так же как пищаль, только всего поменьше.  Вот зарядим и будет нам по оберегу от лихих людей и пищаль не нужно рассупонивать, – высказался Прохор.
Терентию не нравилось всё это, но он понимал, что с Прохором ничего не сделаешь. Оставалось только быстро уехать с этого места и очень теперь сторожиться, чтобы не попасть людям на глаза, хотя они решали перед этим, что через два дня уже не будут избегать людей потому, что уехали далеко.
– Спит, молодой, немного постарше нас, вина выпил, наверное, много. Помнишь, отец учил: вина чуть-чуть и только весело стало, больше не пить его. Только в следующий праздник, через месяц, а если его хотеть станешь, то совсем перестать надо про него думать. А то оно тебя своим желанием подомнёт. Видал он таких людей, пьяницами их называют. Зубаря он тоже пьяницей называл, – Прохор достал из шкатулки один пистолет и подал Терентию.
Бегло осмотрев оружие, Терентий, показав рисунок на пластинке, прикреплённой к рукояти пистолета, сказал, что нужно сточить рисунок на первом же привале, сунул его за пояс.
Уже со счёта можно было сбиться – какой день или ночь они двигались на восход, хотя и не велик тот счёт. Они решили отдохнуть основательно, выбрали  речку небольшую, даже и не речку, а ручеёк с омутками.
Ближе к обеду собаки известили их о приближении людей. Прохор остался с конями, а Терентий залёг на краю лога, в котором и протекал тот ручей.
 Ехало пять всадников друг за другом и, проехав лог с ручьём в стороне от них, два последних всадника остановились и когда переговорили друг с другом, один поехал быстро догонять остальных, а другой свернул обратно вниз к ручью и остался там. Когда прошло довольно много времени и стало понятно, что всадник не собирается догонять своих попутчиков, Терентий вернулся и рассказал обстановку Прохору. Они решили, что нужно скрытно проверить этого всадника.
Терентий потихоньку отправился по ручью в ту сторону. Вскорости он увидел, что на камне сидит молодой парень с поникшей головой. Около него на камне лежит пистолет. Рядом к кусту привязан конь под седлом. Одежда парня отличалась от обычной крестьянской. Это Терентий заметил раньше и у остальных его попутчиков. Одеты были все в одинаковые тужурки и штаны, из-за голенища левого сапога торчал кусок ивовой палки с вырезанными на нём узорами.
По всему было видать, что парень удручён чем-то, он вздыхал изредка, высоко поднимая грудь и, как показалось Терентию, несколько раз вытирал слёзы рукой. Потом он подошёл к коню, разнуздал его и, отвязав от куста, подвязал поводья к луке седла – пустил его на волю.
Конь, попив из ручья, стал щипать траву и не уходил от хозяина. Потом парень снова сел на камень посидел немного, губы его шевелились, похоже он читал молитву, он вдруг взял пистолет и поднёс дуло к груди. Терентий видел, что курок у пистолета не взведён, но он не стал ждать рокового момента и тихо сказал «Не смей!».
Парень вздрогнул, положил на камень пистолет и стал озираться по сторонам с удивлённым выражением лица.  Тут Терентий решил показаться ему.

Он прямо спросил его «Зачем жизни решил себя лишить, – и, не дождавшись ответа, добавил, – Не тобой она заведена и не тебе ей распоряжаться. Богу и родителям не по нраву это будет.
Парень уныло ответил – Знаю про то. Но родителей нет уже, Бог простит, а мне жить тошно.
– Тошно, не тошно, а жить нужно, так Бог решил, а на него грех роптать, только ему твоей жизнью можно распоряжаться, а вместо него никак нельзя. – Терентий присел рядом на камень и попросил, – Лучше расскажи причину, легче станет.
– Легче не станет, но горем могу поделиться, – и парень стал было рассказывать, но тут появился Прохор и сказал,
– Пойдёмте к стоянке, как раз ужинать пора.
Они уговорили странного парня пойти с ними

На стоянке они разожгли костёр и приготовили на огне ужин. Парень попутно рассказал им свою историю.
Они жили здесь трое полтора года. Приехали из дальней губернии от своего барина. У барина в эту сторону через сто вёрст живут такими тройками люди, которые у него в услужении по охотничьим делам. Он у них страстный любитель, держит большую псовую охоту, а его люди должны знать в округе пятидесяти верст всё про местность и про зверьё, где какое водится. Барин прошлой осенью целым большим обозом приезжал с друзьями и всей собачьей сворой. Гоняли на конях и травили собаками зверьё. Дальше них, в тёплую сторону, больше нет таких егерских кордонов, они крайними были на всём охотничьем пути. Позавчера приехали двое гонцов с соседнего кордона, привезли известие, что старый барин помер – на охоте простудился, а молодой барин – наследник интереса к охоте не имеет, вот и передал по кордонам, чтобы егеря все возвращались. Это хоть и не весёлая новость, потому что для крепостных быть в охотничьем услужении считалось почётно и прибыльно, особенно если кто на охоте барину понравится, на подарки и помощь разную тот не скупился тогда. Но привезли ему и горькую новость. Этот барин их, при всей своей не дурной натуре, имел пакостливую привычку. Сам будучи в молодости оженен по родительской воле не на той, на ком ему хотелось, он крепостных своих женил тоже всех вперекрест, разбивал пары по которым они желали жениться. Если узнает, что кто-то хочет жениться, обязательно всё переиначит против воли молодых и редкий год у него проходит без этого. Он думал, что его это минет, уж очень барин его числил на хорошем счету. Но девушка, которая его ждала, была выдана замуж за другого. Барин этот очень следил, чтобы самой красивой достался муж похуже: или калека какой, или чем не складный, лицом или ещё чем, или вообще старый. Вот его невесту барин успел, перед тем как помереть, выдать замуж. Теперь она в церкви венчана и дело не поправить и для неё лучше, если он сгинет совсем, чтобы не смущать её сердце – он так решил и товарищу сказал, чтобы он передал по возращению, чтобы его не считали в живых и ей чтобы не думать о нём…
Они помолчали. И Терентий спросил, – А что это у тебя за палочка за голенищем, вся в узорах?
– Это у нас отличительный знак, у всех егерей такие. Барин так постановил. Тут по тому, сколько в этом месте полосок можно узнать, с какого кордона егерь, а вот эта полоска значит, что он старший, весь узор означает принадлежность к барской охоте. Большой выдумщик барин то у нас был.
– А где вы жили? – спросил Тёр, в задумчивости.
– У одной богатой вдовы, на заимке. За табуном смотрели её, она нам харчами платила хорошо и коней наших прокорм от неё тоже. Она в селе постоялый двор держит. Толковая бабёнка, спокойная и приглядная такая.

Терентий незаметно отозвал в сторону Прохора и сказал, – Надо помочь ему, как думаешь?
 Прохор согласился и Тёр продолжил, – Ты сказывал, что в родовой бумаге у тебя ещё брат прописан, младше тебя. Что если мы выдадим его за твоего брата, а то ведь он крепостной, его  и поймать могут.
Прохор сиял лицом, излучающим полное согласие, он восторженно сказал, – Будет нам третий брат, Тёр. Парень он вроде не плохой.
– Вот и хорошо – если ты согласен. Мы сейчас предложим ему, вернуться и чтобы он сказал той вдове, что встретили они ещё гонцов. Будто молодой барин продал свою охоту и новый хозяин прислал нас с тобой. Те крепостные поехали к своему хозяину, а мы теперь вольные с ним в найме у нового будем егерями.
– Ну ты догадлив, Тёр – молодец. Так и сделаем.
Вернувшись к костру, Прохор открыл к ужину свою бутылку вина и, добавляя друг друга они, изложили своему новому знакомому суть их предложения. Он, поколебавшись мало, согласился и Тёр попросил его, вырезать такие же палочки для  них. Парень хотел было отказаться от старшинства над ними, но они настояли, чтобы всё осталось как прежде.
Так они нашли себе нового товарища, звали его тоже Назаром, как и младшего брата Прохора сгинувшего от мора ещё в малом детстве вместе с родителями. Им повезло, что имена совпали. Стали жить на заимке на тех же условиях. Вдова та действительно оказалась приглядной бабёнкой, может чуть постарше их, а может и нет. Прохор постреливал на неё глазами, когда она наведывалась к ним с проверкой, попутно привозя провизию, но строгость её не давала повода ему даже для шуток с ней. Коней собственных у них было больше чем у прежних егерей, но она с радостью согласилась на это потому, что ей пришлось бы платить табунщикам из местных намного больше, особенно семейным. Да и сомнение в надёжности те имели у неё, могли пропажу коня другого под конокрадов или волков сработать на тайную продажу. А когда оказалось, что они знают как обращаться с конями и в первую неделю обработали не правильно отросшие копыта у некоторых коней, особенно у молодняка, она уверилась в правильности своего решения.
Табун они пасли по очереди. Терентий, будучи как-то на постоялом дворе, приметил нечаянно, как один проезжающий продал хозяйке перстень. Им тоже нужны были деньги, в добавок к имеющимся потому, что он задумал сшить для них с Прохором такие же тужурки и штаны как у Назара. Он переговорил с парнями и Назар предложил, что нужно шить другие и так в разговоре, они пришли к тому, что будут шить тужурки тёплые навыверт разного цвета: вместо подклада тоже сукно и если вывернуть, то будет уже тужурка другого цвета. Оказалось, что Назар умеет и любит шить, почему он и предложил это со знанием дела.. Его, в конце того разговора, поскольку ему тоже решили шить, смутило то, что ему всё достанется даром, но Прохор пошутил, что им для брата не жалко сделать такой подарок,  на том они и порешили.

Через какое-то время Прохор изъявил желание постоянно пасти табун, объяснив это тем, что Назар шьёт им одежду, а Терентий обзавёлся кузней и занят ковкой. Терентий приметил у него интерес большой к табуну, Прохор часто уходил с ним в ночное. Прикинув всё в уме, Тёр сказал ему как-то шутя, что удивлён его усердием и Прохор рассказал, что у него появилась зазноба из соседнего села.
Обширный луг с лесом примыкал к выделу земли. Прохор услышал среди снопов ржи плач младенца. Он подъехал и увидел ребёнка завёрнутого в пелёнки. Тот надрывался криком, он взял его на руки и он тут же сразу смолк и зачмокал губами. Прохор впервые держал на руках дитё и его это так потрясло. Вскоре с дальнего конца поля поспешила к ним мать, неся в ведёрке воду, видимо, ходила к ручью. Она поблагодарила его и, забрав ребёнка, отвернулась, чтобы покормить. Прохор успел рассмотреть её лицо и женщина понравилась ему. Конечно, Прохор был бы не Прохор, если бы не поговорил с ней. Оказалось, эта молодка уже вдова, мужа её захлестнуло деревом при валке леса, когда ребенок ещё не родился. Родне некогда пока ей помочь и она пытается одна управиться в поле. Прохор стал помогать ей изо дня в день, благо табун пасся на виду. Так они сдружились, понравились друг другу и у них сейчас всё идёт к семейному ладу. Терентий порадовался за него.
Как-то  Прохор приехал сумрачный и рассказал им, что в этой округе, в другом селе есть местный богатей по фамилии или прозвищу Хлопота и на тот же манер, что и Зубарь принуждает красивых девок жить у него. Оказывается, он высмотрел младшую сестру его Катерины и вынудил её родителей из-за большого долга, направить её к нему работницей в дом.
Прохора потряхивало от гнева, ребят тоже это взволновало и они решили как-то остановить этого Хлопоту. Прохор, оказывается, уже осмотрел двор его. Кругом всё обнесено высоким частоколом и внутри на ночь выпускается пять здоровых волкодавов, которые слушают только хозяина и немого здоровенного сторожа, обитающего в избушке у ворот. На день собаки закрываются в загон на дальнем конце двора, примыкающем к лесу.
Терентий спросил, – Собаки все кобели? Оказалось, что так и есть и тогда он предложил их заманить с помощью Таши обратно в загон и закрыть их там. Парни с непониманием уставились на него и он пояснил, что у одной Таши началась течка и если запустить её в этот загон с наружи, то все кобели соберутся там и тогда остаётся заарканить калитку и притянуть её. Решили, всё осмотреть основательно и через день у них был готов план.
С вечера они были уже в лесочке около дома Хлопоты. Чуть стемнело, отжали брёвна в заборе и запустили туда Ташу и она вскоре на их тихий зов, появилась в окружении свиты кавалеров. Здоровые угрюмые псы толкаясь и, незлобно тихо порыкивая  друг на друга, крутились вокруг неё. Она бегала меж их ног, не доступная для  них. Когда свора оказалась в загоне, Назар с седла влез на частокол и с помощью аркана закрыл калитку. Только одна собака посмотрела на него  и, коротко рыкнув, оставила без внимания. Терентий и Прохор тоже прямо с коней влезли на частокол и спрыгнули во двор. Они в сторожке связали сторожа, который увидев наставленный пистолет, не оказал никакого сопротивления. Прошли в дом. Сразу наугад попали в спальню, в которой находились Хлопота и одна из женщин. Хлопота вёл себя смирно, под дулом пистолета Терентия, его прошиб обильный пот. Прохор изменённым голосом попросил служанку проводить к остальным женщинам. Там он их предупредил, чтобы сидели до утра тихо и никуда не выходили. На всякий случай он запер их снаружи. Когда Прохор, вернувшись, вытащил из-под кровати сундук с добром и открыл его, Хлопота тихо завыл и его, похоже, хватил удар. Лицо его перекосилось, половина стала неподвижной и из-под него вытекла лужа. Они быстро перегрузили добро, кроме монет, в виде всяких украшений из золота и серебра в три мешка, долговую книгу, лежавшую поверх всего добра, тоже не забыли прихватить  и, связав Хлопоту, вышли через сторожку. Прохор, конечно, остался Прохором, он перед уходом зашёл к женщинам, высыпал им горсть монет на кровать и изменённым страшным голосом сказал, что это им жалует за все их хлопоты Хлопота не по своей воле и, предупредив, что делёж между ними должен быть ровный и тайный и что тратить деньги можно  только через год  и постепенно,  пригрозил о каре за непослушание и разглашение тайны.
Их уже ждал в стороне Назар, Таша сидела в сумке притороченной к седлу. Окольными путями, попетляв по дорогам, они к утру были на заимке. Парни были одеты в немыслимое рваньё, лица обвязаны по глаза, волосы прибраны под шапки. Всю одежду вместе с долговой книгой они сожгли по возвращению.
Через день до них докатилась новость со всеми пересудами и домолвками, что Хлопоту ограбили и его хватил удар, он может теперь только мекать и крутит то гневно, то жалобно глазами. С ним остался только один сторож, а женщины все разошлись кто куда. Из всего следовало, что сделали это люди, связанные с нечистой силой, которая оберегла их от злых собак. Не зря, по указке Терентия, Назар не оставил следа для разгадки – сдёрнул аркан с калитки, когда услышал условный крик сыча и псы сами открыли её и оказались на воле.      
***
Так случилось – это уж вскоре после того, как Терентий ездил с Глафирой к менщику: у Прохора в родах померла жена, он остался один с двумя детьми .Горевал сильно, за поминальной чашей признался Терентию, что Катерина своей любовью научила его уважать женщину: жену, мать, подругу. Он даже не ожидал в себе таких чувств, и до неё относился к женщинам шутя. Терентий с Назаром освободили его от всяких работ и снабдили деньгами. Он потихоньку отошёл от горя. Ему помогали все родственники, особо сестра его жены – та девушка, красавица Алёна, из-за которой был устроен разор Хлопоте, они со временем полюбили друг друга и стали мужем и женой.

(3)