Модификант. Глава 1

Закаты на Лирейе были великолепны. Звезда накалялась и багровела, подпаляя края небес, и закатывалась за горизонт с неспешностью и важностью вельможи в сияющем паланкине. После чего пронырливые сумерки выглядывали из своего укрытия и одним касанием затемняли небосвод. Они были мягкими и будто бы слегка разбавленными фиолетовыми чернилами. Совершенно обычный неповторимый закат.

Емельян быстро заморгал, пытаясь сбросить навязчивые цветные круги, что зависли перед глазами после долгого глядения на раскаленное светило, звезду Окку. Но они почему-то никуда не делись, и на лицо юноши упала тень секундного недоумения.
Он сидел на земле, зарывшись руками в густую лирейскую траву, и позволял собственным мыслям идти в свободном порядке. Хотя, по правде сказать, Емельян не чувствовал, чтобы в его голове была какая-либо четкая мысль – лишь некие едва осознаваемые процессы да проскальзывающие ошметки внутренних диалогов. Да что там! Емельян даже не мог вспомнить, как пришел в это место; что вообще принудило его оставить позади всю будничную суету и предаться столь непродуктивному занятию.

Он шумно втянул носом воздух, подался назад, сильнее пробуравливая пальцами землю, и запрокинул голову. Колкую мысль о бестолковости досуга странным образом выветрило, и  Емельян потухшим взором уставился на небо. К нему были повернуты две небольшие луны, спутницы Лирейи. Вокруг них стали проявляться звезды. Небо темнело.

Емельян был так же безмятежен, как и мир, окружавший его. Однако спустя некоторое время, что-то неуловимо изменилось. Юноша ощутил укол тревоги и резко сел, чтобы осмотреться. Глаза говорили, что он здесь один, но чувство не отпускало. Более того, каким-то иррациональным образом оно утверждалось, становилось неоспоримым даже перед таким убежденным скептиком, каким в свои неполные девятнадцать был Емельян Корнель. Он почувствовал себя участником сна, до которого дотянули свои когтистые лапы ночные кошмары. Только ощущения, выхватываемые всеми органами чувств, слишком походили на реальные, и сомневаться в них Емельяну было очень сложно.

И все-таки.
«Как я сюда попал? Почему здесь никого нет? Который сейчас час?»
Вопросы стали появляться со скоростью света в вакууме, и, если бы Емельян не цеплялся за них, они бы непременно забылись уже через секунду. Все здесь было так устроено. «Как?» Емельяну показалось, что сейчас или его голова взорвется под давлением мыслей, или этот поломанный – «какой?» – мирок наконец треснет по швам. Кривясь, Емельян завалился набок и обхватил руками голову.

Мысли снова разлетелись на мириады осколков, прямо как в тот момент, когда Емельян осознал себя на безлюдной равнине. Он приподнялся на локте и бегло осмотрелся, выискивая внешнюю причину своего странного приступа. Но очень быстро все позабыл. Может быть, юноша и вернулся бы к созерцанию лирейского неба, но его мир в одночасье поломался.

Кошмары, до этого намеренно забивавшиеся в самый уголок глаза, теперь на черных крыльях ворвались в сумерки. Емельян застыл с лицом человека, вот-вот постигшего какую-то важную идею. Последнее, что он запомнил – это падающие на его руки серые частицы, очень напоминающие хлопья пепла. Затем зудящая мысль растянулась и нестихающим гулом заполнила голову юноши.


* * *
«Ошибка».
«Ошибка».
Емельяну не хватало воздуха.
«Соединение разорвано. Код ошибки: 857».

Данные об ошибке продолжали всплывать на голографическом дисплее прямо перед глазами, но юноше никак не удавалось сфокусировать взгляд на строчках. Как выброшенная на берег рыба, Емельян барахтался на одном месте и судорожно пытался снять с головы шлем. Крепления на пальцах и тянущиеся от них соединительные волокна лишь мешали.
 
Но все же Емельяну удалось вырваться из плена виртуальной реальности, и он снова не только телом, но и разумом оказался на космической станции «Несса-4», что по требованию Конгломерата свободных планет и республик являлась одной из политических платформ от системы Октас. Емельян тяжело дышал, его ночная рубашка была влажной от пота, а самого юношу колотил озноб. Он перевел взгляд на цифровые часы, покоящиеся на прикроватной тумбе. Сейчас 11:51 согласно внутреннему на станции режиму, 426 год от основания Конгломерата, что соответствовало 688 году единого летоисчисления системы Октас.

– Не понял, – тяжело дыша Емельян сел на кровати, спустив на пол ноги, и уставился в окно.

Из него лился мягкий дневной свет, который был таким же настоящим, как и микроклимат «Нессы-4». По всей площади небольшого иллюминатора через тонкие нити был распределен материал, преобразующий любой вид энергии в имитацию естественного освещения. Насколько натуральным оно было, Емельян не мог посудить – всю свою жизнь он провел на космической станции, и только такой свет был для него настоящим. Тем не менее, организм привык ориентироваться на данный индикатор, игнорируя прочие факторы.

– Что ты не понял, Ян? – раздался мелодичный, но все же совершенно искусственный голос.

Лукс. Емельян не слышал, как она вошла в его комнату. По его спине пробежались мурашки, юноша повернул голову на голос. Лукс была искусственным интеллектом, заключенным в оболочку, слишком похожую на живого человека. У нее было молодое лицо, способное проявлять эмоции, хоть и в весьма узком спектре, и непостижимо высокая вычислительная мощность.

Такие машины давно появились в разных уголках галактики, постоянно совершенствовались, но широкого распространения не получили ни тогда, ни сейчас. Помимо высокой сложности и невозможности поставить технологию на конвейер, процесс производства тормозили народные волнения. Союзы по борьбе за права андроидов и признание их искусственными формами жизни возникали повсеместно. Ко времени, когда в небольшую семью Корнелей, поселившихся на «Нессе-4», пришла Лукс – а это было не больше двадцати лет назад – уже существовали целые алгоритмы по найму и обслуживанию подобных созданий.

По контракту Лукс выполняла роль личного помощника для леди Талисс Петры III Корнель, матери Емельяна и иже с ней Консула «Нессы-4». И в зависимости от ситуации в семье, обязанности андроида по согласию сторон менялись.
– Мои датчики фиксируют выброс адреналина в твоей крови. Мне ввести успокоительное? – Лукс подошла ближе и села рядом с юношей.

К тому моменту Емельяну уже удалось выровнять дыхание и унять нервную дрожь; естественный цвет лица пришел на смену нездоровой бледности. Он воззрился на Лукс и качнул головой. Она ободряюще улыбнулась и накрыла его руку своей ладонью. Если не знать, что за светлой кожей и темными глазами; за искренней и по-человечески не идеальной улыбкой; да и под копной каштановых волос, собранных в строгую прическу, скрывается хитроумный механизм, целая армия микросхем и процессоров – то вполне можно купиться на этот образ.

– Не тревожься, Лукс, я в порядке. Это был просто неудачный сеанс, – Емельян натянуто улыбнулся. Он ничего не почувствовал от прикосновения Лукс. Так сталось, что сын Консула «Нессы-4» недолюбливал «очеловеченных» андроидов. И определенно хотел, чтобы в данный момент Лукс поскорее убралась восвояси.

– Я получаю почти все отчеты с твоих устройств. И это не первый «неудачный» сеанс, – с укоризной произнесла Лукс. Она взяла в руки шлем и активировала голографический дисплей. – На что ты его запрограммировал?

– На Лирейю, я пишу ее для матери. Думаю, что ни один из твоих архисложных алгоритмов не даст тебе понимания прелестей простых вещей. Чистый воздух, немного жесткая трава. Еще очень тепло...   

– Ошибка. На Лирейе холодно, сыро и временами проходят кислотные осадки, – категорично заявила Лукс. Считавши данные, она отложила шлем.

Лучшие актрисы вселенной могли бы позавидовать той озадаченности, которую на лицо андроида вывели  сотни параллельно функционирующих подпрограмм. Емельяна это раздражало. Он прожил всю свою недолгую жизнь рядом с Лукс, казалось, видел чаще, чем родную мать, но так и не смог к ней привыкнуть. Возможно, потому, что в андроиде не было ничего настоящего.

– А-а, – тем временем протянула Лукс, ее зрачки сузились. – Старая Лирейя. Очень занятно, Емельян. Мне сложно понять такую иррациональную сентиментальность к планете, которая даже не являлась твоим домом.

Отвечать Емельяну не хотелось. Он понимал, что Лукс явилась вовсе не для того, чтобы обсуждать его плохой сон, неисправность симуляций или погоду на Лирейе. Тем не менее, она еще ни словом не обмолвилась о подлинных причинах своего присутствия. Юноша шумно выдохнул и резко вскочил с кровати.

Босыми ногами он прошлепал к компьютеру и запустил систему. Лукс осталась неподвижной, только глаза, взявшие сына нынешнего Консула в фокус, живо следовали за каждым его движением.

Ян прошелся по сводке новостей «Нессы-4», убедился, что никаких дурных известий не поступило. Обратил внимание на восемь сообщений от матери и пару-тройку от знакомых. Юноша озадаченно поскреб пальцами щеку. Лопатками он чувствовал взгляд Лукс, и с каждой секундой раздражение нарастало. Емельян не выдержал и высказался, резко повернувшись лицом к андроиду:
– Послушай, Лукс, зачем ты здесь? Я уже проспал завтрак с матерью и половину занятий, и совсем не готов принимать гостей, как видишь.

– Леди Талисс беспокоилась, и она попросила меня убедиться в твоей безопасности. Говорит, мерейцы помимо груза привезли и тревожные сообщения. Их корабль уже давно в стыковочном шлюзе, – неопределенный кивок в направлении двери. Недовольный взгляд Емельяна переметнулся в ту же сторону, затем обратно. Он внимал молча. Лукс продолжала: – Как оказалось, ты просто подвис в виртуальной реальности.

– Такие вот у меня развлечения, – пожал плечами Ян. Он не собирался оправдываться перед каким-то андроидом. Особенно перед тем, который притворяется человеком. – Я в порядке. Отправь матери сообщение и убирайся. Потом сам свяжусь с ней.

Емельян не боялся резким словом отвечать андроиду, срываться на нем. В конце концов, Лукс была пустышкой, и вопросы личной неприязни выходили за грани понимания ее программ. Тем не менее, кибернетическая помощница Консула никуда не делась и никак не реагировала. Она испытывала терпение Емельяна на прочность с предельной тактичностью и раздражающей дотошностью. Лукс вкратце – по ее мнению, конечно, – продекламировала темы и основные вопросы лекций, которые Ян благополучно пропустил, после через беспроводную сеть подключилась к его компьютеру и вызвала перед собой интерфейс.

К тому моменту Яну осточертело отправлять за дверь навязчивого андроида, и он удалился в направлении душа –  решил остудить свое недовольство прохладной водой. Как ему самому показалось, это подействовало. Вышел Емельян со спокойными мыслями, да и Лукс в его комнате уже не было.

Он неспешно переоделся и прошелся по своим скромным владениям, собирая разбросанные вещи и поправляя те, что согласно сегодняшнему настроению, лежали не на своих местах. У Яна была достойная комната, хоть и не слишком большая. Она располагалась на самом верхнем уровне жилого корпуса, который предназначался исключительно для высокопоставленных лиц «Нессы-4». Емельян гордился своими удобствами и уровнем допуска, открывающим если не любые, то многие двери на станции. Этот факт с лихвой компенсировал косые и порой даже неприятельские взгляды в его сторону.

Стоя прямо перед электронным зеркалом, Емельян поднял взгляд. Ничего примечательного в себе самом юноша не видел. Он не был ни высоким, ни сильным; даже скорее наоборот. Строгое, даже в чем-то надменное выражение лица нивелировало мягкие от природы черты. И глаза, отмеченные знаком Лирейи, усиливали внешнюю сдержанность юного Корнеля. Они были аномально голубыми, цвет слегка рассеивался у края радужки и воронкой усиливался, наполнялся глубиной к зрачку. Если верить общедоступной информации, такой цвет носили все уроженцы Старой Лирейи; он был символом многовековых войн не меньше, чем сопутствующие им потери и разрушения.

– Твое место на Соттене, – монотонным голосом произнес Ян, зачесывая назад темные волосы.

Он не чувствовал ни злобы, ни обиды, хоть подобную фразу ни одно доброжелательное лицо никогда бы не произнесло. Соттена была планетой-тюрьмой, только он – Емельян Корнель – никаких преступлений не совершал. Он родился на космическом корабле, когда очаги войны потухли, а Старая Лирейя погибла в огне. Его не в чем было винить, и не за что требовать ответ.

В конечном счете Емельян слабо улыбнулся своему отражению и деактивировал зеркало. На юноше была темная, графитового цвета, куртка с нашивками и эмблемами «Нессы-4», такого же цвета брюки и удобные ботинки на шнуровке. Положение Емельяна не обязывало его носить какую-либо форму вне места профессиональной занятости, но он старался не выделяться на фоне обывателей станции.

Ян направился было к выходу, но вскоре опомнился и вернулся, чтобы поспешно схватить со стола коммуникатор, основное средство связи на «Нессе-4». Небольшой вес устройства, его гладкая поверхность были столь убедительны, как и все вокруг. Имея в голове привычный рой мыслей, ощущая, осязая, юноша без тени сомнений вышел за дверь прямо в сгусток мягкого теплого света…

* * *
… И открыл глаза.
Голографический дисплей выводил данные о недавнем сне, и Емельян пялился на них глазами слепца. Постепенно он стал осознавать, что находится на горизонтальной поверхности, предположительно, в своей постели – «опять?!» – и на самом деле даже не просыпался.

– Ты вроде умник, но иногда такой дурной, – послышался голос по ту сторону шлема. Очень похоже, что тот принадлежал Десаю, хотя Ян в этом до конца не был уверен. В ушах звенело.

– Что?.. – почти беззвучно произнес юноша.

Он немедленно стянул шлем. Свинцовая слабость перетекла от локтей прямо до кончиков пальцев. Секундой позже пришло осознание, что масштабы бессилия куда больше, и понадобилась не одна попытка, чтобы просто приподняться на локте.

– Лежи уж, тебе надо прийти в себя, – ответил тот самый голос, Емельян успел рассмотреть его обладателя. И правда Десай. Кем бы еще мог быть посетитель? Лукс? Полный абсурд. Она практически не покидала своего рабочего места рядом с леди Талисс, хоть контракт и наделял ее некоторой свободой передвижения.

Десай был человеком шет-рувианского происхождения, за сородичами которого во многих уголках галактики закрепилась репутация примитивной, но дешевой рабочей силы. Как известно, Шет-рувианская республика некогда действительно являлась слабо развитым государством на непозволительно богатой ресурсами планете. Конгломерат свободных планет и республик первым вмешался в естественное развитие шет-рувов. Как результат, планета стала гигантским карьером, на котором выросло не одно поколение собратьев Десая. Их история сплошь состояла из темных пятен, периодов угнетения, бунтов и застоя. Сам Десай не любил касаться этой темы. Все это неважно, говорил он, единственный способ шет-руву чего-то достичь – это бежать прочь от рувианских шахт и засесть на станциях тех самых ребят, что веками выжимали его планету. Сильный жрет слабого, все просто.

– Это зацикленный сценарий? Разве ты можешь быть здесь? – Емельян сжал пальцами виски, будто бы это могло унять пульсирующую боль; помочь голове соображать лучше.

Он точно знал, что не виделся с другом почти три месяца – того взяли добровольцем в исследовательскую команду в качестве запасного пилота. Емельян считал, что тоже должен быть там, среди ученых всех мастей и категорий. Однако, по мнению комиссии «Нессы-4», Ян не прошел тесты на психическую устойчивость.

– Мы недавно вернулись. Лой умудрился подцепить какую-то заразу, экспедицию пришлось свернуть раньше срока, – пояснил Десай. – Ты лучше скажи, что заставило тебя подключиться к такой сырой симуляции? Мы же договаривались...

Емельян чувствовал, что часть сил вернулась к нему, и сел на кровати. Он чуть улыбнулся, представляя, как Лой равномерно покрывается пунцовыми пятнами или чем похуже. Этот самоуверенный жиртрест никогда не нравился Яну. «В команде на его месте должен быть я», – промелькнуло в мыслях, но этот укол зависти юноша подавил и переключился на более важные вещи.

– Договаривались, – проворчал Емельян. До этого он пытался сомневаться в реальности происходящего, но потом просто смирился с вероятностью любого исхода.
Даже если Ян угодил в очередную симуляцию, он чертовски был рад видеть Десая. Шет-рув казался встревоженным, чуть рассеянным, но, в целом, самим собой.  У него была  загорелая, с легким землистым оттенком кожа; серые глаза и острые черты лица. Темно-синий летный комбинезон со знаками принадлежности «Нессе-4», в котором Десай отбывал в экспедицию, уже выглядел изрядно потрепанным, с местами ремонта на скорую руку.

– Когда мы прибыли, я решил сразу навестить тебя. Очень повезло, что я так решил, знаешь ли, – ровным голосом заговорил Десай, перебирая волокна, проводящие погружение в виртуальную реальность. – Тебя так сильно трясло в припадке, что я даже струхнул, быстро перевел тебя в состояние программируемого сна. Ты что, решил себе мозги вскипятить?

– Я помню, что поставил таймер, – Емельян уронил голову в руки. Восстанавливать картину событий в таком состоянии было непросто. – Да, я точно помню, что ставил таймер. Пока тебя не было, я нарисовал траву и привязал к ней физику с учетом внешнего воздействия, движения воздушных потоков... и хотел все протестить. Скоро должности матери будет десять лет, а у нас, считай, пустая коробка.

По мере того, как Емельян говорил, его голос становился все тише, уверенность таяла и, в конечном счете юноша просто замолчал, погружаясь в размышления. Все указывало на то, что это таймер спровоцировал некорректное завершение сеанса, в результате чего Ян испытал на собственной шкуре разряд немалой величины; достаточный, чтобы надолго отправить его в лазарет. Как ни странно, даже осознавая возможные последствия, Ян не впал в панику – все его чувства будто бы разом атрофировались. «Наверное, я все еще в состоянии шока», – подумал он.

– Ничего не попишешь, Ян, не так-то просто сделать убедительную картинку, если ее первоисточник лет этак двадцать назад зачистилила конгломератская флотилия, – Десай скривился. Казалось, гибель Старой Лирейи его задевала гораздо больше, чем самого Емельяна. Он хлопнул ладонями по коленям и бодро вскочил на ноги. – Давай тогда, расшевеливайся, а я принесу что-нибудь тонизирующее.

Десай вышел из комнаты, оставив Емельяна наедине со своими размышлениями. Некоторое время юноша просто лежал с закрытыми глазами. Он думал о матери, о том, как подарит ей виртуальный уголок Старой Лирейи, и, быть может, это ее немного осчастливит; он думал о своей жизни на космической станции, как она предсказуема и скучна, и что его, похоже, от всего вокруг изрядно тошнит… В конечно счете, Емельян Корнель прервал эту бессмысленную цепочку мыслей, что неминуемо бы привела его к унынию, и заставил себя подняться.