***

А-87
Очерк

ДОРОГАМИ КОЛЮЧИХ РОЗ
               
Баранов Александр Васильевич, уроженец села Курманаевки Оренбургской области, участник Великой Отечественной и русско-японской (1945) войн, майор МВД в отставке, награжден орденом Великой Отечественной войны второй степени, медалями «За боевые заслуги», «За безупречную службу в милиции» трех степеней.

…Певучая калитка во двор. Легкая дверь, и вот я на пороге прихожей дома, здороваюсь с Барановым Александром Васильевичем. Ему скоро девяносто, и на первый взгляд он еще довольно крепкий. В живых, энергичных глазах проскальзывают искорки доброй иронии – скольких, мол, журналистов-писателей повидал за всю жизнь, вот, дескать, нарисовался еще один, которому, как и предыдущим, вряд ли удастся понять до конца, что им испытано и пережито, но которому, в знак уважения к его профессии и к человеку вообще, он не откажет в разговоре.

               

1.Эхо войны

Яркий солнечный свет заливает горницу дома. Все здесь прибрано, принаряжено заботливой рукой хозяйки Татьяны Акимовны. И от этого порядка, чистоты, бьющего во все окна солнца и  по-старчески неторопливых движений хозяев, приветливо приглашающих к столу, становится хорошо…
Писать о человеке всегда непросто, но Баранова Александра Васильевича знаю давно, поэтому внутренне готов к разговору, и нам обоим есть даже вспомнить о чем-то вместе. Приладив слуховой аппарат, он охотно называет имя Сидорова Владимира Архиповича, моего дяди, тоже участника войны, орденоносца, рано ушедшего из жизни. Все послевоенные годы он промучился с осколочным ранением ноги, которое получил в бою. Родившись в селе Спиридоновке Курманаевского района Оренбургской области, я окончил там восьмилетнюю школу, а среднюю, живя на квартире у дяди, - в райцентре Курманаевка. Его нога буквально гнила, и мало помогали мазь Вишневского, другие лекарства. Он скрипел зубами от боли по ночам и проклинал войну крепкими словами…
- Мы часто виделись, беседовали – о жизни, о войне. Да, с ногой он действительно страдал… А меня пуля обошла, но контузии были…Может, поэтому со временем стал плохо слышать. Так с чего же начать? – задумывается Александр Васильевич в ответ на мою просьбу рассказать о войне.
Его взгляд устремляется через окно на улицу, потом переводится на столешницу, застывает и как бы уходит в себя. Минуты молчания мне кажутся вечностью, но я чувствую, что в это время Александр Васильевич кинолентой раскручивает в памяти свою военную жизнь, и столько, видимо, было в ней событий, столько волнующих эпизодов, что не сразу удается решить, с чего начать. Поэтому терпеливо жду, видя, как нелегко даются ему воспоминания. Нет, несмотря на почтенный возраст, память его на удивление ясная, в чем потом пришлось убедиться – шутка ли, до 89 лет дожить и помнить имена бойцов и командиров, названия городов и сел, номера воинских частей. Просто, еще ничего не сказав, но уже пережив внутри, от нахлынувших чувств Александр Васильевич, извиняясь, глотает таблетки от сердца. Наконец, находит успокоение, и начинается повествование:
- В Красную Армию меня призвали в 1940 году. Сначала была школа младших командиров, где я стал сержантом. Потом направили в Забайкалье, в танковую часть, которая дислоцировалась около станции Даурия. Здесь я был зачислен в танковое училище. После его окончания в составе части отправился в Монголию. Был такой городок Баянтюмень, это на границе с Манчжурией (Северный Китай). Советский Союз опасался нападения миллионной Квантунской армии японцев, которая как раз в то время находилась в Манчжурии, ведь Гитлер был инициатором тройственного союза Рим-Берлин-Токио, поэтому мы вместе с другими советскими войсками охраняли границу. Однако нападения японцев не случилось, они вынужденно начали войну с Америкой. И нашу часть в составе 1-ой танковой армии под командованием маршала Героя Советского Союза Катукова срочно направляют под Курск. Там я получил боевое крещение, там я угодил в пекло, в настоящий ад, и было это 5 июля 1943 года…
Внезапно Александр Васильевич обрывает рассказ и смотрит на меня. В такие глаза трудно смотреть. Затянутые слезой, они источали ужас, тот ужас, который пришлось испытать ему в танковом сражении на Курской дуге и который до настоящего дня приводит нервную систему в трепет. Глаза и подрагивающие пальцы рук взывали, буквально умоляли о передышке в разговоре. Корвалол и успокаивающие слова Татьяны Акимовны:
- Ну, что ты, все хорошо… это же было давно. Как вспомнит, - оборачивается ко мне, - так всегда вот так. Война…


2.Огненная купель

Историческая справка. Гитлеровская группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна 5 июля 1943 года начала наступление из района Белгорода вдоль Обояньского шоссе на Курск (навстречу группе армий «Центр», наступавшей с севера из района Орла). Однако, столкнувшись на Обояньском направлении с упорным сопротивлением советских войск, Манштейн решил совершить обходной маневр вдоль железной дороги на Прохоровку, где путь казался более свободным. Наступательный маневр был намечен на 6 июля.

- Мы раздавим вас! – со злостью кричал немецкий солдат. – У нас танков и самолетов больше, мы сильнее вас!
Взятый в плен разведчиками, он хорохорился и  ругался. Его слова, переведенные на русский язык, неожиданно покрыла волна хохота, и немец в недоумении умолк.
- Скажи ему, - обратился Баранов к переводчику, - что у нас только в этом году произвели 36 тысяч самолетов и 19 тысяч танков, и мы не только их, фашистов, погоним, но и всех союзников Гитлера, в том числе «голубую» дивизию Испании.
В штабе при допросе немец выложил приказ немецкого командования о начале наступательного маневра 6 июля в 3 часа 30 минут утра. Тут же было решено опередить врага и на час раньше начать артподготовку. Она оказалась настолько неожиданной и мощной, с участием многочисленных «катюш», что только к рассвету немцы пришли в себя, и в их войсках появилось какое-то движение. Но первая танковая армия, в которой был и лейтенант Баранов, уже накатывала по всему фронту.
… На десяток километров в ширину растянулись в первом эшелоне танковые корпуса. Расстояние между противниками сокращалось, и вот уже первые раскатистые выстрелы потрясли округу. Друг на друга шли сотни танков.
- Командир, пора! – крикнул Баранову стрелок. – Поджарим им хвосты!
Леша Царев был маленького роста, и в танке, где четверым становилось тесно, занимал немного места, но не только поэтому он угодил в экипаж. Баранову нравился этот веселый неунывающий паренек, поддерживающий дух и настроение.
- Давай! – приказал заряжающему Баранов, наводя прицел телескопа, и, после того, как тот вогнал в «седалище» пушки снаряд, резко надавил ногой на «гашетку». Выстрел. Второй. Третий…Потом считать перестали. «Заряжай!» - «Огонь!». «Заряжай!» - «Огонь!»… К полудню над полем стоял сплошной гул. Ревели танки, выли самолеты. Горели деревья, кустарники, металл, человеческие тела. Сквозь плотную завесу пыли и дыма едва проглядывал багровый диск солнца. На лицах экипажа – копоть и пот, комбинезоны в пыли, которая, казалось, проникала всюду, забивая нос, уши и рот. Жарко, душно, выхлопные газы перехватывали дыхание. Нестерпимо хотелось глотка свежего воздуха. Но его не было нигде, ни внутри, ни снаружи.
- Товарищ лейтенант, не могу! – водитель в изнеможении откинулся назад. –  Ноги!
- Отставить! - заорал Баранов и рубанул перед собой обожженной горячим металлом рукой, но, видя, что водитель судорожно глотает воздух, сунул ему фляжку с водой. – Миша, браток, потерпи! Сейчас я их, гадов! Лешка, к пулемету! Вон как драпают, лупани им вслед!               
И танк, простоявший всего минуту, вновь трогается вперед. «Заряжай!» - «Огонь!». «Заряжай!» - «Огонь!»… Несколько раз их подбрасывало так, что головами стукались об железки, и сознание отключалось в короткой контузии. То были попадания вражеских снарядов, оставляющих на передке машины всего лишь глубокие вмятины, потому что у них был мощный танк КВ весом 60 тонн и толщиной лобовой брони в 15 сантиметров. Потерялся счет времени,  заряжали, стреляли, маневрировали, вырываясь вперед и возвращаясь назад, и было уже  непонятно, то ли от их выстрелов загорались вражеские машины, то ли от попаданий юрких Т-34…И страха, который одолевал в начале, уже не было. Оставалось одно чувство, что этому кошмару не будет конца. Онемели тела, перед глазами плыли кроваво-серебристые круги…   
К вечеру измученные противники, уже смешавшиеся техникой и расстреливающие друг друга в упор, начали отходить в свои тылы. Немецкие «тигры» и «пантеры», лишенные в ближнем бою своего огневого преимущества, успешно поражались нашими танками, и было жаль, что пришла темнота, но и сил на продолжение боя ни у кого не оставалось. Полумертвые, танкисты выбирались наружу, сползали на землю и никак не могли надышаться. Появились передвижные кухни. Ели медленно и много, отказа в добавке не было…
- Слава богу, остались живы, - Леша Царев, вытащив папиросы, закурил – Голова, правда, гудит, будто теща по ней настучала.
Закурил весь экипаж, кроме командира. Сидя на земле, прислонившись спиной к теплым, еще не остывшим до конца гусеницам танка, Баранов долго смотрел на товарищей, потом тихо сказал, что отдан приказ по взводам о завтрашнем наступлении, в котором, возможно, вместе с противотанковой пехотой придется идти в рукопашную, которая оставляет живыми по случаю. Как бывает всегда накануне пугающей неизвестности, каждый задумался о своем, родном и близком. Прикрыв глаза, унесся воспоминаниями о прошлой жизни и молодой лейтенант.
…Он видел себя восьмилетним мальчиком, тринадцатым ребенком в семье Василия Васильевича и Веры Ивановны Барановых, видел деревеньку Ивановку, что была в Белозерском (ныне Октябрьском – прим. автора) районе Оренбуржья, саманный домик, в котором они жили до 1928 года. В памяти, перешибая друг друга, отрывисто мелькали события, эпизоды, сцены. «Ты куришь?» - отец, похоже, не собирался наказывать, узнав о тайном баловстве малолетнего сына, был он человеком мягким, но порою выдавал такие слова, что приходилось задумываться.  «Ну, и кури, - продолжал отец. – Только кури при всех и много, как все мужики. А так – не переводи табак». Табака было вволю – рос он на задах в огороде, но много курить не получилось – уже на третий день появилась такая одурманивающая тошнота, что бросил совсем. А вот он с удочкой на речке. Ранним утром стелется над ней белесый туман, вода теплая. Тихо, только всплеск играющей рыбы. От предвкушения первой поклевки волнующе екает в груди. Клевало всегда хорошо, и попадались такие лини, что вытаскивал их с трудом. Но леска выдерживала. Делали ее из конопли, был такой сорт, который сажали в огородах все деревенские, чтобы получать после обработки тонкую и прочную нить. Ткали коврики на полы, одежду, одеяла. Жили впроголодь. Родители работали на соляном руднике, но получали мало. Отец иногда ходил к колхозному начальству, выпрашивал плошку-другую зерна. Его перемалывали каменными жерновами в муку, которую понемногу добавляли в кипящую воду – получалась затируха. В годы НЭПа жить стало лучше, но потом семья угодила в список раскулачивания, хотя отбирать-то было нечего. Отец тяжело вздыхал, мать, как могла, успокаивала его и детей, которых к тому времени осталось в живых шестеро. Образы матери и отца, простых людей, затюканных жизнью, всегда усталых и покорно несущих свой крест, но таких родных и близких, всплывали теперь в воспоминаниях и заставляли думать, что ради них не страшно умереть, если придется завтра быть убитым. Мелькали в памяти совхоз «Уранбаш» (Октябрьский район – прим. автора), Соль-Илецк, Туркмения, Казахстан, куда закидывала семью судьба, и где пришлось работать вместе с отцом в геологической партии, на хлопковом заводе, разнорабочими на различных предприятиях…
- Товарищ лейтенант, - кто-то настойчиво тряс его за плечо, и он приоткрыл глаза. – Хочу сыграть на гармошке. Я тихо.
- Почему же тихо? Играй в полную силу, пусть и немцы услышат. Пусть знают, гады, что мы в полном здравии, что завтра будем их бить в хвост и гриву! Будем?
- Еще как! – и Леша Царев, душа экипажа, лихо развернул меха. Понеслась, покатилась далеко вокруг веселая, бесшабашная кадриль, достигая, может быть,  вражьего стана и пугая его.

Историческая справка. Советское командование, своевременно угадав маневр Манштейна, по приказу Ставки организовало переброску к Прохоровке 5-ой гвардейской армии генерала А.С. Жадова и 5-ой гвардейской танковой армии генерала П.А. Ротмистрова, подкрепленной 18-ым танковым корпусом генерал-майора танковых войск Б.С. Бахарова. Марш-бросок длился 5 дней. Это был первый опыт переброски целой танковой армии на расстояние почти в 300 километров своим ходом. Продвижение Манштейна в это время продолжала сдерживать 1 танковая армия.

Чудовищная картина открылась на рассвете. На многие километры вокруг продолжали дымиться поля, изрытые сплошь гусеницами танков, многие из них застыли искореженными грудами металла, на которых там и сям виднелись трупы убитых. Баранов смотрел в бинокль и впервые сознавал, в какое грандиозное, страшное, адское, уму непостижимое пекло ввергнута его страна. Внутри нарастала неимоверная ярость, и он напутствовал экипаж дрожащим от волнения голосом: «За Родину!». Сигнальные залпы минометов, пронзивших небо огненными стрелами, бросили их в атаку. Через некоторое время стало ясно, что действительно без рукопашной не обойтись – уж слишком дерзко и успешно действовала вражеская пехота, но вот неожиданно поступил приказ об отступлении. Мудрые полководцы сделали верный тактический ход – без лишних потерь в живой силе изматывать врага, увлекая его в тылы и задерживая продвижение на Прохоровку. Немцы «клюнули» и беспорядочно ринулись за нашими танками, группами углублялись в тыл, да так, что угождали во фланговое окружение. Тут-то и «накрывали» их наши. Баранов разворачивал пушку и чуть ли не упор расстреливал врага. Немцы покидали подбитые машины, их добивали пулеметным огнем. На целые сутки удалось задержать ослабевшие главные силы Манштейна, рвущегося к Прохоровке.
Историческая справка. Железнодорожная станция Прохоровка между Курском и Белгородом вошла в военную историю как Бородино или Амьен. Здесь произошло крупнейшее встречное танковое сражение, в котором участвовало одновременно с двух сторон до 1200 танков и самоходных орудий. На пике боя 12 июля они сошлись в жестоком таране, и артиллерия прекратила огонь, авиация – бомбежку. Танкисты, потерявшие свои боевые машины, сходились в рукопашных схватках. Враг выдохся, и через три дня его погнали на запад. По левому флангу фронтального наступления вновь подключили 1 танковую армию.

Баранова, теперь уже старшего лейтенанта, назначили командиром танкового взвода. Свое назначение он отметил единым выстрелом всех орудий, поставленных шеренгой, по отступающему врагу. Навел прицел на дальность, открыл башенный люк, вылез наверх и по рации рубанул: «По врагам Родины – огонь!». Позже командование назначает Баранова начальником-распорядителем ГСМ, обеспечивающим горючим 120 машин 6-ой танковой и 18-ой автомобильной бригад армии.

3.От Софии до Мукдена

… Горело село, подожженное отступающими фашистами, задыхались в дыму яблоневые сады. С пригорка нещадно поливал свинцовым огнем вражеский пулеметный дот.
- Пригнись! – крикнул Баранов молодому  красноармейцу, который лежал на земле и хотел привстать. Был он без пилотки, кудрявые волосы разметались в разные стороны, и парень то и дело подправлял их рукой.
- Товарищ старший лейтенант, я его, гада, руками задушу! Он же всех наших перебьет!
- Подожди! - Баранов пытался точным выстрелом из пистолета угодить в амбразуру. Затрещал чей-то автомат, потом другой, третий, окучивая пулями  дот. На какое-то время он умолк, но потом вновь заработал, не давая продвигаться по дороге каравану автомобилей с боеприпасами и горючим. Чья-то фигура метнулась перебежками вперед, прижалась к земле. Баранов узнал в ней того самого красноармейца, что был без пилотки. «Куда?!» - хотелось крикнуть Баранову, но красноармеец уже стремительно, прямо по центру возвышенности, полз к вражескому доту.
- Не стрелять! – скомандовал Баранов. – В обход! – и он быстро стал ползти в сторону, увлекая за собой солдат. «Не успеем, убьют!», - стучало в голове. Но красноармеец благополучно добрался до верха и метнул гранатой в дот. Раздался взрыв, однако пулемет продолжал стрелять. Он кинул еще одну гранату. Бесполезно! И парень метнул свое тело прямо на ствол пулемета. Тот чавкнул и захлебнулся навсегда. Кровью солдата. Баранов, видевший уже не один десяток убитых, едва удержался от рыданий. Голубые, вмиг остекленевшие глаза паренька уставились в небо и уже не понимали, что в этом мире больше не увидеть им ни родителей, ни любимой девушки, ни товарищей, ни этого ослепительно сияющего солнца. Звали его Антоном Михеевым. Ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. По странному совпадению, случилось это около одноименного села Антоновки на Полтавщине.
- Много наших воинов полегло в Отечественную войну, - дрогнувшим голосом говорит Александр Васильевич и вновь лезет в карман пиджака за таблетками. – А в памяти до сих пор держатся эпизоды, в которых мои товарищи показывали чудеса храбрости.
…Участвуя в освобождении Молдавии, первая танковая армия, форсировав реку Днестр, продвигалась к Кишиневу. Около села Григориополь три красноармейца везли снаряды. Остановились рядом с лесом. Смотрят – едет немецкая машина. Остановилась. Два фрица вошли в избушку, где проживал лесник, а третий стал налаживать что-то в моторе. Недолго думая, наши ребята подбежали и нокаутировали его прикладом автомата. Вернулись ушедшие. Одного застрелили, другого взяли в плен, позже на допросе он выдал ценные сведения о дислоцировании вражеских войск. Солдат наградили медалями «За отвагу».
…Упорное сопротивление оказали немцы у села Бренла в Румынии. Командир танкового батальона Перепелица направил два танка на помощь пехотинцам. Танки обошли лес и на большой скорости атаковали немцев с тыла, уничтожив четыре пушки, три пулеметных расчета и около шестидесяти солдат. Экипажи были удостоены орденов Красного Знамени.
… На границе с Болгарией наша разведка захватила «языка». Пленный сообщил, что через два часа в районе города Пливен начнется наступление немцев. Командир пехотного полка обратился к командиру 206 танкового полка за поддержкой. Два мощных танка КВ только за одну атаку, укрывшись в засаде, уничтожили 8 вражеских танков.
… В Болгарии советских воинов встречали хлебом-солью. После освобождения города Пливен 24 марта 1945 года 18-ую автомобильную бригаду доукомплектовали личным составом и в конце апреля отправили на Восток. На границе с Китаем всех танкистов, в том числе и Баранова, зачислили в 111-ую танковую дивизию. А 8 августа, как известно, Советское правительство объявило войну Японии. На танке с боями Баранов дошел до Мукдена – столицы Манчжурии. И только в июне 1946 года был демобилизован, вернулся домой – в Соль-Илецк, где возглавил вторую часть военкомата.

               
4.А сердце помнит до сих пор

…Он сидел рядом с гробом, всматривался в лицо жены Анны и не хотел смириться с тем, что ее больше нет, что вот так просто можно лишиться любимого человека, с которым прожил почти четверть века. Присели с обеих сторон дети – Ирина и Саша, прижались к отцу, и он, не сдержавшись, скупо, по-мужски заплакал. Уходила дорогая женщина, мать, и они все без нее неожиданно почувствовали себя одинокими и как бы ненужными на этом свете.
Подходили родственники, чужие, все, кто знал Анну Степановну Баранову и считал своим долгом проститься с ней. На дворе стоял январь 1977-го, и был мороз. Тоненько потрескивали в доме зажженные свечки, испуская елейный дух, молились и кланялись в пояс люди.
Ему предлагали выйти на улицу, отдохнуть, подышать свежим воздухом, а он не хотел. Понимал, что жена мертва, но в мыслях продолжал цепляться за нее, как за живую, такую же молодую и красивую, какой была она, когда познакомились. В августе 53-го, будучи уже начальником Соль-Илецкого ГАИ и еще холостым, он заприметил на танцах в клубе застенчивую миловидную девушку. Пригласил ее на вальс, а потом проводил домой. Оказалось, что она тоже из бедной и многодетной семьи. Стали встречаться, общаться, чувствуя, что с каждым днем все больше и больше нравятся друг другу. Так родилась любовь. И к Новому году сыграли свадьбу. Это была даже не свадьба, а скромное застолье с приглашением одной знакомой семьи.
А как они радовались, когда на свет появился Саша, их первенец! Лучистые глаза Анны, крохотная мордашка сына, волнующее чувство, что он теперь отец – все это запомнилось на всю жизнь, прошло через сердце, и сейчас, перед гробом, ввергало в смятение и неимоверное сожаление от потери. Смотрел на покойную жену и видел ее то хлопочущей у плиты, то намывающей полы, то стирающей одежду, то вплетающей бантик в косы дочери, - видел ее такой славной, такой домашней…
В те годы ему было нелегко. Фактически одному, без помощников, приходилось обслуживать три района. На мотоцикле в жару и холод колесил по селам – то участвовал в расследовании ДТП, то проверял сельхозтехнику. Выходных не было. Возвращался домой, и всякий раз Анна встречала его сочувствующим заботливым словом и вкусной едой. Случалось, приезжал и ночью, и под утро – она вставала, собирала на стол, шепотом рассказывая о прожитом дне.
После похорон в доме воцарилась тоска. Пустотой наполнилась жизнь. Автоматически собирался на службу, машинально ел, равнодушно воспринимал рабочие будни. Не сразу, только по истечении длительного времени стал приходить в себя, сознавать, что надо брать себя в руки. Ради детей, друзей, порученного дела. И лишь год спустя в доме появилась новая хозяйка.
- Анну Степановну я помню до сих пор, - говорит Александр Васильевич. – До конца своих дней буду благодарен ей. Она подарила мне чудесных детей, она скрашивала мои тяжелые будни. Мне везло на хороших людей. Что на войне, что на работе, что в семейной жизни. Вот уже тридцать один год со мной Татьяна Акимовна, ставшая для нашей семьи второй матерью, а для меня – верной и любимой подругой.
Кто не знает в Курманаевке эту восьмидесятилетнюю женщину? Она долгое время – 38 лет! - работала бухгалтером в больнице, была, что называется, на виду у людей, и разве что нынешняя молодая поросль в образах продвинутых юношей и девушек, озабоченных компьютерами и стремительно несущейся, насыщенной информацией жизнью, мало что может сказать о ней. Испытавшая ужасы войны на Смоленщине, в тылу, работавшая девочкой-подростком на Победу, она еще с того времени научилась ценить доброту, быть великодушной к людям и страждущей за них. Не поэтому ли Татьяну Акимовну, все еще подвижную, энергичную, можно видеть в певчих группах на проводах в последний путь, где в молитвах и сострадании к родственникам покойных проявляется наивысшая энергетика души?
- Все эти годы у меня надежный тыл, - с гордостью говорит Александр Васильевич. – Десять лет я был начальником Курманаевского ГАИ, тогда - в шестидесятых - это было непросто, и Татьяна Акимовна всегда заботилась обо мне.
Все тот же мотоцикл «Урал», все те же разъезды по тряским дорогам. А зимой – лошадь и сани, тулуп и валенки. Однажды он, окоченевший от холода, еле доехал до Андреевки, зашел в чайную и выпил там сто граммов водки. Единственный случай, а доложили-таки услужливые люди  начальству, и его пригласили на «ковер». Женщина, секретарь парторганизации, все пыталась внушить ему, что от водки можно в дороге замерзнуть насмерть. Тем и ограничилась, потому что понимала тяжкую долю автоинспектора. Что и говорить – «голосовал» на дорогах, ходил и пешком! Но и в этих условиях  сумел создать на местах целую сеть общественных помощников.
- Работали мы дружно, - вспоминает Геннадий Николаевич Солодилов, который трудился в те годы с Барановым. – В ГАИ нас было всего двое, но мы не унывали. Александр Васильевич научил меня практически всему, что являлось главным в нашей службе, и когда уходил на пенсию, передал, как преемнику, свой жезл.
Прошло уже много лет, но Баранова-автоинспектора в районе помнят. Он был одним из лучших в Оренбургской области, о нем писал «Южный Урал». Даже сейчас некоторые тогдашние водители, встречая его на улице, говорят ему: «А помнишь, Васильевич, как ты меня наказывал? Правильно, между прочим, делал!» - и дружески похлопывают по плечу.
…Перед уходом я предлагаю сделать фотоснимок супругов на память. Убеленные сединами, они садятся рядышком на диван. Как два - все еще животворных деревца…



 

      
   
         

   
 
 

      

   

               
               


Рецензии