Бомба

БОМБА.

К лету 1978 года БПК «Ташкент» в срок отработал предписанные новому кораблю курсовые задачи, выполнил стрельбы всеми видами оружия, экипаж — от матроса до командира — получил необходимые допуски. Вскоре настал момент, когда впервые можно было принять на борт самое мощное оружие — противолодочную ядерную бомбу.
Подготовка к её приёму — и корабля, и моряков — проводилась в строгом соответствии с руководящими документами. — Мы многократно проверялись штабом флота. После бесчисленных инструктажей собирались сотни подписей об их усвоении. На тренировках действия участников погрузки ЯБП доводились до автоматизма. Всех причастных «особисты» ещё раз пристально рассмотрели под чекистской «лупой» и дали им «добро». Морально мы тоже приготовились «на все сто».
Личный состав РТС, заместителем начальника которой я, молодой лейтенант, в ту пору служил, назначили нести охрану погреба с «вундерваффе». Вместе с начальником службы капитан-лейтенантом Козляковым Владимиром Тимофеевичем мне пришлось заново проштудировать подзабытый в корабельных условиях Устав гарнизонной и караульной службы. Того же потребовали и от будущих часовых — разумеется, отличников боевой и политической подготовки, передовиков-комсомольцев, утверждённых на комсомольских собраниях и парткомом.
Матросы и старшины понимали важность своей миссии и демонстрировали отличные знания Устава и различных дополнительных инструкций, уверенные и правильные навыки на тренировках. Это отметил и лично проверявший подготовку каждого задействованного в охране командир корабля капитан 3 ранга Здесенко Евгений Григорьевич.
Всё говорило о том, что особую задачу мы выполним успешно.
Погода тоже не подвела: на несколько дней установилось безветрие, по бухте пробегали только волны от катеров, с безоблачного неба светило яркое южное Солнце.
В назначенный день и час корма корабля вплотную прижалась к причалу, по сопкам вокруг него расположилось вооружённое оцепление и близ борта корабля появилось несколько самого обычного вида военных «ЗИЛов» и «УАЗиков». Необычным было только то, что водителями автомашин были прапорщики и в каждой кабине старшим машины был подполковник. На «УАЗах» прибыла группа полковников. И у всех на погонах голубые просветы морской авиации. — Такого числа авиаторов в одном месте, да ещё старших офицеров, нам прежде видеть не доводилось — корабельные вертолётчики погон выше капитанских не носили.
Окончательно же в изумление нас поверг майор — тоже авиатор, — после всех положенных формальностей усевшийся за рычаги автокрана. — Именно это обстоятельство показало нам всю значимость и важность выполняемого. На корабле-то, по нашим представлениям, техникой сложностью уровня крана управлял бы максимум старшина. А тут — целый майор! У нас-то и майоров, то бишь капитанов 3 ранга, всего один — командир.
Насколько долго мы готовились к операции, настолько быстро она прошла: майор за несколько минут осторожно извлёк контейнер с «изделием» из чрева одного из автомобилей, плавно пронёс его над бортом корабля и мягко опустил на рельсы на вертолётной площадке. Приём-передача тоже не затянулись: будущий главком ВМФ России, а в ту пору командир ракетной противолодочной группы лейтенант Володя Высоцкий, принял от подполковников не соответствующую размерами её колоссальной мощности бомбу и четвёрка крепких минёров во главе со старшиной команды мичманом Виктором Ковальчуком легко покатила контейнер с ней в назначенный погреб. Минут через пятнадцать погреб был взят под охрану — и часовым и сигнализацией, у трапа заступил на пост матрос с автоматом, в жизни корабля начался новый, более серьёзный, период.
После отбоя тревоги командир пригласил оставшихся полковников в кают-компанию поужинать. В ней царила атмосфера непринуждённости, приподнятости: наконец-то дело, к которому столь долго и ответственно готовились, выполнено. К тому же выполнено без единого замечания со стороны командования дивизии и флота.
Не зря трудились, можно и расслабиться. — Корабельные офицеры ухитрились до ужина пригубить по «пять капель» корабельного «шила», полковников угостил коньяком командир. Все знали меру и сторонний взгляд никогда не уловил бы изменений в поведении офицеров, но речи были чуть свободнее, дистанция между погонами самую малость уменьшилась, между старшими и младшими появились общие темы для обсуждения. Авиаторы затронули вопрос, обсуждение которого уже велось нами после вида потрясшего корабельный люд майора на кране. — Полковники взглянули на моряков с противоположной стороны: их удивили самостоятельно управлявший командирским катером старшина 2 статьи, дежурный по кораблю 1 ранга лейтенант (автор этих строк), обилие молодых офицеров в невысоких званиях на немаленьких должностях. Разумеется, не оставило их безучастными и командование таким мощным современным кораблём всего лишь капитаном 3 ранга, а главное — допуск к обращению с ядерной бомбой лейтенанта с мичманом и матросов. По их словам, такое в спецчастях доверяют минимум капитанам, а чаще — майорам и подполковникам. В общем, поистине выходило, как в сомнительной древней поговорке: «Лейтенант на Флоте — генерал в пехоте».
Нам, конечно, было лестно слышать эти дифирамбы, но «павлиньих хвостов» никто не распускал: даже юные лейтенанты после полугода-года службы на ходовом корабле в наше время становились закоренелыми скептиками, уверенными, что за успехом непременно последует удар судьбы и твои достоинства мигом сменят знак на минус. Во всяком случае, так их воспримет руководство.
История с бомбой получила именно такое продолжение.
Погреб с ней был оборудован всем необходимым для безопасного хранения и предотвращения любой чрезвычайной ситуации. Единственное, что не учли его конструкторы, — умения матросов спать там, где настигает сон. А он настигает их повсюду, даже рядом с атомной бомбой. Отличники боевой и политической из моей РТС не были исключением и быстро приспособились спать на важнейшем на корабле посту: они захватывали со спины ремнём висящего на груди АКМ рычаг системы затопления погреба  — вполне себе приличных размеров рычаг с набалдашником на конце — и, таким образом предохранив себя от падения, стоя, спокойно впадали в дрёму. Рычаг был снизу проткнут пломбой толщиной с гвоздь и срабатывание системы под весом человека исключалось. 
Погреб находился глубоко внизу, вёл к нему единственный довольно крутой трап и при взгляде сверху открывалась радующая глаз картина: матрос замер на посту, слегка склонив голову, автомат на груди, охрана на должном уровне. Трап был металлический и шаги проверяющего по нему мигом будили часового, а теснота тамбура перед погребом  даже вблизи не позволяла увидеть сцепление ремня с рычагом.
И всё шло своим чередом — и проверяемые, и проверяющие, среди которых, наверное, чаще других бывал я, были счастливы, пока «особист» не вздумал ходить в тапочках, которые вообще-то разрешались лишь на боевой службе, но кто ж ему о том скажет... — Одним далеко не прекрасным днём он бесшумно спустился к якобы бдительно охраняемому погребу и обнаружил спящего комсомольского активиста матроса Лобанова. Ситуацию усугубило то, что матрос был гораздо ближе офицера к пропорциям Геракла и, шарахнувшись от прикосновения, он спросонок едва не задавил в тесном тамбуре неосторожного «чекиста». Да и приклад с испугу излишне резко приложил к рёбрам незадачливого проверяющего.
Для описания последующей за «открытием» «особиста» эпопеи расследований, взысканий, сборов актива и всякого сопутствующего ажиотажа потребовался бы не один килограмм бумаги, потому в целях её экономии изложу кратко только последствия: все начальники от меня и выше были наказаны, РТС с позором отстранена от охраны погреба, «особист» (дошли слухи) был поощрён, а рычаг заменён на меньший по размерам.
По мере втягивания корабля в боевую подготовку Черноморского флота и нарастания объёма взваливаемых на нас черноморским командованием заданий РТС и другие подразделения всё меньше отвлекались на нейсвойственные им дела и охрана и прочие задачи, связанные с бомбой, окончательно перешли в руки минёров. Они были специалистами хорошего уровня, ответственными, добросовестными и больше о бомбе никто не слышал и каких-либо событий вокруг неё не происходило. Во всяком случае, она ушла из центра внимания моряков.
Наш БПК планово готовился в составе отряда тихоокеанских кораблей к переходу домой — на ТОФ. И тут всё испортили китайцы: напали на Вьетнам. Подготовка к боевой службе была резко свёрнута. В невообразимые для мирной жизни сроки все необходимые запасы загрузились на борт и тихоокеанцы рванули к Босфору и далее, да так быстро и внезапно, что кое-кто из бывших в отпуске или на большом сходе офицеров смог догнать родной корабль лишь в Средиземном море.
Этот внезапный выход на боевую службу сорвал множество планов — и служебных, и личных, — но был в нём и плюс. И связан он был с бомбой. — Незадолго до отдачи швартовых часовой у её погреба, довольно высокий матрос, наклонился то ли шнурки ботинок завязать, то ли свалившуюся с головы бескозырку поднять — за давностью лет каждый из ветеранов говорит своё — и потом, резко выпрямившись, задел пускатель системы пожаротушения «Карат». Началось орошение погреба и бомбы.
Орошение — не затопление: вода стекла и глазам вскрывших погреб минёров и прибывшим во главе с командиром офицеров предстала ни в чём не изменившаяся бомба. Только влажная. Да, собственно, что с ней могло случиться от попадания на неё морской воды — она же для Флота изготовлена.
Высоцкий тут же организовал промывку всего корпуса и контактов дистиллированной водой, а затем тщательную протирку спиртом — пожалуй, это был единственный случай, когда «шило» не жалели для техники.  Всю работу с бомбой выполнил лично мичман Ковальчук. Остатки воды из погреба убрали матросы. Всё происшествие и ликвидация его последствий заняли немногим более часа. Казалось бы, можно было свободно вздохнуть, но при этом контролируя рост часовых...
Не мог вздохнуть командир корабля: до выхода в море оставались полчаса-час. Если доложить о ЧП наверх, выход отменят как минимум до окончания расследования. Непременно приедут «гробокопатели» из Москвы: как же, такая возможность показать себя на фоне провинившихся. Полетят головы, посыпятся взыскания, спадёт боевой накал моряков. Экипаж рвётся в бой, настроен на поход, да просто надоело скитаться вдали от дома и родного флота, надежда забрезжила, и тут такое... И командир решил: под предлогом невозможности обстоятельного разбора с ситуацией в условиях цейтнота — идёт приготовление корабля к бою и походу — не докладывать о случившемся. А победителей не судят. — В том, что он и экипаж будут победителями по итогам боевой службы, а может, и в боевых действиях, Евгений Григорьевич ни на йоту не сомневался. Забегая вперёд, скажу, что так оно и произошло.
Земля слухом полнится, а море — доносами «особистов». — Прибыл «Ташкент» в Средиземное море и только подошёл к якорной стоянке эскадры, как с «Минска» на вертолёте прилетел командующий Черноморским флотом адмирал Ховрин, а за ним на катере специалисты по спецбоеприпасам. Адмирал сходу устремился к погребу с бомбой. Не знаю, как он — высокий и грузный — и его сопровожение умудрились поместиться в тамбуре, но маленький Ковальчук, предъявлявший бомбу, нашёл место только за ней. Спецы замерили сопротивление изоляции, произвели внешний осмотр, потаращились в свои секретные приборы и резюмировали: сверхоружие в порядке и готово к боевому применению.
Командующий произвёл на Здесенко «за сокрытие чрезвычайного происшествия особой важности» усиленный «накат» с обещаниями всех кар небесных, служебных и партийных, однако, проверив подготовку корабля и командира к плаванию и оставшись ими вполне довольным, разрешил продолжать его и, захватив подготовленный к тому времени акт расследования, вскоре улетел.
Спустя полгода Евгений Григорьевич ошвартовался у 33 причала Владивостока. Все задачи похода были выполнены отлично. Экипаж и командир были удостоены похвалы командования ТОФ и ВМФ. И никто и никогда не припомнил «ташкентцам» ЧП с бомбой.
Меж собой же мы решили, что Николай Иванович Ховрин не забыл, что он тоже тихоокеанец, и, видя на «Ташкенте» таких же, как он, патриотов Флота, не стал портить им служебную биографию. И тоже не доложил о случившемся наверх.

17.05.2019.