Глава четвёртая. Скверный путь. Прошлое Вельмола

   Приятного чтения)


   Когда солнце только наполовину выглянуло из-за могучих гор, Эрий и Ронэмил вышли на охоту. Первые пол дня скитания в попытке найти живое, хоть маленькое существо, не увенчалось успехом. Ронэмил был неглуп, предприимчив, и зная, что охота может затянуться, он одолжил у Вельмола шапку. Он не любил холод ещё с детства. Наблюдатель и одноглазый были подавлены морально, у них с друг другом совсем не ладилось, оба были беспричинно озлобленны.

   Голод вновь подступил ко рту Ронэмила, заставив поморщиться. Он, невольно скрючившись в три погибели, пытался отвлечься от холодной пустоты в животе с иронией думая о своём незавидном будущем. Оба они вышагивали по непроходимому снегу из последних сил, волей выжимая из себя последнее. Безвыходность ситуации овладевала Ронэмилом, и Эрий это чувствовал, думая, как бы поднять тому настроение.

   Одноглазый оглядывая сугробы и полыньи единственным и внимательным лазурным оком, пытался отыскать звериную тропу, следы лап, помёт, шерсть, перья, хоть какой-нибудь намёк на присутствие животных.

   Белая мантия с капюшоном Ирия с оранжевыми полосами за время тяжкого пути изгрязнилась, стала серой, на вид простой накидкой, чем как раньше мраморно-белой, таящей в себе тайны.

   Прокашлявшись, Эрий нарушил угрюмое молчание, и начал дружелюбный расспрос:
   – Я слышал что ты упоминал Катрону... Твоя сестра? Мать? Девушка? – спросил Эрий как бы мимолётом. – Это ей ты чиркал что-то?

   – Она единственная, кто не отвернулся от меня не смотря на мои... изъяны. Она моя надежда на славное будущее, а я всецело её. Она приняла меня таким, какой я есть. – открылся Ронэмил. – Сам подумай, кому такой как я, одноглазый и однорукий нужен? Грустно и одновременно смешно. Стоит мне только глянуть на её хитренькое, приятное овальное личико, и всё, я растаял... Звучит, наверное, наивно. – он вздохнул. – Я часто задумываюсь над тем, заслуживаю ли я такой судьбоносный дар. Я боюсь её потерять, хочу вернуться к ней, хочу чтобы этот плен закончился, чтобы сыск навсегда прекратился.

   – Какая она из себя?

   – Она чистая, добрая, неосквернённая. – произнёс Ронэмил с закрытым глазом.

   – Неосквернённая? Что это для тебя означает?

   – Непоношенная чужими мужами. На её милом лице нет отпечатка невзгод, хоть она их и прошла.

   – Если всё это так, то, я тебе малость завидую, везунчик! – Эрий легонько толкнул Ронэмила в плечо, и она оба хиленько улыбнулись.

   – Но сейчас я думаю только над тем, как бы не сгинуть здесь. Что-то я не вижу в тебе для себя угрозу. – подметил Ронэмил зная то, как должен вести себя наблюдатель с выходцем из трущоб. – Ты ведёшь себя как-то... слишком человечно. У вас в подземелье все наблюдатели сплошь чёрствые каменные глыбы, Ты был там, рядом с Тератом и таким же как и остальные, а сейчас что?

   – В ордене нам не дают даже спокойно вздохнуть, не то что вести себя по-простому, по-людски. Все мои братья – стукачи. – рискнул раскрыться и Эрий. – Чуть что, сразу же бегут докладывать Терату о мелочах, на подобие; проявил излишние чувства, свободы полёта мысли, отдыха вне службы, выражения себя через письма родным или творчество... Мне и моим братьям этого часто не хватает. Мы претерпели чудовищные, скоротечные изменения как физически и психически, так и нравственно. Но в каждом из нас до сих пор живёт ребёнок, жаждущий свободы. Служба короне – тосклива, однообразна и требует запредельной сосредоточенности. Но вы, Самоотверженные, заставили наш орден попотеть. Это был хаос внутри улья подземелья; вы как следует встряхнули каждого из нас.

   С минуту они помолчали. Затем Эрий рискнул:
   – Хотел спросить – каково это, быть без руки?

   – Без неё я порой чувствую себя слабым, ненужным... Только тепло и ласка Катроны спасали меня в такие моменты. Иногда рука чешется, болит, и это при том, что её нет...

   – Жутко.

   – Слушай, а что будет если мы всё же выживем, выполним задание, и вернёмся назад? – проникновенно спросил Ронэмил. – Ты опять будешь притворяться не тем, кто есть внутри?

    Эрий с гневом посмотрел на него, хотел что-то выкрикнуть, но сдержался, сжав зубы и отвернулся. Продвигаясь выше к скальному хребту, острому как бритва, он пожелал разведать местность получше.

   – Жди внизу. – сказал он. – Я не чувствую поблизости присутствия иной жизни, кроме нас. Нужно осмотреться.

   – Давай только в темпе. Холод собачий.

   Нечеловеческих усилий стоило усталому, измученному голодом Эрию подняться по крутому откосу на хребет, и найти ровную возвышенность, скромный утёс, с которой можно было оглядеть округу. Наблюдатель знал, что ему за сегодняшний день придётся как следует попутешествовать, и потому, из сочувствия к Вельмола, он прихватил его карту с карандашом. Облокотившись спиной к нагретому солнцем валуну, он принялся зарисовывать увиденные завораживающие бескрайние просторы. Тем самым он думал, что хоть как-то облегчит незавидную судьбу исхудавшего, покалеченного бородача.

   Эрий недовольно думал: 
   «Я конечно же не картограф, и не смогу также как и он набросать карту с пометками так педантично и уверенно, но, я думаю он оценит усилия».

   Наблюдатель старался подражать Вельмолу, пытался рисовать подробно, аккуратно, силясь с первого раза не сделать ошибки на карте. Зримое впечатляло, хоть эта местность и была безжалостна к незваным гостям, но, природа постаралась на славу. Увиденное широким кругозором представляло собой следующую картину: бескрайние нагромождения могучих седловин и острых пиков, приглядевшись хорошенько на далёкий отблеск, наблюдатель заметил, как высоко через горы проложил свой путь водопад, падающий далеко вниз, втекаю как раз в то самое русло, где на юге виднелся тот же самый наполовину расколотый корабль.

   Взгляд Эрия метнулся строго на восток, там его ожидал другой пейзаж. Он был свидетелем далёкого яростного извержения лавы, даже с далека были еле уловимы шипящие раскаты взрывов, взбулькивания, недовольство природы. На фоне мраморного снега и ржавой вперемешку с кровавой жгучей магмы у него создавал впечатление победы обжигающего до смерти тепла над гибельным морозом.

   Зарисовав увиденное, он взглянув на юго-восток и обрадовано ахнул. Мигом снял капюшон с головы и явил своё бледное лицо тёплым лучам солнца. На его гладком лбу было глубокое трёхгранное клеймо, лицо Ирия в общих чертах являло собой непрекращающийся вид сожаления и огорчения, как будто бы произошло что-то роковое, и на нём навсегда застыла такая маска. У него был крупный курносый нос, исхудавшее от недоедание лицо, щетина, короткие рыжие волосы как у своего отца, Мэризиля. Нельзя было не заметить дымчатые глаза, при взгляде в которые непременно доходила до ума мысль: он что-то скрывает.

   Эрий закрыл глаза и устремил мощь разума далеко в горы, на деревянные постройки, напоминающие деревушки на землях Лериля. Наблюдатель почувствовал многочисленное присутствие жизни с дурным настроем, тяжкими мыслями, тёмными потаёнными желаниями. Он грустно подумал:
   «Вельмол хорошо ориентируется и сможет по моим наброскам без затруднений отыскать эти горные поселения – это хорошо. А плохо как раз таки то, что до туда путь долог, может даже потребуется несколько пеших дней. Но хуже всего как раз то, что здесь, среди этих бескрайних гор, нету жизни кроме нас, четверых. Ни-ко-го. Что из этого выходит?»

   – Мы подохнем, если я не совершу нужных действий. – сказал он вслух и нервозно засмеялся от своих мыслей. Эрий понимал, это тупик с одним лишь выходом. Счёт шёл на часы, голод в скором времени одолеет несгибаемый дух команды.

   Эрий торопясь слез с горного хребта к заснувшему Ронэмилу. Он небрежно разбудил однорукого и принялся внушать свой план вкрадчиво, спокойно:
   – Скажи по-честному, ты жрать хочешь? А жить?

   – О чём речь? Конечно же я хочу жить... – сказал Ронэмил с поникшей головой. – Ты зверей там, сверху, видал?

   – Нет, но я видел вдалеке что-то вроде деревушки, но без Вельмола нам уж точно до туда не добраться. Непроходимые нагромождения гор, утёсов, котловин, всё это нас запутает, замедлит, выбьет из сил. Слушай, вот этот... Как его, Ивралий? Может мы его, того?..

   Ронэмил первое время не понял намёка, но, сопоставил вопрос о том, хочет ли он есть и жить – и до него дошли ужасные, мерзкие намерения бесчеловечного наблюдателя.

   – Ты совсем рехнулся?! – выпалил Ронэмил с эхом от гор. – Он же человек, личность! Как можно даже подумать о том, чтобы есть мясо собрата?! Одумайся!

   – У тебя на примете какие-то идеи, предложения? Ты, быть может пока спал, увидел выход из сложившейся ситуации? – Эрий с укором показал на него пальцем. – Я уж точно не хочу подохнуть впустую, тупо, из-за твои сентиментальных вздоров и напыщенных бессмысленных моральных рассуждений!

   – Вы там в ордене, что, совсем нелюди, или как?! Пусть даже по словам Вельмола новых богов нет, я всё равно не хочу потерять... – Ронэмил вспоминал слова друга. – Облик человека перед самим собой. Мы не пойдём на эту мерзость, даже не думай. Мы выдержим!

   – Сейчас это пустое! Как, как мы выживем, что будем есть? На кону не только наши с тобой жизни, но и твоей Катроны тоже! Не стоит забывать и о целой семьи Вельмола, а также моей матери! Ты думаешь я за благодарности сюда, в эту неизвестность ступил? Меня заставил Терат также, как и Вельмола, пригрозив в случае провала «попользуется» Сури! Законы, правила? Где ты видишь поблизости общество, которое решает, что сейчас правильно, а что неподобающе ужасно? Хочу напомнить, уже вечер пятого дня, и мы до сих пор не ели!

   Ослабевший от голода Ронэмил стоял с поникшей головой, он усиленно думал и взвешивал слова наблюдателя. Он думал:
   «Вздор – даже не думай об этом... А что есть Катрона узнает, что она о нём подумает? Что если в Горбри об этом случае кто-то прознает? Меня непременно заклеймят и засадят в каземат как недочеловека, людоеда. Но опять же, Вельмол потерял много крови, он непременно должен выжить, чтобы и мы смогли помочь ему в достижении спасительной цели для всех нас. Боги, за что?..»

   Эрий чувствовал, что в голове Ронэмила идёт борьба за и против. Он твёрдо знал, что Ронэмил не глуп, и, несмотря на всё, поймёт, что выход из смертельной ситуации лишь один, пусть даже это и скверный, неправильный выбор.

   Наблюдатель высказался:
  – Мы должны, просто обязаны выжить для своих любимых и вернуться не с пустыми руками, найти тот самый светоч знаний дабы и меня приняли с добром. Разве ты не видишь? Твоя и моя ситуация схожи, нашего возвращения ждут, на нас надеются. А каково Вельмолу? У него сёстры, дети, жена...

   Ронэмил с силой выкрикнул об безысходности, да так, что с пика на него посыпался снег. Он стоял с широко раскрытым глазом и нервозно трясущейся рукою. Презирал себя, но выдавил:

   – Только при одном условии! Кудесник и Вельмол не должны знать того, что мы замыслили. Он же весь такой из себя правильный, помрёт с голоду, если узнает, что это за мясо... Не знаю как мы обставим то, что мясо внезапно откуда-то взялось, но, это уже твои проблемы...

---------------------------------------------------------

   Эрий с Ронэмилом вернусь к кораблю под ночь. Поникший, оголодавший старик встретил охотников простым кивком, путники шёпотом, не желая будить Вельмола, передали Гапдумолу, что им удалось подстрелись барана. Кудесник отрицательно покачал головой, в пол голоса сообщил, от тела нужно избавиться. Гапдумол видел, как Ронэмил с омерзением в душе и крайней брезгливостью помогал Ирию дотащить тело Ивралия подальше от корабля. Кудесник знал, что если Вельмол узнает о том, что это на самом деле за спасительное мясо, то тут же падёт морально, усомниться в себе, извериться в своём чистом облике человека – это будет внутренним расколом, который отрицательно повлияет на его дальнейшие действия.

   Наблюдатель с намёком кивнул старику, тот ответил хиленько, безразлично. Вельмол приоткрыл глаза и увидел перед собою сидящего кудесника, моментально почувствовал в животе холодную пустоту, и спросил:
   – Эти молодцы поймали кого-нибудь?

   – Барана... – выдавил Гапдумол. – Сегодня живём, пируем! – попытался он выдавить лучезарно, натурально.

   – Мы будем жить... – слабо, не веря словам старика, с кривой улыбкой от боли произнёс Вельмол.

   Кудесник краем уха слышал ругань Ирия с Ронэмила на счёт того, кто освежует, разделается с телом. Само осознание того, что ему в скором времени придётся вкусить человечину угнетало до тошноты, и при этом одновременно противоречиво подбадривало. Дабы чёрные мысли вконец не ударили по его настроению, он решил отвлечься. До старика почему-то только сейчас дошло то, что он всех остальных Самоотверженных с помощью ментальной силы проверил, изучил, а самого воротилу так и не познал. 

   – Вельмол, знаешь, мы прошли через многое, а я до сих пор толком не знаю о твоём прошлом. Я хотел бы тебя почувствовать, рискнуть побывать в твоём минувшем, глядя на него твоими глазами.

   – Оно скверное, неправильное...

   – И тем не менее я хочу знать, за кем я пошёл. Я желаю лучше познать твою сильную личность, понять, отследить путь, откуда у тебя взялся дар к предвидению. – старик коснулся своей пухленькой  рукой лапищу Вельмола, мгновение погодя его зрачки постепенно расширились, и ему явилось далёкое прошлое чернобородого.
 

   Кудесник очутился в чужом, детском тельце Вельмола, он видел его глазами, но не мог ни произнести что-нибудь, ни пошевелиться. Он чувствовал то же, что и Вельмол в этом далёком минувшем. Лицезрел, вкушал запахи, внимал звукам.

   Маленький Вельмол, именуемый в кругу друзей Велей, провёл с семи до тринадцати лет в приюте святого Скария, на территориях нейтралитета. То был комплекс каменных особняков и церквей, где веровали в старых, забытых богов.
   Властная настоятельница Мезралла, единственная женщина приодетая в обтягивающую тёмную кожу, с аристократической наружностью, после песнопения детей улучила момент, решив напомнить детям о предстоящих событиях:
   – Дорогие Мои братья и сёстры, внимайте мне! Через три дня у нас состоится празднество в честь мученика, святителя Скария, нашей надежды и опоры. Но не стоит забывать и о маленьких радостях, таких как день рождения нашего всеми любимого проказника Вели. Веля, покажись, отзовись! Скажи-ка, сколько тебе завтра исполниться?

   – Тре-над-цать! – нараспев произнёс мальчуган Вельмол, приодетый в льняную рубашонку и штанишки как и все остальные дети. Он наигранно сгримасничал и запрыгал от того, что на него обратили внимание все братья и сёстры. Он давно ждал этого момента, искренне предвкушая завтрашний день. 

   Веля выделялся среди детей в том, что уже, в столь малом возрасте, выглядел мужественно, ростом был выше многих, и у него даже стали проявляться первые намёки на скромную бороду. Настоятельница искренне любила этого непоседу, выделяла из остального коллектива за свою энергичную неусидчивость и жизнерадостность, не смотря на трагичную потерю родителей.

   После утреннего песнопения, колокол возвестил детям о свободе до вечера. Приют даровал поистине великие возможности для самосовершенствования. Детям было предложено почитать учения Святого Скария в библиотеке, дабы набраться жизненной мудрости, накопленной долгожителем старообрядцем, или порезвиться на детской площадке. Предоставлялась возможность попробовать себя в новых начинаниях, необходимых для полноценного будущего, а именно под строгим, но умелым надзором опробовать на себе такие ремёсла, как; швея или пряха, гончар, кузнечное дело, искусство повара, мясника или кондитера, заканчивая плотничеством, земледелием, и росписью.

   Вельмола ещё несколько лет назад потянуло на кузнечное дело. Он своим младым разумом считал, что в войне между Горбри и Лерилем – добротный кузнец необходим как нельзя кстати, что это правильный путь от бедности. Но сегодня, перед своим днём рождением, он решил не наведываться к седовласому учителю кузнецу, а просто поиграть в прятки с друзьями.

   Гапдумолу нравилось виденное, особенно его цепляла царящая атмосфера спокойствия и общего единения духа в приюте.

   Во время игры с детьми в прятки, Вельмол спрятался за старым сараем, он, притаившись, долгое время выжидал, что его вот-вот да найдут, но нет. Прошло несколько минут, он победоносно начал возвращаться на детскую площадку, но его, и одновременно старика видевшего всё происходящее глазами парнишки, привлекла стая ворон, кружащая над песочницей. Любопытство разыгралось, он не торопясь начал подходить к никому не нужной отдалённой песочнице, завидел копошащихся, роющих грунт ворон, отогнал их, и встал столбом ахнув. Это был первый раз, когда он увидел что-то отвратительное, непонятное, но в то же время отдалённо знакомое.

   Веля точно не знал, да и не мог понять того, что видел. Но вот повидавший жизнь мудрый старик твёрдо был уверен, что в песочнице был закопан несозревший плод девочки, над которым устроили пиршество оголодавшие крупные вороны. Они беспощадно выклевавали глаза, щёки, разорвали хиленькую плоть клювами, наелись всласть. Кудесник сопоставил то, что в приюте Святого Скария есть только одна женщина, и понял, что это её провинность, её творение. Старика видевшего смерти и разрушение, картина проняла до холодка по всему телу, а Вельмол с криком от неизвестного убежал, созвав к песочнице старших надзирателей и учителей ремесленников.

   Настоятельница отрицала все нападки, отмахивалась, увиливала, а внутренне же негодовала на голодных воронов, раскопавших ею ненавистное дитя. В этот день, перед днём рождением Вели, она истязала свою плоть кнутом за провинность; тёплая кровь со спины стекала на пол, так, она думала, что искупит свои ошибки.

   Мезралле, женщине тридцати двух лет отроду, нравилось подолгу любоваться своим телом, изгибами, упругими грудями, стройной талией в запретном оккультном зеркале, которое чувствовало её внутреннее страдание. Природа наградила её натуральной здоровой красотой, от неё сочился свет, на неё заглядывались мужи, внутренне разжигаясь от запоминающегося лика. Но внутри этой женщины жило недовольство на свою судьбу. Она не раз вынашивала дитё, но судьба ей даровала только хиленьких, слабеньких писклявых девочек, которые при рождении издавали скулящие, невыносимые, до жути мерзкие звуки. Настоятельница не выносила девочек, каждый раз когда рождалась девочка, она с ненавистью ту душила, умерщвляла. Больше всего она жаждала мальчика, сильного, не плаксивого, мужественного. Но ни один муж из всего приюта не даровал ей желанное дитя. Именно в этот день она вконец отчаялась, разуверилась в себе и в учения святого Скария.

   Но именно этим вечером она выпила бокал вина, набралась храбрости, и решила перед сном обратиться напрямик к врагу Скария, а именно к падшему божеству Хадию, думая, что в нём ответ на мучительные вопросы. Она достала из тайника запретную книгу по демонологии, дарованной ей матерью Верьей. Долго вчитывалась в забытые слова с предвкушающей победоносной улыбкой, запоминала комбинацию клятв для ритуала. Отодвинув свою кровать, настоятельница мелом начертила знаки бога, змея, и яда. Ножом пролила на печати несколько капель крови с пальца, обратно задвинула кровать, и довольная собою улеглась спать, выжидая судьбоносный сон.

   Тёмные думы просачивалась в её разум, ей думалось:
   «Я потратила больше половины жизни на учения Скрария, и что в итоге? Он отвернулся от меня, отверг мои мольбы. Будет что будет. Думаю, Хадий будет более благосклонен, разузнав, что его враг отказал мне в святом».

   Не успела настоятельница заснуть, как могучий ветер ворвался в её роскошные апартаменты через расколотые стёкла. Мезралла вскрикнула от неожиданности, забилась в угол комнаты прикрываясь демонологией. Неспешно свечи одна за другой зажгись, наполняя высокую комнату башни мягким светом. Отсвет яростной грозы озарил всю комнату, настоятельница нутром почувствовала, это оно – знамение. Мать не лгала ей про иные силы кроме старых богов. В том самом зеркале, где она любовалась собой, мало-помалу начала появляться довольная змеиная морда. Хадий был поистине огромен, на нём была чешуйчатая шубка смесью цветов кроваво-солнечного, глаза его были выразительными, язык изо рта не прекращал извиваться, он с наслаждением прошипел следующее вступление:
   – Нужно очень разочароваться и отчаяться в жизни, чтобы обратиться напрямик ко мне. Я охотно наблюдал за тобой, и твоей внутренней борьбою. Что скажешь девица?

   – Я... – не знала она как начать перед неизвестным, чем-то чуждым ей. – Я в тупике. Я отчаялась. – начала она с поникшей головой, страшась смотреть в недвижные хищные глаза. – Ни один благородный муж не смог даровать мне малыша, мальчика...

   – Пока ты не отречёшься от пути Скария, я не дам тебе единственно-верного совета.

   – Да плевала я на Скария! – зло выкрикнула она, раздражённо глядя из-подо лба на змея. – Все эти годы я молила ему, и что? Одни слабовольные скулящие сучки появлялись на свет! Я ненавижу девочек! Я не верю в Его могущество, и я отрекаюсь от учения Скария! Прими меня как свою новую покровительницу! Я через всё переступлю, но добьюсь задуманного!

   – Прекрасно. Что ж, завтра у твоего любимца-непоседы день рождение. Я видел, чувствовал ваши взгляды – это что-то с чем–то. – морда змея отвратительно скривились в улыбку. – Преподнеси ему себя, вознеситесь перед моим взором, и твоё желание непременно сбудется.

   – Веля?! – Мезралла широко раскрыла глаза и демонология выпала из её рук на пол. – Но как можно? Он же ещё юнец... От такого нет прощения...

   – Обустрой, продумай всё так, чтобы это осталось в тайне. – голос Хадия стал слабеть, а сам он исчезать из зеркала. – Слейся с ним, только так у тебя родится долгожданный наследник...

   На следующий день настоятельница усиленно планировала, как бы всё обустроить так, чтобы все, кроме неё, остались в неведении. Придумав, она направилась к церквушке, где Веля участвовал на утреннем песнопении вместе с остальными детьми.

   Она глядела на его скуластое, чистое лицо покусывая губы. С трудом она могла себе позволить помыслить о тесной связи с ребёнком. Настоятельница дождалась, когда колокол на холме возвестит о временной свободе, нагнала юркого Велю возле кузнечного мастера. Настоятельница договорилась с ремесленником об освобождении на сегодня Вельмола за провинность, и повела его к себе в апартаменты.

   Веля противился, пытался вырваться, спрашивал, что он «такого» натворил, а она угрюмо молчала и поднималась вместе с ним по кругообразной лестнице к себе в высокую башню.

   – Может быть простите меня, в честь моего дня рождения?.. – ласково, смущённо попросил Веля, мило глядя в неуверенные глаза настоятельницы.

   Когда они дошли до комнаты, она промолвила:
   – Веля, я не знаю как это сказать... – её губы задрожали, она попыталась найти ответ в зеркале, но там было только её отражение. – Проклятье, как же я тебя?.. Как же мы с тобой?.. – женщина усилием воли привела мысли в порядок. Собравшись, она хитро продолжила: – Ты хочешь пить?

   Не выжидая ответа, она отошла в угол комнаты к резному дубовому комоду, ключом открыла дверцу, достала бутылку вина и два серебряных кубка.

   – Вы разрешаете мне опробовать запретное?.. – глаза Вельмола полезли на лоб при той мысли, что он первым во всём приюте попробует запретный напиток.

   – Да, у тебя сегодня день рождения, везунчик... А это значит, что пора тебе повзрослеть. – она погладила его по щеке, опомнилась, прошла в конец комнаты и заперла высокую дверь на ключ. Она попыталась выдавить из себя искреннюю улыбку, большими глотками опустошила свой кубок, другой потянула ему, сказав:
   – Пей. Не бойся, оно сладкое. Ты ведь любишь сладкое? У меня есть конфеты... Будешь вести себя хорошо – угощу.

   Веля последовал её примеру, попытался несколькими быстрыми глотками опустошить кубок, поперхнулся, облизнулся и обрадовался тому, что первым прикоснулся к запретному.

   – Понравилось? – улыбнулась она, подливая обоим. – Вижу по глазам, что так. Скажи, тебе приглянулась какая-нибудь из девочек?

   – Мне нравится учиться на кузнеца, о девках некогда думать! – уверенно проговорил Вельмол. – Главное в жизни быть при ремесле, а потом уж ко мне и девицы потянутся!

   – Ха-ха, какой милый, смышлёный. Веля, пожалуйста, закрой глаза.

   – Зачем? – прищурив глазки, спросил тот.

   – Это секрет.

   Вельмол повиновался. Спустя мгновение почувствовал нежное, тёплое прикосновение губ к своим. На некоторое время он замер от неожиданности, но опомнился, открыл глаза с шоком. Он отстранился, и до него дошло – это было неправильно, но при этом ему это понравилось.

   – Ну что ты делаешь, Веля? – с глубоким вздохом произнесла она. – Зачем всё портишь?

   – Почему вы это сделали?.. – облизывая губы, тихо произнёс Вельмол.

   – Только не кричи, ладно? А доходило ли до тебя то, что и девочкам тоже могут нравится мальчики? – настоятельница завидела в зеркале слабое свечение двух больших вертикальных значков, сочла это за знак, и улыбнулась. Она расстёгнула платье, которое мигом пало на ковёр, обнажившись.

   – Почему же ты не смотришь? – она подумала о том, что тот ещё не захмелел. – Веля, слушай меня внимательно, сделай ещё несколько глотков. Повинуйся и узнаешь о своей матери...

   Веля был в затруднительной ситуации. Одна его сторона притягивалась взглядом к опрятной и прекрасной Мезралле, другая считала, что происходит что-то гадкое, неправильное. Он чувствовал на себе чей-то жгучий чужой взгляд. Но разговор зашёл о сокровенном – его давно мучили думы о своих родителях, и он, пытаясь не смотреть на настоятельницу, выхватил кубок и опустошил.

   Мгновения погодя мальчугану стало малость душно, появилась лёгкая весёлость. Теперь он и не скрывал своего любопытства к настоятельнице.

   – Молодец. – она взяла его безвольную руку и повела к роскошной кровати. Настоятельница мягко улеглась, пододвинулась, освобождая место Веле, поманила его, думая со смешком:
   «Что мы творим?»

   – Но я не хочу, это как-то... неправильно...

   – Не заставляй меня всё делать за тебя! – разозлившись крикнула она. – Неблагодарный! Впрочем, извини... Нет Веля, всё правильно, так и должно быть. Это часть взросления. Доверься.

   Он вновь повиновался, улёгся рядом, и некоторое время нерешительно, но с интересом рассматривая тело женщины, что-то соображая затуманенным разумом. Веля, закрыв глаза, проявил инициативу и начал приближаться к настоятельнице для поцелуя. Она с силой, страстно впилась в него губами, опрокинула под себя, разорвала рубашку, мигом сняла штанишки и оседлала. 

    – О, да, я вижу, тебе понравилось! – внутренний ненасытный зверь овладел ей. Она не контролировала себя, не ведала, что творила своими движениями ног и ягодиц.

   Змей в зеркале с усладой получал энергетическую подпитку от созерцания запретного ритуала на кровати, под которой были нарисованы его печати. Гапдумол всё это время не верил в то, что происходило. Он был свидетелем обретения той самой силы, что запоздало проявилась в Вельмоле. Кудесник сопоставил ритуал своих сестёр и этот, поняв, что получилось соприкосновение двух сил: тёмных, и светлых – так в Веле и зародилась доля ментальной силы.

   Теперь уже Веля не пожалел о том, что его освободили от ремесла. Ему нравилось то неправильное, что происходило с ним, и с этой чарующей женщиной. Он с лаской гладил её упругие ноги, мягкий гладкий живот, наслаждался вздёргивающими грудями, её улыбчивым победоносным ликом.

   Спустя несколько кропотливых, приятных минут, Мезралла почувствовала внутри себя тёплую мокроту.

   Она с глубоким вздохом произнесла:
   – Теперь мы с тобой повязаны. С днём рождением, Вельмол.

   И в знак благодарности за совершённое Мезралла долго, жадно расцеловывала его губы. В этот судьбоносный день мальчик Веля перевоплотился в Вельмола.

   Спустя продолжительный срок, когда он уже покинул приют, у настоятельницы Мезраллы наконец-то появился сын, наречённый Мифусом.



   Лебединский Вячеслав Игоревич.1992. 18.05.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите в мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)