Штемпсель

 
Дед медленно вышел из кабинета начальника. Он внимательно рассматривал какой-то документ. Вдруг он остановился. Его рука вновь потянулась к дверной ручке. Губы у него шевелились, тихо произнося неслышные окружающим слова. Сидевший за столом в кабинете вопросительно поднял глаза на вернувшегося посетителя.
- Сынок. Тут вот печать что-то на документе плохо поставили.
Начальник взял из рук деда бумагу, внимательно взглянул на неё и сказал:
- Всё нормально у вас. Вы в очках посмотрите.
- Да чево смотреть? Я и без очков вижу, што штемпсель бледноват. Вы уж прикажите,штоб ещё штемпсель поставили для верности.
- Это ещё какой-такой штемпсель?- не поняв, спросил начальник.
- Это у меня дедушка был, Афанасий, так он печать так называл.
- Никакого вам штемпселя больше не надо. Да и кто на него особо смотреть-то будет. Подпись есть, всё тут в норме.
- Э-э-э! Не скажи, мил человек! Я тебе про эти печати много чево могу порассказать, а ты сам решай, как на это дело посмотреть. Если время есть, можешь послушать.
Собеседник с некоторым любопытством посмотрел на пожилого загадочного посетителя, и, что-то прикинув, сказал:
- Ладно. Давайте, послушаю. Я только тут на компьютере буду работать, и вас слушать. Не возражаете? Чаю хотите?
- Да, в общем, не откажусь. Можно, – сказал дед, довольный  таким приёмом.
- Леночка, принеси нам два стакана чаю, – сказал хозяин кабинета в переговорное устройство, и, повернувшись к деду, добавил – Я вас слушаю.
- Давненько это было, – начал дед. - Был у меня дедушка, звали его, как я уже сказал, Афанасий. Лет ему было многовато. Жил он один. И всё время трудился, добывая себе пропитание. Держал корову и прочую живность. Под двором у него был большой огород, который он обрабатывал.  Годы шли, и стало ему трудновато хозяйством заниматься. И тогда он приходит к своему сыну, к моему отцу, стало быть, и просит ево:  «Шурка, таво ты говоришь, я тут от мужиков слышал, пенсии какие-то получают. Ты поспрашивай, таво ты говоришь, у людей, как всё это делается». Отец обещал ему. И тогда дед зачастил к нам. Приходил он, конечно, под другим предлогом, но, выбрав момент,  говорил о пенсии: «Там, таво ты, Шурка, говоришь, мужики говорили, бумаги какие-то надо». Отец говорил: «Ладно, тятя, узнаю, но у тебя ведь никаких, по-моему, нет». На что дедушка говорил: «Вот  то-то и оно, таво ты говоришь, нет. Я ведь в царской армии больше двадцати лет отбухал. Сначала в Маньчжурии с японцами. Самого Штесселя видел и слышал. Я и в Первую мировую воевал. В гражданскую, правда, слава богу, не пришлось. А потом я на Волге и крюшничал, и водоливом на барже ходил. Таво ты, Шурка, говоришь, похлопочи. Пусть мне бумагу-то напишут и штемпсель приложат. Мужики-то говорят, если штемпсель приложат, тогда я точно пенсию  буду получать».
- Кого, говорите, ваш дед видел? – оторвавшись от компьютера, спросил начальник.
Дед с удовольствием отхлебнул предложенный ему ароматный напиток и продолжил:
- Штесселя. Командующего русской армией в Маньчжурии.
- Ну и что, стал ваш дед пенсию получать?
- Да откуда… Бумаги-то со штемпселем у него не было.
- Да, печальная история, – сделал вывод слушатель.
- А вот вам повеселее. А в общем, как сказать. Это мне рассказал мой отец. Были у нево друзья – в общем, мужская компания. Частенько встречались, што-то там порой организовывали. В такой компании о чём разговоры? Первое дело, конешно, о политике, о работе, об охоте, о рыбалке, ну, конешно, и о женщинах. Это всегда было и, наверное, будет. И узнали друзья, што у Фёдора жена стала вытворять што-то не то. Вроде бы стала ветреной и на других мужиков начала заглядываться.
- Это с женщинами бывает, - вставил слушатель.
- Оно, конечно, дело живое, - продолжил дед – со всяким может приключиться. И стали мужики над Фёдором немного подтрунивать. А тот им говорит: не верю. Што хотите, говорите – не верю. У меня и с женой говорит, уже разговор был на эту тему. Она божится и клянётся - нет, такого и быть не может. И я, говорит, ей верю, и точка. Друзья ему: ладно, ладно, твоё дело. А один и говорит: давай, Фёдор,  поспорим, что это так. А тот ему: а чем докажешь? А он: докажу. Ну, в общем, поспорили. И друг вынимает из кармана мешочек, а в нём печать, штемпсель, стало быть. Все смотрят, удивляются и не поймут, што за фокус. А друг и говорит: вот если у своей жены на теле ниже спины увидишь отметку этой печати, считай, што проспорил. Фёдор, конешно, чуть не в драку. Кричит: это ты, што ли, поставишь? А ещё другом называешься. А тот ему говорит: я ли, не я - дело не твоё. Может, говорит, я её передам, кому - тебе я, конешно, не скажу, но давай без обиды. Ну, в общем, успокоились и разошлись. Прошло время, стали забывать эту историю. Потом как-то друг говорит Фёдору: сегодня банный день, может ты, говорит, проспорил? Посмотри. А тот - ну и што, посмотрю. Я, говорит, уже не раз смотрел, треплешся ты. Ну и в разные стороны. А в понедельник Фёдор - чернее тучи, и  признался: да, говорит, есть. Вот такой штемпсель получается. Порой и на себя надеяться нельзя.
- И как же решилось? -  уже позабыв про компьютер, спросил собеседник деда.
- Да кто её знает. Я как-то не спросил. Если любили друг друга, то, наверно, улеглось. Такая печать получается.
- Третью-то  историю рассказывать? -  спросил дед.
- Давайте, давайте. Довольно интересно.
- Это когда я работал, мне отчёты приходилось ездить собирать. Был у меня такой Савельич. Приеду к нему и говорю: ты мне отчёт давай. А он мне говорит: совсем немножко осталось, заканчиваю, вы, может, по своим делам, а я за это время завершу. Но я-то знал, что он ещё и не приступал. Я для вида нажму на него и знаю, что часа через два отчёт будет готов. Мужик он был страсть ловкий. И как-то разговорились мы с ним по душам, и он мне поведал, как  был он на целине, и как было там трудно. Многие, говорил он, не выдерживали, и бежали, ломая свои судьбы. Я тогда говорю: ты тоже сбежал, што ли? А он мне, так хитро прищурившись, ответил: нет, мы не сбежали, мы уехали, нас отпустили.  На што я ему говорю: в то время оттуда вроде не особо отпускали. А он мне: а мы вот сумели, нас отпустили. Мать у меня сначала заболела, потом отец, я-то, говорит, в седьмом классе тогда учился, смотрю на них и думаю: не уедем, всё им. Пошёл, говорит, я в магазин, купил кирзовые сапоги, две пачки безопасных лезвий, пришёл в барак, оторвал от сапог резиновые каблуки, и давай по ночам печати вырезать, вначале узнал и посмотрел, какие надо. Руки, говорит, натрудил здорово, да и порезал к тому же, но через две недели печати и штампы были готовы. Стал пробовать, и так здорово получилось - сам от настоящих не отличу. Заготовил, говорит,  я справки и на них печати поставил, в паспортах тоже, другие родственники узнали, и им сообразил, подписи подделал, видно, талант у меня к этому, но это я только один раз, и больше никогда не делал. И самое главное, заключил Савельич, не боялся я  тогда ничево, чо мне, малолетке, будет, зато родителей, может быть, от смерти спас, вот так я целину-то осваивал, - и сам хитро улыбался.
- А печати он куда дел? – спросил сидевший напротив деда собеседник.
- Так я ево тоже тогда спросил, на што он ответил: ты не смотри, што я молодой был,- в печке сжёг, когда все документы оформил, в общем, концы в воду, – пояснил дед.   
- Если хотите, ещё могу рассказать одну, последнюю историю.
- Да, да. Пожалуйста. Вы очень хорошо и интересно рассказываете.
- Эту историю я сам на ходу придумал и исполнил. Это было, когда я среднюю школу закончил. Получил я аттестат, и надо было ещё характеристику от школы. Пришли мы в школу, ждём. Классный руководитель пишет, а раньше-то всё от руки, потом директору на подпись, учителям, печать ставить – в общем, морока. А нам делать нечего, мы так по школе слоняемся. Друг с другом шуточки разные. И тут мне на глаза попадается клочок бумаги, на котором печать пробовали и оставили на столе. Вот тогда я и говорю друзьям: ково у нас нет, Вовки? Давайте-ка мы ему характеристику сами  напишем. Ну, давай, вначале о нём только самое хорошее, ну, а потом о его недостатках во всей красе. Мол, так и так, есть отрицательные всякие моменты. Написали, посмотрели, прочитали, и нам очень понравилось. Начали подписи тренироваться ставить, смотрим, тоже получилось. Тогда беру я листок с пробными печатями, отрываю одну подходящую, слюной намуслил и на чистый листок шлёпнул, а потом  на характеристику. Посмотрели и не поверили, так здорово получилось. Положили мы эту характеристику на стол, и ждём, когда Вовка придёт. Малость погодя, он заявляется. Весёлый такой. Поздоровался. Начал расспрашивать, кто получил характеристики, кто не получил. И долго ли это будет, а мы ему: а тебе-то чо, тебе уж написали, вон на столе лежит, тебя ждёт, бери. Он, конечно, обрадовался, взял и начал читать, а мы так исподволь за ним наблюдаем. Вначале он улыбался, приятно же про себя хорошее читать, а как дошёл, где мы все моменты обрисовали, смотрим, чуть не плачет, и побежал он к классной, а мы за ним. Он забегает, и сходу ей на стол эту характеристику бросает, а сам кричит: не возьму я её, не нужна мне такая характеристика, и сам весь дрожит.  Ну и попёр на нашу классную даму. Та сначала растерялась, даже, нам показалось, испугалась, и не поймёт, в чём дело. А потом поняла, и давай успокаивать нашего друга, и всё ему: Вова, Вова, успокойся, пожалуйста, да я тебе ещё и не писала. Тогда и он всё понял, разворачивается, и на нас, драться. Ну, мы его, конешно, немного успокоили. Он попыхтел, попыхтел, а чо он с однокашниками-то сделает. Мы чо, зря што ли с ним лямку десять лет вместе тянули?
Ну, вот про штемпселя-то всё вроде. Спасибо за чай.
- А вам спасибо за рассказы. Интересно. Но вот я в компьютере про штемпсель  ничего не нашёл. Про штемпель, да, есть.
- А я понял так, раньше печать и штемпель в народе попросту так называли, - заключил дед.
- Вы там скажите, пусть бумагу-то вам переделают, и заходите ещё.
- Ладно, нужда будет, загляну.