Таинственный дом

    Купец Аполлон Аполлонович Бельведерский нонешнюю ночь плохо спал. Вечером в клубе прошёл слух, будто за первую гильдию набавили налог в пользу какого-то благотворительного общества имени Лизы Калитиной. Да ещё на монумент какому-то Тургеневу объявили сбор добровольных пожертвований. Кто такая была сия особа и почему надо было вносить добавочную лепту в её адрес, никому из членов купеческого собрания ведомо не было. Обратились было к дворянам, но те только плечами пожали. Нашёлся один образованный разночинец, разбежался, было, постыдить и тех, и других. «Невежды вы, - говорит, - Тургенева не знаете! Все столицы, весь мир об нём толкует, одни вы, дикие люди, в темноте пребываете». О Тургеневе, и в самом деле, ни местные дворяне, ни аршинники не ведали, слыхом такого имени не слыхивали. Да что им какой-то Тур… Тургенев? Что он такого для города сотворил? Какой взнос в дворянское и купеческое собрание  пожаловал? В торговом сословии поговаривали, что были, дескать, в баснословные времена некие Калитины, торговавшие не то лесом, не то державшие винные откупа. Толком, однако, никто ничего не знал.
Аполлон Аполлонович после плотного ужина всегда засыпал быстро и крепко, но в эту ночь Морфей не спешил сомкнуть его веки и погрузить в страну сладких грёз, совмещённых с деловыми расчётами. А тут ещё супруга, Ассистенция Гиацинтовна ворочалась под боком своим горячим телом, вздыхала и что-то бормотала во сне.
Аполлон Аполлонович понял, что не заснёт. Встав и зажегши свечу, сел он за расчёты на будущий день, а сам краем ума стал думать, как избежать  нечаянных трат, и придумал. На дворе прокричали первые петух. Ударил малый колокол ближней церкви, призывавшей к заутрене – и тут Аполлона Аполлоновича осенило. «Боже мой, - сказал он себе, - и чего я так взгомонился?  Завтра же подам реляцию в городскую управу. По недостаточности, дескать, средств покорнейше прошу перевести меня  во вторую гильдию. И дело с концом». Он пощёлкал на костяных счётах туда и сюда. Выходило, что экономия получалась немалая. Амбиция, правда, немного пострадает, но бог с ней. В лучшие времена и до первой гильдии доберёмся, а там, чего не бывает, и в почётные граждане сядем и личного дворянства добудем. Успокоенный этими мыслями он снова лёг в постель и быстро уснул на мягкой перине под пуховым одеялом. Снился ему странный сон. Будто  стучатся к нему в двери, а кто стучится, непонятно. Выходит он на крыльцо и видит, служащий городской почты Акинфий Мастодонтов протягивает ему бумажку и улыбается. Протянул руку Аполлон Аполлонович к бумажке, а Мастодонтова и след простыл. «К чему бы это?» - спросил себя купец и, не найдя ответа, обратился за разъяснением к жене, так как знал, что была его супруга лучшей толковательницей вещих снов на всю округу. Та и говорит: «К нежданному, - говорит, - посещению, Ваше степенство!» А доброе ли будет то посещение, либо нет, того не сказала, ибо была за что-то недовольна спутником жизни.
А толкование, однако, оказалось верным. Аккурат через сутки пришло от городского головы извещение, что некие  лица из Совета рабоче-крестьянской власти намеренно осмотреть жилище Аполлон Аполлоныча на предмет передачи его в фонд бедноты и образования в нём музея быта буржуазного сословия…
…Преамбула стихийно возникшего игривого повествования, в котором ещё не было ни сюжета, ни композиции, возникла следующим образом. Я готовился к назначенной местными краеведами встрече в каком-то таинственном особняке 19 века, принадлежавшего местному купцу по фамилии Аполлонов. Именно эта фамилия, так не шедшая к образу провинциального купца с бородой и смазанными лампадным маслом русыми волосами на побор на круглом, несколько сонном лице с чуть сплющенными глазками, настроила меня на игриво-ёрнический лад. Продолжая разматывать попавшую в руку нить рассказа с ещё неясным сюжетом, я подходил к длинному, в три этажа, зданию фасадом на оживлённую городскую улицу. Было это в один из дней начала 21 века. Наша группа любителей старины собралась у лицевой стены довольно длинного трёх.тажного здания. Мы ходили мимо него сотни и даже, может быть, тысячи раз, не замечая ничего необыкновенного и предположить не могли, что скрывается за толстыми стенами с выступами в стиле раннего модернизма. Наконец к нам вышла довольно молодая женщина, назвавшаяся то ли заведующей музеем, помещавшегося в этом здании, то ли ещё кем-то, кажется, зав. учебной частью. И мы отправились через узкий проход между тесно стоящими домами вдоль боковой стены. Надо было проделать этот путь, чтобы попасть внутрь, ибо парадные двери были наглухо закрыты  от уличных зевак и прочих случайных людей. обогнув стену, мы попали в маленький дворик, а из него по полустёртым мраморным ступеням в вестибюль дома. Он оказался просторным и с самого начала  удивил паркетными узорчатыми полами, убранством стен, лепкой деталей, росписью высокого плафона, похожего на чашу звёздного неба, убранного цветами и освящённого парящими ангелами. Если во внешнем облике здания отчётливо прослеживались формы модерна, то во внутренних покоях  господствовала роскошь и барокко и рококо. Стены, глазурь каминов, статуэтки, фарфоровые и бронзовые, хороший классный бидермайер интерьера создавали впечатление теплоты, уюта и покоя. Нас окружила роскошь, которую никак нельзя было предполагать, ступая на деревянное крыльцо. На суетливой улице с оживлённой магистралью и множеством пешеходов никто и думать не думал, что скрывается за толстыми стенами бывшего купеческого дома. На улицах шла своя жизнь, далёкая от строгой красоты  чувств, наполненная заботами, суетой. Это были две жизни. И ни та, ни другая не знали о существовании другой.
Дом был реквизирован в первые годы Советской власти, отдан  в собственность или аренду железной дороги. В нём разместился техникум. Сотни будущих машинистов и их помощников в течение многих лет ежедневно пребывали в этих роскошных апартаментах. Наверное, как-то это должно было отразиться на духовно-нравственном облике железнодорожников. Правда, в знакомых мне железнодорожных служащих я не замечал отблеска роскоши и величия  этого здания, больше похожего на дворец. В годы оккупации в нём помещался немецкий госпиталь. Вероятно, поэтому  эта жемчужина городской архитектуры хорошо сохранилась.
Судьба же владельца дома и его семьи была самой трагической и при том вполне обыденной в годы революции и гражданской войны. Сам хозяин то ли умер где-то, то ли был расстрелян. Жена сошла с ума. Кому-то из детей удалось добраться до западных берегов. Их потомки и до сих пор благополучно живут в Европе. Другие умерли от болезней.
Узнав об этом, я испытал некий писательский шок. От первоначального ёрнического тона пришлось отказаться. Правда, жалко было неплохо начатого рассказа в духе то ли Александра Николаевича Островского, то ли Антона Павловича Чехова. Да не прогневается на меня дух почившего хозяина, его супруги и их потомков. Образ купца и его близких, набросанные в чертах карикатуры и шаржа, не имеет к реальным лицам никакого отношения, кроме случайностей созвучия.  Я склоняюсь перед ними в глубоком скорбном поклоне.
Интересно, подумал я, знали ли что-нибудь об этом дворцовом чуде провинциального городка бывавшие и жившие здесь  Лесков, Фет, Тургенев, молодой Бунин. Дом был построен в конце 19 века. Фет и Лесков жили в это время один в Москве, другой в Петербурге, но Бунин как раз  оживлял страницы «Орловского Вестннка» своими рассказами, стихами и статьями, любил бродить по пыльным улицам города, основанного ещё Иоанном Васильевичем Грозным. Нет, скорее всего, автор «Листопада» не знал. Иначе как-нибудь отозвался бы об этом приюте живописных, скульптурных и прочих муз. Спросить бы его об этом, но, увы, законы времени не знают обратного хода. Ничего нет удивительно, ибо и сечасй по прошествии ста с лишним лет почти никто из горожан не подзеваеМимо какого  дворца проходят они ежедневно, не догажываясь о сокровищах, таящихся за его стенами.
Мы пробыли в мире чудес целый час. Казалось, мало. Нельзя было в такое короткое время впитать в себя весь этот великолепный мир, созданный волей и щедрой душой  купца первой гильдии Аполлонова, найденных им первоклассных зодчих , скульпторов, художников живописи и интерьера. Имени купца Аполлонова я не запомнил. Может быть, это как раз тот случай, о котором говорится в стихах:

 Что в имени тебе моём?
Оно умрёт, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук чужой в лесу глухом.

Но нет, говорит  какое-то чувство в моей душе. Имя человека, оставившего заметный след в художественной и гражданской жизни города, не должно быть забыто. А за шутку да не прогневается на меня его Ангел Божий. Ибо по незнанию расшутился мой язык, «и празднословный и лукавый».