Художник

Когда приходило время летних гроз и отдаленные раскаты грома лениво перекатывались где-то на чердаке, он выходил на террасу и устремлял взгляд в заозерную даль, туда, где хмурые тучи скрывали вершины гор, озаряя темную воду озера белыми сполохами молний. Вслед за раскатом грома легкий озноб пробегал по его спине, и в предчувствии вдохновения дрожащие пальцы уже сжимали невидимую кисть. Увидев его застывший силуэт на летней веранде, жена выносила мольберт и холст на берег озера. Они под руку спускались к самой воде, два пожилых человека, две тени в отсветах зарниц. Странные, словно выцветшие глаза художника искали что-то неведомое в грозовом небе, навеки скрытое от него непреодолимой пеленой. Он чувствовал бегущий совсем рядом с ним, живущий полной жизнью мир. И этот мир отражался в иллюзорных картинах, созданных воображением пейзажах, которые спасали его сознание от наступающей тьмы. Кисть быстрым, точным движением касалась палитры, смешивая краски. На белом холсте возникали призрачные очертания горных склонов, освещенных блеском молний, а левее над лесом догорала полоска заката меж разорванных ветром облаков. Пелена дождя на рождающейся картине застилала смутные тени островов с неприступными замками и остроконечными башнями дворцов на вершинах скал, над которыми парили не то большие черные птицы, не то мифические драконы из древних сказаний. Темные силуэты кораблей, выхваченные из ночи вспышками молний, причаливали к островам в кипящей пене прибоя. Реальность и иллюзии смешивались на белом холсте, рождая таинственные миры, которые тридцать лет заменяли ему солнце, небо и лица людей. Первые порывы штормового ветра обдавали лицо водяной пылью, грозясь смыть с холста фантастичекий пейзаж. Бережно укрывая картину от капель дождя, они возвращались на веранду, чтобы слушать, как ночная буря терзает кроны сосен и свистит над домом о чем-то одиноком.

Вслед за летом своим чередом наступала осень, скрывая берега озера в холодной завесе тумана. В редкий погожий день он любил сидеть на скамейке в парке, слушая, как с легким шорохом падают на землю листья. Аллея была пуста. Сквозь полуголые ветви кленов просвечивали бледные лоскуты осеннего неба. Сделав последний штрих, художник вздохнул и устало откинулся на спинку скамейки, словно вернулся в настоящее из давно ушедших времен. Жена нежно провела ладонью по его лбу, заглянула в его бесцветные глаза, затем перевела взляд на картину. На ней ожившая аллея парка кружилась в вихре немыслимых цветов. Тротуары пылали в красно-оранжевых тонах, в ярком свете фонарей пролетали желтые, фиолетовые, бордовые листья. Листья таинственных, невозможных оттенков, они отражались в лужах на мостовой и покрывали радужной мозаикой деревянные скамейки. Аллея была полна людей: пары под зонтиками, семьи с детскими колясками, дети на тротуарах с букетами разноцветных листьев. Все они были частью красочного, яркого мира, который жил где-то глубоко в нем.

- Я хочу нарисовать твой портрет, - сказал он, проводя рукой по ее лицу и чувствуя, как старость чертила на нем узоры морщин. Руки слепого художника вдруг сжались в кулаки, он в бессилии прижал ладони к глазам. В памяти вновь пронесся тот день, когда он видел жену в последний раз, уезжая на день в город, чтобы встретиться с отцом. На обледенелой горной дороге его автомобиль вынесло на встречную полосу под рейсовый автобус и яркая вспышка в глазах навсегда скрыла от него окружающий мир. Остались лишь воспоминания, со временем преображенные в видения, которые врывались в живущий по другую сторону тьмы мир яркими красками движущейся по наитию кисти.

Они еще долго сидели в полной тишине, едва нарушаемой мягким шорохом листопада. Затем встали и медленно пошли вдоль аллеи, два удаляющихся силуэта в сумерках осеннего дня.

Закутавшись в плед, она допоздна сидела на террасе. Перед ней на столе лежал ее портрет. На юном лице не было забыто ни малейшей детали: чуть наивный взгляд карих глаз, маленькая родинка на кончике носа, копна густых каштановых волос, свободно ниспадающих на плечи, слегка обветренные тонкие губы. В памяти ее мужа, в памяти кисти в его руках, она навсегда осталась такой, какой он видел ее в тот день, тридцать лет назад.