Свобода?

— Человек похож на засохшее дерьмо. Только ковырни – и он начнёт вонять.

Я мог бы, конечно, возразить и начать полемику. Но, так уж получилось, что обстоятельства отнюдь не на моей стороне.

— И ты, мышка, и я. Бессильные кусочки дерьма.

Я заочно согласился и с тем, что теперь меня называют мышкой. В данный момент я на многое был готов согласиться.

Видите ли, мой рот заклеен, сам я намертво привязан к стене, а этот психопат деловито обливает, канистра за канистрой, всё помещение.

— «Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого», слышал такое? – он кинул пустую канистру на пол и обратился ко мне. – Я хочу чувствовать себя свободным. Понимаешь, почему ты связан, а, мышка?

Страх не давал мне думать. Глубокий и хриплый голос внушал именно его, он проникал в кости и мешал двигаться. Впрочем, я бы и не смог, даже если бы захотел.

— Странная штука эта свобода, скажи? Слишком странная. Может, её вовсе нет, а мы её придумали, чтобы было в честь чего статую назвать – а, как тебе такое? Я думаю, звучит логично.

Я попытался пошевелиться, и верёвки тут же больно врезались в мою кожу. Они обвивали меня с ног до солнечного сплетения, крепко прижав ладони к бёдрам. Нервно зашевелились пальцы ног – хотя бы они…

– А иначе как бы мы её называли? Статуя Справедливости? Статуя Равенства? – он замер, будто бы потеряв мысль. – А знаешь, ты, наверное, прав. Свобода…  – он щёлкнул пальцами, – Свобода, мышка, – это когда ты кусаешь флейтиста, чтобы он не играл тебе туфту.

Господи, да он же безумец. Эта мысль проносилась снова и снова и скручивала моё нутро, сжимая меня вместе с верёвками. Неужто так закончится моя жизнь – в руках рассуждающего психопата? Неужто это – мой конец?!

– Ты, должно быть, думаешь, что я рехнулся или что-то вроде этого, да? – он откупорил новую ёмкость и начал неспешно проливать её содержимое, – но какая разница, мышка? Какая разница, под каким предлогом тебя убивают, если тебя убивают? Да никакой к чёрту разницы! – он отбросил полупустую канистру, и та врезалась в стену с металлическим лязгом. – Поэтому, если удобно, думай, что я поехавший.

Я оглядел помещение. То, что я могу видеть, совсем не похоже на квартиру или сарай, скорее на маяк. Окон много, они расположены полукругом почти у потолка. К ним ведёт узкая металлическая лестница. Мой мучитель стоит на площадке под окнами, которой оканчивается лестница, и окропляет стены, площадку и пол содержимым канистр, сложенных в кучу на площадке. Снаружи ночь, внутри не горит свет, и лишь бледные звёзды вместе с луной освещают помещение.

– У меня был Дэнни, – начал он, направляя бак вниз, – мы родились в один день. Наши матери хорошо дружили, да настолько, что даже рожали бок о бок, хе-хе. Немудрено, что и мы подружились. Дэнни был из тех молчунов, которым можно доверить всё что угодно, как никому – за это я его и ценил. Позже, в колледже, мы даже собрали группу – он на вокале, а я на гитаре. В жизни такой тихоня, а на записях орал как отбитый и называл это гранжем. Контрасты – в этом весь он.

Тут содержимое канистры попало мне в глаза, я вздрогнул и заморгал. Уже давно понятно, что это бензин, но я как можно сильнее стараюсь не задумываться об этом, чтобы не началась истерика.

– Потом нас мобилизовали под предлогом Вьетнамской войны сразу, как только мы выпустились. Это был ад, мышка. Меня комиссовали после взрыва, оторвало указательный и средний пальцы на левой руке. – Он показал тыльную сторону ладони левой руки. – Можно было забыть про группу, но не только по этой причине. Дэнни вышибли мозги на моих глазах. Его было не вернуть, сколько не пихай мозги обратно в дырку в черепе – хоть я и попробовал по приколу, но он был мёртв. И это всего лишь один из кучи случаев.

Так вот, значит, в чём дело? Бывший военный с пост-травматическим синдромом? Паника не проходила, но теперь хотя бы стало понятнее. Ему просто не повезло...

 – У меня была Марта. Я узнал о ней, когда вернулся – она была нашей с Дэнни тайной фанаткой. Но она не ушла, когда узнала о моей инвалидности. Ей нужен был я сам, понимаешь? А она нужна была мне. Это было словно провидение с небес: стоп-кадр с проломленным черепом Дэнни всплывал всё реже и реже, а потом и вовсе исчез, а на его месте осталась Марта. Я полюбил её, полюбил всем сердцем. И, как думал, смог вписаться обратно в общество.

Паника отступила куда-то на второй план: я слушал эту историю жизни и невольно сочувствовал. Мой вынужденный собеседник перестал казаться сумасшедшим.

– Потом её пырнули в живот прямо посреди бела дня каких-то два выродка. Она была на девятом месяце. Она умерла почти у меня на руках – я сидел в операционной и наблюдал за тем, как врачи тщетно пытаются спасти её жизнь. Знаешь, мышка, что сделали тем выродкам? Их оправдали под предлогом миграционной адаптации – мол, им тяжело, они переехали в другую страну, ещё не ассимилировались. И это всего лишь один из кучи случаев.

Это ужасно, почему он мне это рассказывает? Неужели потому, что меня скоро не станет?.. Но это кажется теперь чуть менее важным. Были только он, я, канистры с бензином и душераздирающая история жизни.

– У меня был Дэнни. Ну, Дэнни-младший, сына так назвал. Его всё-таки удалось спасти. Думаю, у меня плохо выходило быть хорошим отцом, но я старался, правда старался. Мы не понимали друг друга: он рос тихим и замкнутым, любил читать, а не зависать со своим стариком. Был необычайно усидчивым и ответственным, из-за чего вечно ходил у учителей в любимчиках. А ещё ранимым. Дэнни постоянно становился объектом насмешек в классе, и поэтому мы нередко переезжали. Я чувствовал себя виноватым за то, что не могу его защитить. Ему, конечно, не нужна была моя забота, но… Он был для меня всем, мышка.

Он замолчал, и я оглядел помещение ещё раз, чтобы отвлечься от чего-то едкого, с каждой секундой распространяющегося по душе. Сбоку от меня, по всему периметру стен и на площадке, где стоял мой непрошеный прихожанин, была разбросана куча какого-то хлама, но из-за полумрака я не мог установить, что это такое.

– Учителя ему посоветовали, даже почти заставили поступить в Массачусетский институт. Я отговаривал его до последнего, боялся, что он не выдержит. Байки про то, что там готовят хакеров в госслужбу, оказались совсем не байками… Дэнни взял студенческий кредит – лишь бы не брать деньги у отца. Позже, под предлогом просрочки выплаты, коллекторы устроили из его жизни ад. Я чувствовал бессилие – он по-прежнему, из принципа, отказывался принимать от меня деньги – и ненавидел себя за него. А потом я в один день просыпаюсь и вижу в новостях, что Дэнни… Что мой мальчик прыгнул с крыши главного корпуса института. Не выдержал. И это всего лишь один из кучи случаев.

Повисло гнетущее молчание. Лужи бензина поблескивали в бледном свете звёзд, а снаружи тихо звучало мягкое шипение волн, до этого неслышное. Конечно, я знал, что жизнь бывает жестока, но вся жестокость всегда держалась как бы в мире, который меня не касается. Теперь же меня, привязанного, обливает бензином жертва самого бесчеловечного её проявления.

– Думаешь, государству было не плевать на меня? – Он горько усмехнулся. – Потери пальцев на левой руке недостаточно для оформления инвалидности. Бесчинства мигрантов – это ожидаемый культурный перелом, ничем не можем помочь. Извольте платить займ за вашего сына, вы ведь ближайший родственник. Просто заткнись и будь полезен, а?

В этих словах чувствовалась вся накопленная за годы боль, и мне отчаянно хотелось быть где угодно – только не здесь.

– Интересно, чего это я тут развонялся, ты ведь, мышка, меня даже не ковырял. Ты ни слова не произнёс, а я рассказал тебе историю своей жизни, забавно, скажи? – Он прерывисто посмеялся. – Нет, на мой взгляд, здесь всё логично.

Он помолчал, затем откупорил новую канистру и принялся неторопливо выливать бензин на пол.

– Я ведь не человек. Я расходный материал. Трудовой ресурс. Гражданин на заводном ключике. Моя жизнь – троеточие, а слово – пробел. Если перестал приносить пользу – просто выброси и возьми нового. – Он умолк, будто бы задумавшись. – Да, ты можешь сказать, что мне просто не повезло. Но только когда Дэнни сиганул с крыши, я понял, что дело не в случае.

Я изучал разбросанный повсюду хлам. Как я смог разглядеть, это были разноцветные прямоугольные коробочки разных размеров. Были и другие предметы, более странных форм, но из-за отсутствия света было трудно установить, чем они являлись.

– Дэнни в детстве очень любил сказку про мага-флейтиста. Помнишь её, мышка? Город умирал от эпидемии оспы, как вдруг откуда-то из леса им явился волшебник с флейтой. Да как заиграл он заколдованную мелодию, да как хлынули изо всех щелей крысы-переносчики заразы. Так он, продолжая играть, стоя на живом ковре из мышек, вывел их всех до единой из города и направился обратно к себе в лес. 

Море продолжало шептать свою тихую песнь. Судя по всему, мы находимся на верхнем этаже маяка.

– Когда я забирал хоронить Дэнни, я придумал этой сказке смысл. Все мы просто мышки под флейтой цивилизации. Только наш флейтист давно свихнулся, и ему не надо обратно ни в какой лес. Он просто катается по кругу, выплясывая по нам риверданс и ломая попавшим под очередное па позвоночники, а мы несёмся дальше, завороженные колдовской мелодией.

Мне было интересно следить за его перевоплощением из поехавшего циника в томного философа – настолько, что я даже почти забыл про своё положение. Я и сам был чем-то вроде философа – вёл курсы по личностному росту до… Ну, вы сами видите, до чего.

— О чём играет флейтист? На то мелодия и колдовская, каждый слышит в ней что-то своё. Какой-то мышке чудится склад сыра, другой — счастье её родных, третьей — то, что её поделки будут кому-то интересны после её смерти… И ведь так убедительно!

Клянусь богом, если бы не обстоятельства, я бы пропустил с ним пару кружек портера в пабе.

— Кто же ты? Обычная мышка-расходник или мышка-спринтер, несущаяся в авангарде? Может, ты мышка-поэт, которая бежит как бы сбоку ото всех и восхищается тем, как красив этот бессмысленный бег? Я ведь тоже в какой-то мере поэт, хах. Стал им, по крайней мере, когда потерял всё.

Небо посветлело, близился рассвет. Большей частью хлама определённо были какие-то цветные коробочки, но было всё ещё слишком темно, чтобы разглядеть остальное.

— Что может сделать маленькая мышка безумному магу? Укуси его – умрёшь на месте, не кусай и бегай в своё удовольствие – умрёшь, когда ему вздумается на тебе сплясать. Сбавь обороты – тебя задавят другие околдованные мышки. Свобода в одиночку ничего не стоит. Потому-то ты мне, мышка, и нужен, кстати говоря.

Он широко зевнул, прикрывая рот рукой, в которой держал пустую канистру.

— А ведь мы можем поставить на место дурака-флейтиста. Но почему-то делаем это неправильно. Мы расширяем сознание какой-то дрянью или собираемся в панк-рок-группы, но цивилизация, на самом-то деле, зиждется на кое-чём другом. – Он выдержал паузу. – Я дам тебе подсказку. Из-за чего началась война во Вьетнаме? Почему те вы****ки тронули Марту? Что погубило моего мальчика? Ты знаешь.

И я знал.

— Деньги. Цивилизация настолько беспечна, что раздаёт их всем в обмен на добровольное рабство. Но у нас есть выбор. И мы можем выбрать свободу.

Он начал спускаться вниз, и в этот момент, с пустой канистрой в руке, он очень походил на ангела смерти.

— Тебе ведь наверняка приходила мысль о том, чтобы взять огромный кредит, спустить эти деньги на шлюх и кокаин, а после тихо или громко уйти из жизни. Только не говори, что не приходила. – Он отбросил канистру в сторону. – Какая разница, что ты умрёшь после этого? Ведь ты будешь свободен. И я, мышка…

Он подошёл почти вплотную ко мне и дёрнул за рубильник над моей головой. Зажёгся свет.

— Хочу быть свободным.

Я истерически засмеялся сквозь скотч. Всё помещение забито взрывчаткой и фейерверками всех видов и сортов. Из куч взрывчатки выглядывают полосатые ракеты и цветастые шутихи с хлопушками. Стены обильно облеплены пластидом, и всё – всё! – залито бензином.

— Я вынашивал эту идею четыре года со дня смерти Дэнни. Сегодня годовщина. Все четыре года я вёл себя как примерный дурачок-гражданин, которому просто сильно не повезло, чтобы повысить ставку лояльности. Всё это могло бы быть жилым домом в ипотеку. Немалая часть ушла на аренду этого места на один день. Нужно заплатить три годовых оклада, просто чтобы посидеть здесь в одиночестве денёк, представляешь?

Так, значит, это какое-то популярное место. Он не может так просто подорвать его вместе со мной и уйти. Что же это за место?..

— Но это уже не важно. Ничего не важно. Знаешь, что, мышка…

Он достал из кармана зажигалку.

— Я ведь ни разу в жизни не пробовал курить.

Блять.

Блять!

БЛЯТЬ!

— Ну чего ты весь затрясся так, – он осклабился и потрепал меня за щёку, – я ведь свободный человек и могу делать что хочу. А так как ты тоже свободный человек, я даю тебе шанс: убеди свободного человека не делать то, что он может и хочет сделать.

Здесь всё взлетит на воздух.

Курение – это вредно.

Нельзя просто так делать то, что тебе хочется делать.

Я затравленно глядел на него, мотал головой из стороны в сторону и орал, орал как никогда в жизни.

Небо уже успело стать бледно-голубым.

— Эх, жаль, – он вздохнул и покачал головой, – не убедил. И не говори, что я не дал тебе выбора. Дал же, хе-хе. Но не убедил, не убедил. Ни одного вразумительного аргумента, мышка, ни одного. Ты сделал свой выбор.

Он так и не отлепил скотч от моего рта.

— Флейтист в своём безумном танце задавил целую гору мышек, и я – один из этой горы. – Он достал из кармана пачку и вытащил из неё сигарету. – Тысячи невинных смертей и сломанных судеб. Я думаю, за свои преступления флейтист заслуживает смерти. Смерти от десятка тысяч укусов.

Ещё немного, и от напряжения вспыхнул бы я сам. Я определённо знал, что это за место, но именно в это минуту мой разум бился, как крыса в капкане, силясь вспомнить его.

Где мы?

Он чиркнул зажигалкой и попытался сделать первую затяжку.

— Кх-кха-тьфу, – он закашлялся и замахал свободной рукой, развеивая облако дыма, – гадость какая. Хотя чего я ожидал.

Тут до меня дошло.

— Пожалуй, стоит бросить это дело, – он зажал сигарету между тремя пальцами и поднял её над головой.

Я абсолютно точно угадал, где мы находимся.

— Смотри, мышка! Смотри, с какой лёгкостью свободный человек бросает курить! У обычной мышки на это ушли бы месяцы, если не годы! Надеюсь, скоро все мы будем свободны.

Господи…

Тлеющий окурок выпал из пальцев.

***

— Пап, смотри, у Статуи Свободы голова лопнула!

Девочка лет пяти окликнула отца, нацепившего в жару клетчатый шарф, с несколько секунд понаблюдала за диковинкой и уткнулась обратно в планшет.

Отец же встал столбом, наблюдая, как голова легендарной статуи распадается на искры и световое конфетти.

— Да, милая, но зато как красиво!


Рецензии