Б. Глава восьмая. Главка 7

     Визит к прокурору успокоил Рудольфа, даже больше, чем он ожидал. Во всём, что было связано со Степаном, ощущалась основательность, надёжность. Собственно, Рудольф почти никогда не называл его по имени. Возможно, само имя казалось ему неподходящим, грубоватым, никак не соответствующим манерам и всему образу прокурора. И правда, как только его родителям пришло в голову назвать сына Степан? Это ведь и не можно сейчас. Так или иначе, Рудольфу не приходилось ещё встречать человека, которому бы его имя так не подходило. Поэтому Рудольф и избегал его использовать.
     Вернувшись в управление, он первым делом заглянул к следователям Старцеву и Бокову. Собственно, это следовало сделать уже давно, но в водовороте событий последних дней для подобных мелочей места просто не осталось. Старцев и Боков раньше занимались разработкой радикальных молодёжных группировок, до тех пор, пока это направление было признано неперспективным, и их перевели на другую работу. Теперь же, когда вопрос национализма снова стоял на повестке дня, оказалось, что в ведомстве просто нет отдела, который мог бы заняться им. Рудольф думал, что если когда-нибудь ему удастся продвинуться по служебной лестнице, он обязательно вернёт Старцева и Бокова на прежнее место. И сейчас, когда перспектива повышения перестала быть отвлечённой, он чувствовал себя обязанным уделять им больше внимания.
     Двое следователей настолько привыкли работать в паре, что давно уже стали неразлучны. Им обоим было под сорок, они оба были невысокими, коренастыми, плотно сбитыми, и даже лица их, словно от долгого взаимодействия, приобрели схожие черты. Единственным бросавшимся в глаза различием была остроконечная бородка, которую носил Старцев, и которая составляла яркий контраст гладко выбритому подбородку Бокова. Коллеги прозвали их Чип и Дейл, в том числе и за неуёмную энергичность, которой оба отличались.
     Когда Рудольф вошёл, оба следователя сидели за длинным столом, заваленным бумагами. Вид у них был чрезвычайно сосредоточенный. В первый момент они даже не обратили внимания на посетителя. Лишь спустя полминуты Старцев поднял голову и с удивлением воскликнул:
     – Надо же, какой сюрприз! Давненько ты к нам не заходил!
     Он поспешил навстречу Рудольфу и с жаром пожал ему руку. Боков поприветствовал гостя на расстоянии кивком головы.
     – Извини, Рудольф, не могу подойти. У меня все колени завалены бумагами, – объяснил он.
     – Да уж, – с удивлением промолвил старший следователь, окидывая взглядом стол. – Что это у вас тут такое?
     – Да вот, – поспешно заговорил Старцев, широким жестом обводя комнату, – подкинули нам граждане работки.
     – Граждане? Вы хотите сказать, это всё заявления?
     – Именно! – подтвердил со своего места Боков. – Представь себе, несколько сот заявлений за одну только неделю!
     – Не понимаю.
     Старцев быстро и устало вздохнул.
     – Эх, Рудольф, тут и понимать нечего. Ты ведь слышал, наверно, что недавно людям разрешили анонимно сообщать про коррупцию?
     – Слышал, конечно. Но я не думал, что… это окажет такой эффект.
     – Чему удивляться? – философски заметил Боков. – Наших людей хлебом не корми, дай написать анонимку. А тут такая благодатная почва. Заметь, я вовсе не спорю с тем, что это может быть полезно.
     – Полезно в краткосрочной перспективе, – уточнил Старцев, и бородка его дёрнулась. – Но победить коррупцию таким образом всё равно нельзя. Так что во многом это работа вхолостую.
     – Да, ребята, вам не позавидуешь, – заметил Рудольф. – Я, собственно, зашёл по делу.
     – Вот как? – отозвался из-за бумаг Боков. – Надеюсь, ты не хочешь сообщить о случае коррупции в нашем управлении?
     – Нет, к счастью. Речь идёт о моём расследовании.
     – Это то самое нападение в парке? – быстро спросил Старцев.
     – Да, именно оно.
     – Я так и знал! Значит, есть связь с одной из наших группировок?   
     – Именно это мне и хотелось выяснить. Вдруг вы сможете помочь. У меня есть подозреваемый… серьёзный подозреваемый. Его имя вам могло встречаться раньше.
     – Ну так назови его, не томи! – энергично воскликнул Старцев, снова дёрнув бородкой.
     – Зовут его Павел Соловьёв. Ничего больше пока сказать не могу.
     – Соловьёв? – наморщил лоб Боков. – Честно говоря, никого с такой фамилией не припомню.
     – Да, – согласился Старцев, – я тоже. По крайней мере, лидером ни одной из группировок он не был, их мы знаем наперечёт. Возможно, он уже из нового поколения, нас ведь перевели в прошлом году. Сколько ему лет?
     – Двадцать семь.
     – Не такой уж и молодой, – скептически хмыкнул Боков, с шумом положив на стол очередную стопку бумаг. – Не исключено, что он попадал к нам в поле зрения. Только архивы-то наши запечатаны, сам знаешь. Нам самим туда хода нет…
     – Постой, постой, – прервал его Старцев, возбуждённо щёлкая пальцами, – кажется, я кое-что вспомнил.
     – Так давай, просвети нас!
     – Дело об осквернении военного кладбища трёхлетней давности, то самое, по которому арестовали Брагина и Борзова.
     – И что же с ним?
     – Помнишь, кто проходил свидетелями по нему?
     – Н-нет, – не слишком уверенно протянул Боков и почесал гладко выбритый подбородок. – Ты переоцениваешь мою память.
     – Брось, с твой памятью всё в порядке. А одним из свидетелей тогда был некий Соловьёв. Я, правда, не помню точно его имя, но могу описать, как он выглядел: такой высокий светловолосый парень с надменным выражением лица. Подходит он под описание вашего подозреваемого?
     – Вполне, – кивнул Рудольф. – Думаю, это был он.
     – Ну вот она тебе и зацепка. Если сможешь уговорить шефа открыть наш архив, покопайся в этом деле. Наверняка удастся найти ниточки и к другим фигурантам.
     – Хорошо, так и сделаю. Спасибо вам, ребята, – Рудольф крепко пожал руку Старцева и помахал через стол Бокову. – А теперь мне пора, увидимся ещё.
     – Давай, не болей.
     Поднимаясь на свой этаж, Рудольф даже затянул какой-то пришедший в голову весёлый мотивчик. Что ж, всё складывалось весьма и весьма неплохо. Он был уверен, что начальник управления не откажется дать ему доступ в архив. И если действительно получится найти связь с другими схожими преступлениями…
     Рудольф заметил своего младшего помощника ещё издалека. Владислав стоял у двери его кабинета, держась за ручку, как будто собирался войти и не мог решиться. Старший следователь сразу перестал посвистывать и остановился на полпути. Давешние неприятные мысли снова обрели силу. На некоторое время он вообще забыл о Владиславе и о том поручении, которое ему дал. Теперь, однако, ему предстояло расхлёбывать кашу, которую он заварил. Что бы там ни случилось в этой чёртовой квартире, отправлять туда Владислава было лишним. Хорошо хоть, он вернулся оттуда живым и невредимым. Впрочем, в чём-в чём, а в этом старший следователь никогда и не сомневался. Вопрос заключался в другом: что удалось его молодому помощнику выяснить, или, если угодно, – не выяснить?
     Когда Рудольф подошёл ближе, он понял, что первое впечатление было ложным: Владислав вовсе не намеревался входить в его кабинет. Он просто стоял рядом с дверью, положив ладонь на ручку, и, казалось, о чём-то глубоко задумался. Старшему следователю пришлось дважды окликнуть его, прежде чем Владислав очнулся от этого забытья.
     – Ах, Рудольф Романович, это вы, – сказал он, слегка вздрогнув. – Извините, я не заметил, как вы подошли.
     – Ничего страшного, – осторожно ответил Рудольф, внимательно разглядывая бесстрастное, умиротворённое лицо молодого человека. – У вас всё в порядке?
     – Да-да, конечно, у меня всё в полном порядке.
     Сказано это было таким уверенным тоном, что Рудольф немного опешил. От человека, побывавшего в квартире Маргариты, можно было ожидать чего угодно, но не подобного спокойствия. “Да ходил ли он туда?”– мелькнула у него предательская мысль. Как бы было хорошо, если бы не ходил!
     – Вы хотели меня видеть по какому-то вопросу? – обратился он к Владиславу, отпирая дверь.
     – Совершенно верно, я хотел с вами поговорить. Это по поводу моего отпуска.
     – Ах да, припоминаю, – Рудольф мысленно выдохнул. Значит, его помощник вовсе не намерен говорить с ним о вчерашнем. Или, по крайней мере, оно для него далеко не самое важное. – Вы говорили, что состояние здоровья вашего отца…
     – Не внушает особых опасений, – быстро закончил за него Владислав. – Сегодня он лёг в клинику. В скором времени ему сделают операцию, и он, уверен, пойдёт на поправку.
     Старший следователь сел за стол и скрестил руки на груди. Молодой человек был как-то слишком спокоен, это настораживало.
     – Значит, на время, пока он будет восстанавливаться, вы берёте отпуск, я правильно понимаю?
     – Вовсе нет, – возразил Владислав. – Мои планы изменились.
     – Изменились? Но мне казалось…
     – Да, я понимаю, это звучит неожиданно. Тем вечером, когда мы с вами говорили о моём отце… в общем, с тех пор кое-что стало по-другому. Я понял, что заблуждался.
     – В чём же именно?
     – В самом себе. В своих возможностях. Оказалось, что я вовсе не так сильно завишу от своего отца. И он далеко не такой непреклонный, как хочет казаться. Простите, мне, пожалуй, не стоит об этом говорить.
     – Да нет, – покачал головой Рудольф, – мне очень даже интересно.
     – Что ж, тогда я объясню. Власть моего отца над другими людьми – и это я понял только вчера – заключалась в его способности убедить их в своей власти. В этом он достиг подлинного мастерства. Все его жесты, взгляды, выражения лица, улыбки… о, у него очень много таких орудий. Секрет же очень прост – мой отец искренне считает себя выше остальных. Он уверовал в это, как веруют в Бога. А когда ты так сильно веришь в собственную исключительность, в неё поневоле начинают верить и те, кто вокруг тебя. Особенно в том случае, если это люди без собственной жизненной позиции. Понятно, что он всегда старался окружать себя именно такими личностями. К сожалению, следует признать, что в их число входит и моя мать. До некоторого времени входил и я. Однако теперь всё изменилось. Мне открылась правда, а вместе с ней я обрёл свободу.
     Владислав говорил ровным, негромким голосом, без модуляций, почти что равнодушно. Казалось, он думает о чём-то другом, о чём-то далеком, совсем не относящемся к данному моменту. Плавно текущую его речь хотелось слушать и слушать.
     – Я обрёл свободу, – повторил он, неспешно выговаривая слова. – Я понял вдруг, что никогда, собственно, и не был несвободен. Просто зависеть от отца удобнее, комфортнее. Решения принимаешь не ты, и ответственность за них несёшь тоже не ты. А любое противодействие, которое удаётся оказать, воспринимаешь как настоящий мужской поступок. Как я гордился, когда пошёл в уголовный розыск, ослушавшись отца! Казался себе настоящим героем! Теперь об этом можно вспоминать только с усмешкой. Вчера вечером я впервые по-настоящему поговорил с ним. Сказал, что отныне он не будет ничего за меня решать. Это оказалось так просто, так немыслимо просто! И отец не нашёл никаких возражений, потому что их не могло быть. Он понял, что манипулировать мною больше не удастся. Понял сразу, с самых первых слов. Чары разрушились, и он оказался бессилен. Это не было бунтом, протестом или чем-то подобным. Просто акт освобождения, время которого пришло. И его болезнь тут совсем ни при чём. Конечно, кто-нибудь, глядя на всё это со стороны, может сказать, что я воспользовался моментом. Но это вовсе не так. Напротив, мой отец хотел воспользоваться моментом и вернуть власть надо мной, которую он считал частично утраченной. Я его опередил, только и всего.
     Владислав умолк и прошёлся по кабинету. Он почти забыл, где находится и с кем говорит. Его монолог больше походил на молитву, чем на признание. Рудольфа охватило щекочущее и не слишком приятное ощущение присутствия при чём-то слишком личном. Он решил, что не стоит и дальше позволять молодому человеку высказываться в таком духе.
     – Кхм… – негромко кашлянул старший следователь. – Я рад, Владислав Николаевич… что у вас так всё хорошо получилось. Но мне хотелось бы ясности… по поводу вашей работы здесь.
     – В данном случае, – всё тем же ровным голосом ответил его помощник, как будто отвечая на экзаменационный вопрос, – я могу внести полную ясность. Дела фирмы, на самом деле, вовсе не требуют моего вмешательства. Чего нельзя отнять у моего отца, так это умения устраивать свои дела. Там всё работает как хорошо отлаженный механизм. Нужно лишь иногда проверять масло и подливать топлива. Времени это практически не требует. Там есть люди, куда более заинтересованные в том, чтобы всё шло, как идёт. Я буду лишь периодически их контролировать, что почти не помешает моей работе здесь. Я остаюсь, Рудольф Романович. По крайней мере, до тех пор, пока сам этого хочу. 
     – Что ж, это… – Рудольф постарался придать своему голосу как можно более радостное выражение, но у него не слишком-то получилось, – это отличные новости. Ваша помощь мне не помешает, очень не помешает. Наше расследование… в нём намечаются всё новые направления.
     Он никак не мог понять, какие же чувства им владеют. Да, конечно, это хорошо, что Владислав остаётся. Но то был какой-то новый, непривычный Владислав. В нём проскальзывала какая-то нематериальность, какая-то потусторонность… Рудольф не мог ясно это выразить. Просто что-то было не так. И это что-то, несомненно, связано с Маргаритой.
     – Кое-что ещё, Рудольф Романович, – снова услышал он спокойный, размеренный голос своего помощника, невозмутимо отмерявший фразы, – насчёт концерта.
     – Концерта?
     – Да, того самого, воскресного, вы, конечно, знаете. Я взял на себя смелость купить билет. Хочу сходить в Филармонию ещё раз, ну, чтобы как следует проникнуться всей этой атмосферой. Посмотреть на действующих лиц в их естественной среде, так сказать, а не в нашем управлении. Вы, разумеется, понимаете, что я имею в виду.
     Рудольф понимал. Концерт, снова этот концерт! Сговорились они все, что ли? Он начинал уже испытывать страх перед этим концертом.
     – Да, пожалуй, это неплохая идея, – проговорил старший следователь после паузы. Сказать, что у меня тоже есть билет? Нет, не стоит. На всякий случай не стоит.
     – Рад, что она вам понравилась, – кивнул Владислав с некоторой даже фамильярностью. – А теперь прошу меня извинить, Рудольф Романович, мне надо спуститься в мою келью и кое над чем поработать. Я несколько запустил ряд дел, которым следует уделять внимание.
     Он взялся за ручку двери.
     – Постойте, Владислав Николаевич, – остановил его старший следователь. – Я хотел вас спросить… по поводу той квартиры (Ну разве трудно было просто промолчать? Но нет, ты не можешь молчать. Какой смысл скрываться от ответов?) Вы ведь… сходили туда?
     – Ах, той квартиры! – небрежно бросил молодой человек через плечо. – Да, конечно, я сходил туда. Но думаю, что потерпел неудачу.
     – Что вы имеете в виду?
     – Там никого не было. Ведь вы не предупредили девушку, и она, по всей видимости, ушла. Я так и не смог попасть внутрь.
     – А! – только и сказал Рудольф. Он знал, что Владислав говорит неправду. Это просто не могло быть правдой. – Хорошо, в следующий раз я буду внимательней.
     – Будем надеяться, – без всякого выражения промолвил его помощник.
     И вслед за тем он исчез за быстро закрывшейся дверью, оставив Рудольф один на один с внезапно подступившей тишиной.