Глава 6, В которой речь не идет ни о чем

Рубрика "В Рабочий Полдень".
Глава 6, в которой речь не идет ни о чем

Жизнь писателя оказалась несладкой. Автор постоянно слышит перекрестный шепот с разных сторон - "Напиши что-нибудь. Давай о любви, давай! Опять писульки писать пошел...Делать нечего...Надоело! Значит, слишком много времени..Деньги иди, зарабатывай, на море год не были! Лучше бы унитаз починил (вместо "унитаз" можно подставить любое другое устройство/механизм) - это коронное. Напиши про Сеню, ты же помнишь Сеню, этого кретина.."
Ну и все такое...
"Чего опять полез в Facebook? Там никто давно больше чем две строчки не читает, фотки без сисек не лайкают... Возьми в соавторы какого-нибудь Быкова, может, и попрет... Читать тебя будет твое чикагско-кливлендское гетто и твоя баба-дура, да и то вряд ли..."
Ну конечно, рефлексирующий и тонкий, можно сказать, даже обнаженный, попросту, рвущий душу на части, автор слушает это все, естественно, без восторга.
Ведь он давно уже сидит на подиуме в книжном магазине "Москва", что на Тверской.
Автор одет в рубашку "Поло" из плотной ткани со стоячим воротничком и просторные, темно-синего вельвета брюки, перехваченные тонким плетеным ремешком (так меньше заметен живот). 
Он читает небольшую приветственную речь, где говорит, что его поражает даже не столько сам Кантовский нравственный закон, сколько безграничная глубина этого закона в его, автора, душе.
Как, впрочем, и звездное небо над головой автора, тоже, за отчетные годы, не стало до конца понятно. Хотя во многом, в отличие от Канта, ему все же удалось разобраться..
Далее автор немного рассуждает о Б-жественном промысле, хотя, если  честно, часто путает Хануку с Пейсахом, а при посещении Макдональдса, испуганно оглянувшись по сторонам, не вынимает полоски поджаренного бекона из "Биг Тести".
Он говорит, что его произведения, конечно же, стоят на таких столпах отечественной классики, как Лев Толстой, Владимир Набоков и Николай Носов, но он пошел дальше, много дальше, развил и углубил местами довольно сырые мысли этих писателей.
Касается, как водится, многочисленных разночтений у Бердяева и надуманности Розанова.
Упоминанием про излишнюю стертость граней между добром и злом у Вити Пелевина, не отточенностью, кургузостью, нарочитостью Вовы Сорокина, он перебрасывает мостик в современность. Показывая тем самым, что хоть автор и “не высаживает себя с ними на один гектар”, как говорится, но и современной литературной традиции он отнюдь не чужд. Делает акцент на слове "отнюдь".
Несколько раз при этом, автору довольно ловко удается ввернуть слова "амбивалентно" и "когнитивно".
Придает речи легкий флёр фрондёрства, замечанием, что даже Цензор в Римской Республике не мог быть в должности более пяти лет, имея при этом в виду не только, и не столько лишь конечность своих  успехов.
Закончив на этом приветственную речь, он закидывает ногу на ногу и начинает подписывать книги для выстроившейся очереди.
Впереди стайка студенток филфака. Несколько смущенный автор видит округлую попу, а потом, совсем рядом, огромные, влажные голубые глаза девушки с сыра "Виола". Он подписывает ей книгу, вдыхает легкий аромат 19-й Шанели, и слышит шепот, - "Вы могли бы дать мне несколько мастер-классов по малым литературным формам. У меня как раз вчера родители уехали в Венгрию, на три недели, на озеро Балатон. Я здесь недалеко живу, в Козицком переулке."
Девушка протягивает бумажку с телефоном. Кроме телефона, на бумажке, детским косым почерком, вместо "Виола" почему-то написано "Марина".
Автор целомудренно наклоняет голову и небрежно кладет бумажку в пришитый рубчиком накладной карман рубашки "Поло".
В очереди интеллектуальная элита, лица, которые можно было увидеть разве что на творческом вечере покойной Беллы Ахмадулиной, да на оппозиционных митингах, уже после избиения, перед посадкой в автозак.
Очередь гудит, людей все прибывает... "Кому подписать?", - уже перестает звучать, он просто размашисто расписывается на форзаце.
Известная критикесса Алла Н., наследница критика Латунского,  немало нагадившая автору, протягивает покрытую возрастными пигментными пятнами руку и прячет глаза. Подпишите, пожалуйста, мэтр, - обращается она - не держите зла.
Автор пожимает руку и пишет  размашисто, - "Алле от Саши" и дату.
Она, благодарно вздрагивая, бормочет - "Это же «Букер», «Букер»...".
Надо, однако, заканчивать.. Значит так. Вы - идите, допивайте свой кофе, а у меня на вас нет больше времени.
Пойду, на всякий случай начну писать Нобелевскую речь. А то потом спешка, шум, примерки фрака. Ну и, сами понимаете, - благотворительные организации, мировое турне, беседы с Монаршими домами, Властительными особами, Президентами, Туземными царьками... Закручусь и не смогу на Нобелевском рауте донести великие смыслы, пониманием которых меня наградила Жизнь. Тем более, он, светский раут, будет как раз днем, в Рабочий полдень.

29 Ноября 2018 года