Узелки на память. 6. Из ниточек мелодий...

    Ты спрашиваешь, почему я всё время слушаю эти старые пластинки, эти полузабытые хиты ушедшего века?

    Ну, во-первых, потому, что эти песенки можно хоть кое-как намурлыкать себе под нос даже такому человеку, как я, обладающему весьма скромными вокальными данными. Конечно, я не смогу пропеть «Богемскую рапсодию» так, как это сделал в своё время великий Фредди Меркьюри и «Квин», но если сильно постараться, то хотя бы можно попробовать. Особенно в дружной тесной компании таких же, потёртых временем старпёров, и, естественно, после рюмки-другой. Больше принять «на грудь» уже сложно – годы, болячки, печень. А вот перепеть рэп я не смогу, для этого нужен недюжинный талант чтеца-декламатора и хорошая память: слов, произносимых в единицу времени слишком много, а тут ещё этот старческий склероз!

    Во-вторых, а, скорее всего, и в главных, мой старенький проигрыватель, моя «вертушка» – «Вега 108», детище Бердского радиозавода, пока ещё фурычит, благо и алмазная иголка ещё цела и диски не «пилит». А вот что будет потом, когда что-нибудь в аппарате сломается… Впрочем, не надо о грустном. Иначе куда мне потом девать огромные стопки пластинок, «пластов», «дисков», заботливо хранимых от постоянных посягательств моей благоверной, для которой им самое место в кладовке, рядом с прочим невостребованным хламом: эпидеоскопом, плёночными фотоаппаратами «Смена» и «ФЭД», кассетником «Весна» и радиоприёмником «ВЭФ-Спидола» с поломанной антенной. А ведь для меня эти чёрные пластмассовые круги, изборождённые звукозаписывающей дорожкой, словно спил дерева с расходящимися циклично линиями роста, – немолчаливые свидетели Истории. Не всемирной, конечно, но прожитой  лично мной в отведенных мне судьбой временных рамках.
 
    Человеческая память – штука загадочная, до конца ещё не изученная, вещь «сама в себе».  Бывает память фотографическая: увидел что-то один раз и сразу на всю жизнь запомнил в мельчайших подробностях. Такой человек просто находка для любого следователя при составлении фоторобота преступника в каком-нибудь детективном телесериале, вроде «Следствие вели…» с Леонидом Каневским.
    У другого она математическая, на цифры – человек помнит все даты, цены в магазинах, номера телефонов, число «Пи» до десятого знака после запятой и ещё массу конкретной информации, не всегда, впрочем, востребованной. Спросите у такого, разбудив среди ночи, когда состоялась Куликовская битва, и он вам ответит, даже не размыкая глаз:  восьмого сентября 1380 года от Рождества Христова.

Ну, прямо не голова, а компьютер с ушами и волосяным покровом!

    Лично мне с цифрами всегда было сложно, ещё со школы. Я не запоминал даты великих исторических событий, длину экватора и расстояние от Земли до Луны, высоту самого высокой горной вершины (кажется это Эверест, но я могу и ошибаться) и глубину самой глубокой Марианской впадины в Тихом океане. И сегодня я путаю даты рождений, свадеб, крестин, целиком полагаясь на «напоминалки» в моём телефоне. Ещё для хранения исторических вех моей жизни есть супруга, которая каким-то образом умудряется помнить всё, но этой особе, как вы понимаете, всей информации доверить нельзя. Спасает меня забавное свойство моей памяти – запоминать во всех красках, оттенках и полутонах окружающую меня «картинку», намертво ассоциируя её со звучащей в данный момент музыкой, причём неважно, из какого источника она слышна – из проезжающего мимо автомобиля или из подкорки (у многих, наверное, в голове целый день может крутиться какая-нибудь прилипчивая мелодия). Это что-то вроде видеоролика, открытого мной ещё задолго до появления первых видеоклипов на музыкальном канале МТV.

    Поэтому, когда благоверная пытается поймать меня в ловушку вопросом: «Милый, а помнишь день, когда мы с тобой познакомились?» –  я, не моргнув глазом, отвечаю: «Да, дорогая! В тот незабываемый день, в том кафе, где сама Судьба нас свела и познакомила, звучал не стареющий «Отель Калифорния» американской группы «Иглз».  Какой там, в конце песни, был божественный гитарный соляк!». И моя, вот уже который десяток лет любимая девушка, расплывается в счастливой и благодарной улыбке: помнит, старичок, не забыл!

    В далёкие школьные годы я даже умудрялся делать под музыку уроки. Особенно хорошо получалось с черчением и разрисовкой контурных карт по географии. Помните? Горы надо было закрашивать коричневым цветом, низины – зелёным, моря, озёра и реки – синим. Чёрным квадратиком помечались месторождения угля, белым – поваренной соли, чёрной пирамидкой – нефть, белой – газ. Вывалив от усердия язык, я трудился как художник-символист над картой мира под аккомпанемент “Give peace a chance!” (Дайте миру шанс) Джона Леннона.

    Помогала музыка и с уроками литературы. «Песню о буревестнике» Максима Горького я смог выучить наизусть только когда догадался положить слова  великого пролетарского писателя на простенькую мелодию – если уж «песня», так пусть и будет песней! (Жаль, что тогда ещё не был придуман рэп. Было бы самое то!). Получилось что-то вроде:

«Над седой равниной моря (тра-ла-ла-ла)
Ветер тучи собирает (ой-ой-ой)
Между тучами и морем (ого-го)
Гордо реет буревестник (йес-йес-йес)…»

    Из «Слова о полку Игореве» мне удалось сделать что-то вроде рок-оперы, причём задолго до «Юноны и Авось» Рыбникова и «Супер-стара» Эндрю Ллойд Уэббера. Я даже предлагал свою музыкальную версию былинного произведения Нестора Летописца нашему школьному ВИА, но ребята меня засмеяли. Что поделаешь – революционные идеи в искусстве не всегда воспринимаются «на ура!» консервативно настроенным окружением.

    Сложнее всего под музыку было учить физику, химию и математику. Точные науки не хотели иметь ничего общего ни с классикой, ни с попсой, ни с джазовыми композициями. Теорема Пифагора никак не ложилась даже на простенькую мелодию, а закон Ома не смог бы «пропеть» у школьной доски даже самый крутой рэпер наших дней. Зато хорошим отметкам по английскому языку я был обязан исключительно мелодиям и ритмам зарубежной эстрады, естественно английской.

    В своё время родители, не без гордости перед близкими и знакомыми, смогли устроить меня в единственную в нашем городе, а посему – престижную школу с углублённым изучением языка жителей «туманного Альбиона». Зачем это было сделано? Не знаю, возможно – мне в будущем предстояло стать дипломатом или моряком на судах загранплавания, что открывало любому советскому человеку прямо-таки фантастические возможности и перспективы.

    Со временем выяснилось, что в МГИМО с тройками в аттестате не принимают, разве что по очень крупному «блату», а с морем не получилось из-за прогрессирующей близорукости. И первое, и второе было прямым следствием моих любимых увлечений: эстрадной музыкой вместо уроков и чтением художественных книг вместо учебников.

    В те годы, в самой читающей стране мира, мы, подростки лишённые  компьютеров, игровых приставок «Сега», смартфонов и других прикольных гаджетов, доподлинно знали, что самый лучший подарок – книга! Особенно если это была фантастика, приключения или детектив. Вместе с героями Жюль Верна мы огибали земной шар за 24 дня, с профессором Челленджером искали «затерянный мир», населённый благодаря фантазии Конан Дойля динозаврами и племенами древних людей, помогали Шерлоку Холмсу раскрывать запутанные преступления и летали по воле Ивана Антоновичв Ефремова к туманности Андромеды.

    Если книга была настолько увлекательна, что просто нельзя было оторваться, или её дали почитать всего на несколько дней (что поделаешь – книжный дефицит! Макулатуры в магазинах было много, а хороших книг мало, и те «ходили по рукам»), её брали с собой в постель, дочитывая под одеялом с помощью фонарика, чтобы родители не догадались. Когда мой любимый китайский фонарик был у меня реквизирован – сколько можно портить глаза!– я сконструировал источник света из плоской батарейки, лампочки и куска изоленты. В итоге, проведя пол ночи в обществе королевских мушкетёров, индейцев и ковбойцев, инопланетян и охотников за кладами, я утром сползал с кровати «по частям». Сначала вниз поочерёдно спускались ноги, потом попа, потом остальное тело. Голова же продолжала лежать на подушке и покидала её последней, как капитан с тонущего корабля. Досыпалось, клюя носом, за завтраком, а иногда и на первом уроке.

    Такое пристрастие к печатному художественному слову стоило мне первых очков уже в четвёртом классе.

    С грамзаписями эстрадной музыки, как и с хорошими книгами, во времена моего детства и юности тоже были проблемы, особенно с зарубежными англоязычными исполнителями. Не забываем – «железный занавес», отделяющий первую страну победившего социализма от вечно загнивающего Запада, ещё не начал ржаветь, и бойцы идеологического фронта были предельно бдительны. За джаз и записи «на костях» (на использованных рентгеновских снимках) уже, правда, не сажали, но борьба Минкульта за умы и музыкальные пристрастия советской молодёжи не прекращалась. Поэтому в отделе грампластинок рядового универмага можно было купить за 2 рубля 15 копеек большой диск прогрессивного американского певца Дина Рида, большого друга и любителя СССР, сбежавшего от преследований Дяди Сэма, но поселившегося в ГДР (Германской демократической республике – не ищите на современных картах, не найдёте), и номерные сборники зарубежной эстрады «Музыкальный калейдоскоп» в невзрачных конвертах, с дыркой на одной стороне и с цветочками – на другой.

    Были в свободной продаже также «миньоны»: маленькие гибкие пластинки, голубенького цвета в серых бумажных конвертах всего за 70 копеек – две бутылки «Жигулёвского»! В подобном формате были выпущены даже три песенки группы «Битлз». На обложке значилось: «Вокально-инструментальный ансамбль» (Англия), и список песен – «Солнце всходит. Потому что. Попурри». Название ансамбля почему-то отсутствовало. Но все посвящённые битломаны знали, что за русским переводом скромно прячутся композиции с альбома “Abbey Road”  1969-го года (Here Comes The Sun, Because и др.).

    Ещё в «гибком» формате можно было купить пластиночку с песнями англоязычного дуэта Саймон и Гарфанкель – «Сесилья», «Миссис Робинсон» и «Вот орёл пролетает» (El Condor Pasa). А в конце шестидесятых отечественный ВИА «Поющие гитары» порадовал советских меломанов двумя миньонами с аранжировками английской группы «The Tremeloes» (в русском варианте композиция называлась «Песенка велосипедистов») и инструментальной группы «The Shadows»: «Сюрприз», «Синяя птица»  и «Аппачи».

    Мы, десяти-двенадцати летние подростки, тогда очень любили смелых и благородных индейцев. По киноэкранам страны скакал на потном мустанге главный «индеец» ге-де-еровских вестернов – югославский актёр Гойко Митич, демонстрирующий рельефную мускулатуру своего обнажённого торса. Естественно, все мальчишки во дворе хотели быть краснокожими воинами, и кому быть «бледнолицыми собаками» решалось исключительно жеребьёвкой, а иногда и дракой. Из найденных вороньих или грачиных перьев делался индейский головной убор, луки со стрелами оставались ещё от игр в Робин Гуда и его разбойников, бахрому на штаны срезали тайком с кухонных скатертей, за что и получали соответственно. Весёлое было времечко! И сегодня, когда случайно натыкаюсь в «Ю-тюбе» на чёрно-белый видеоролик с «Шедоусами», исполняющими свой тогдашний хит «Аппачи», у меня перед глазами всплывает картинка с видом нашего старого двора и двух сидящих в кустах в засаде «индейцев»: моего белобрысого дружка Сашки Анчукова и меня, толстого увальня в очках с большим вороньим пером заткнутым за дужку оправы.

    Где-то в классе четвёртом родители, видя мою, всё возрастающую тягу к музыке, купили мне небольшой «подростковый» аккордеон. Гитара тогда считалась вульгарно-мещанским инструментом, а на пианино в семье инженера и учительницы денег не было. Приходящий раз в неделю учитель музыки занимался со мной разучиванием гамм, этюдов и популярной тогда «Летки-Енки»: «… летом и среди зимы, если заняться нечем Летку-Енку пляшем мы!». Занятия проходили по воскресеньям, именно в то самое время, когда все знакомые ребята гоняли во дворе мяч, и так хотелось поиграть с ними в футбол, несмотря на реальную опасность разбить свои очки. За год с небольшим дальше «Енки» я не продвинулся, потом эта задорная песенка вышла из моды, и я понемногу забросил опостылевший аккордеон. На резонный вопрос родителей, в чём причина столь печального конца моей музыкальной карьеры – уж не в отсутствии ли у меня музыкального слуха?– маэстро заверил, что слух у ребёнка есть, а вот усидчивость, терпение и желание отсутствуют. Его подопечный не по годам ленив, а с этим недугом пусть борются сами родители, а с него, заслуженного деятеля искусств и лауреата многих региональных и всесоюзных конкурсов, хватит! Пять рублей за урок – это, конечно, хорошая прибавка к пенсии, но здоровые нервы лучше. И он был прав: гораздо легче, спокойнее и приятнее слушать музыку лёжа на диване и крутя пластинки, чем разучивать нудные гаммы, мучая себя и окружающих. 

    Вместо аккордеона появился проигрыватель – монофонический «Концертный» в пластмассовом корпусе в виде чемоданчика с ручкой, который раскладывался на две половинки: в одной находился мотор, крутящийся диск и звукосниматель с корундовой иглой, в другой прятался динамик. Последний имел довольно неприятное свойство дребезжать закрывающей его пластмассовой решёткой, особенно при воспроизведении низких частот (басов), но это было несравненно лучше, чем патефон моих дедушек-бабушек, всё ещё заботливо хранящийся на антресолях.

    На следующий день я поделился своей радостью с приятелем и соседом по парте Артуром Гуржиевом. «Ну, наконец-то ты становишься своим человеком!» – слегка менторским тоном поздравил меня Артур, и тут же не преминул съязвить: «А слушать что будешь? Муслима Магомаева или грузинский ВИА «Орэра»? Что там ещё в универмаге продают?». Артуру было хорошо – его отец был каким-то, уж не помню каким по счёту, помощником капитана и ходил в «загранку». Соответственно проблем с зарубежными дисками у пацана не было, впрочем, как и с другими недоступными и удивительными для среднестатистического советского школьника из «не плавающей» семьи мелочами: жвачкой «Wrigley’s», многоцветными (до 12-ти стержней!) шариковыми ручками, рифлёными стерео открытками с подмигивающими японками и даже зажигалкой в виде настоящего пистолета! (В квартире Гуржиевых, как в музее, на стенах висели страшные африканские маски, сувенирные японские мечи-китаны, глянцевые плакаты с видами пальмовых атоллов, а многочисленные полки украшали диковинные раковины заморских моллюсков и почти метровая «пила» океанского ската-пилорыла, усаженная по периметру страшными зубовидными выростами. Имелась также фигурка какого-то толстопузого божка из чёрного эбонитового дерева. Артур на полном серьёзе утверждал, что стоит потереть ему живот, положить под фигурку рубль и попросить денег, как непременно в самом близком будущем разбогатеешь!  Я сделал всё, как было сказано, и таки точно – уже через пару дней нашёл случайно на улице монетку в двадцать копеек, ровно на одну порцию мороженого! Больше разбогатеть, увы, не получилось.)   

    Видя моё неподдельное расстройство, приятель снисходительно усмехнулся: «Ладно, дам тебе на денёк послушать одну вещь! Батя недавно привёз – группа «Энималз» (Звери), там одна вещь, «Дом восходящего солнца», просто бомба! Заценишь!». Однако заценить бессмертный хит заморских «зверюг» в тот раз не получилось. Внимательно осмотрев моё звуковоспроизводящее оборудование, Артур презрительно фыркнул и заявил, что у проигрывателя корундовая, а не алмазная иголка, и она будет «пилить» диск, который стоит немалых денег. И это была истинная правда: за новую пластинку «из-за бугра» фарцовщики могли запросить и четыре, и пять червонцев  – треть зарплаты среднестатистического советского инженера!

   – На такой вертухе ты можешь только диски фирмы «Мелодия» слушать!– озвучил свой вердикт мой «продвинутый» дружок.– Самое то для корундовой иголки!

    Подумаешь! Это он ещё не видел железных иголок  нашего «дедушко-бабушкиного» патефона, только совсем недавно перекочевавшего, за ненадобностью, на антресоли.   

    Граммофон с раструбом как цветок «колокольчика» я, конечно, уже не застал – не те годы! – но реликтовый «дедушко-бабушкин» патефон помню прекрасно. Он был ещё в полной исправности, и нужно было только накрутить ручку завода пружины, положить на диск «дубовую», из толстой негнущейся пластмассы пластинку, опустить на неё звукоснимающую головку, снабжённую металлической иголкой, и среди шипенья и потрескивания возникал негромкий музыкальный звук. Я до сих пор даже помню репертуар этих монстров, рассчитанных на 78 оборотов в минуту:  трофейный Пётр Лещенко (не путать со звездой советской эстрады семидесятых) – «Ах, эти чёрные глаза!», Лидия Русланова – «Валенки, валенки, ай да не подшиты, стареньки!», Леонид Утёсов – «С одесского кичмана бежали два уркана…». Людмила Зыкина пела, как «издалека долго течёт река Волга, течёт река Волга – конца и края нет…».

    Незабываемые впечатления раннего детства! Зыкина старается-заливается, река Волга, как ей и полагается, течёт «среди снегов белых, среди хлебов спелых», а я совсем немузыкально ору, уколовшись острой патефонной иглой. Целый набор таких запасных иголок хранился в специальной выдвигающейся коробочке, находящейся сбоку фибрового чемоданчика, в котором помещался сложный механизм этого допотопного звуковоспроизводящего монстра.

    И чего я полез в эту коробку с иголками? Три с половиной года – опасный возраст для тех, кто уже интересуется разными загадочными устройствами: а что у них там, в «животике»? Тогда, по малолетству, мне думалось, что именно в иголке и спрятана та или иная песня вместе с её исполнителем или исполнительницей. Ну, как в той сказке про Кощея Бессмертного, где самое главное было заключено не в сундук (патефон мне представлялся именно таким волшебным сундучком), а именно в хранящуюся в нём иглу. Крутящиеся пластинки с разноцветными этикетками (лейблами) воспринималось мной как дополнительное украшение к звучащей музыке, что-то вроде весёлой карусели, на которую можно было поставить маленькую пластилиновую фигурку человечка – пусть покатается! Естественно, когда взрослые отвернулись и не видят такого баловства. Через секунду-другую крутящаяся с бешеной скоростью пластинка сбрасывала непрошенного седока, и было очень интересно узнать, как далеко и куда он полетит?

    Родители, сделав соответствующие выводы из инцидента с иглой, их от меня куда-то спрятали, потом со временем исчез и сам патефон, переместившись на бездонные антресоли, где у нас ещё долго хранились различные артефакты неумолимо уходящей эпохи…

    После девятого класса мы переехали в другой район города, я сменил школу и с Артуром  понемногу потерял связь. Зато у меня появился новый неиссякаемый источник дисков, которого не смущала моя простенькая аппаратура.

    Валик Столяров, как и я, увлекался зарубежными пластинками, причём в активной форме: он их покупал, обменивал, в общем, в тайне от взрослых, потихоньку «фарцевал». В свои шестнадцать с небольшим, Валентин выглядел вполне зрело: спортивная фигура (секция самбо, а затем и полуподпольная секция карате), широкие плечи (регулярные тренировки в плавательном бассейне), элегантно подстриженные волнистые волосы, в общем – «таких девки любят»! Кроме того, Валик был «орденоносцем»: подрабатывая во время летних каникул на полставки (30 рублей, на дороге не валяются!) помощником спасателя на одном из местных пляжей, он самоотверженно спас утопающую гражданку, утопив при этом свои итальянские солнцезащитные очки. За этот подвиг ему была вручена медаль «За спасение утопающих», носить которую он, естественно, стыдился. О медали всем рассказывали гордящиеся своим сыном родители и с удовольствием демонстрировали награду каждому, кто впервые переступал порог их дома и ещё был не в курсе.

   – Ну, хоть девка того стоила?– подтрунивали мы над спасателем, в глубине души отчаянно ему завидуя.– Симпатичная была? А в благодарность хоть поцеловала своего героя? Между прочим, прекрасный повод замутить романтические отношения!

– Да ну её!– отмахивался Валентин.– Старая толстая баба, чуть меня самого не утопила. Дура! Судорога у неё случилась, начала орать и воды нахлебалась. А ведь инструктировали меня на спасательной станции: если клиент начинает истерить и впадает в невменяемость – надо первым делом его по голове веслом стукнуть, чтобы успокоился, а уж потом из воды вытаскивать. А то ведь в несознанке он будет за тебя цепляться и с собою на дно тянуть… Эх, очков жалко! Медаль что – положил на полочку и забыл, а очки полтинник стоили, с рук покупал. Так что моя первая в жизни зарплата оказалась в минусе!

    В принципе Валька особо в деньгах не нуждался – семья была обеспеченная: мать возглавляла отделение в одной из местных больниц, отец был партийным функционером на крупном промышленном предприятии. Но парень был не по годам самостоятельным и очень независимым, и попрошайничать у родителей считал зазорным. Тем более что неизменно встал бы вопрос: на что данные деньги будут потрачены? А тратить предполагалось на диски с западными рок-группами, продававшимися из-под полы на «сходняке», собиравшемся по воскресеньям в условленном месте одного из парков имени Культуры и Отдыха. «Дискачей» периодически гоняла милиция и дружинники, забирая «товар» (как правило – в личное пользование) и сигнализируя о недостойном поведении морально разложившихся граждан по месту их учёбы или работы. Естественно, Валиков папаша, как праведный партеец, такое увлечение сына не одобрил бы, поэтому юному меломану приходилось «шифроваться». Пользуясь тем, что моя комнатушка была «не проходная», и там можно было уединиться от зоркого взгляда родителей, Валька приносил купленные или обменянные на «сходняке» диски ко мне. Я заваривал чаёк, затаскивал в свою «норку» какие были дома сладости и вкусности, мы натягивали наушники и балдели под «Слэйд», «Дип Пёрпл», «Пинк Флойд» и «Юрай Хип». Входивших в моду сладкоголосых «Би Джиз» и Демиса Руссоса мы считали бабскими исполнителями, и относились к ним снисходительно: рок – это всё!   

    Я, между прочим,  до сих пор помню первую пластинку, принесённую Валькой в мою маленькую – всего 12 метров квадратных!– «избу-слушальню» (по аналогии с избой-читальней). Это был диск английской группы «Статус Кво» (Status Quo) «Картинки спичечных человечков». Почему он так мне запомнился? Когда Валик развернул газету, и я увидел обложку диска, на которой были сфотографированы музыканты, сидящие на куче спичечных коробок, меня аж передёрнуло! Я тут же вспомнил свои детские уроки игры на аккордеоне, учителя высыпающего на стол спички из коробка, и раз за разом повторяющиеся гаммы «для разработки пальцев». После каждого исполненного мной упражнения строгий маэстро перекладывал одну спичку обратно в коробок и так шестьдесят раз, столько, по-моему, их было, не меньше! С тех пор я терпеть не мог даже вида спичечного коробка, хотя песни «Статус Кво» мне сразу понравились и я до сих пор слушаю их с удовольствием – весёлые и "заводные" рок-н-рольчики!

    Вот, кажется, и всё, что я хотел вам сегодня рассказать о некоторых забавных свойствах моей «музыкально-ассоциативной» памяти. Теперь, главное, не поддаться искушению достать из глянцевой обложки и поставить на чёрный крутящийся диск проигрывателя очередную пластинку, иначе снова нахлынут воспоминания, и я опять не смогу поставить в этом рассказе завершающую точку.

«Проигрыватель тонкою иглой
Сшивает музыку из ниточек мелодий.
Такой мотив давно уже не в моде,
А повторяться – смысл какой?»