Вороний остров

        Чуть больше часа неполным ходом шли мы на боте до Вороньего острова. Московский товарищ наш попросил не торопиться, чтобы получше разглядеть и острова и деревни на них, и часовенки. Внимание его привлекла небольшая лодка с загнутым носом на которой гребли вёслами две старушки. Палыч аж рот открыл от удивления. Сидели они лицом к лицу, что для гребцов необычно. Старушки ловко управлялись с вёслами. Чувствовалось, что такой способ езды дело для них привычное.

–Гляди–ка, Лёха! Это что за чудо такое?

– Что тебя так смутило?

– И лодка необычная, и чтоб этак гребли я никогда не видел. Разве это удобно?

Дугин улыбнулся.

– Лодка для этих мест самая простая, кижанка называется по имени знаменитого острова, но шьют такие лодки почти по всему Заонежью.

– А зачем нос у неё загнут назад?

– Воротом вытаскивать удобно, железное кольцо в форштевень ввинчивать не нужно, к дереву привязать или на прицеп лодку взять – на все сгодится. Лодка ходкая и волну хорошо держит.

– А бабульки как додумались так грести.

– Опять же удобно. Заскучалось им, вот и поехали на соседний остров к подружкам чайку попить, да новости послушать. Они же не на гонках по гребле. Рулевой не нужен. Та, что на корме подруливает, опять же в дороге и поговорить можно и не тесно, как вдвоем на одной скамейке. Можешь на Волге рассказать, глядишь, и им понравится.

На острове вновь мы увидели бревенчатую большую часовню. Стоянку на острове мы и сделали.

До той часовни, что была нами увидена на Вороньем острове, этой было далеко. С маковкой, но без креста, она была еще в не очень плохом состоянии, несмотря на местами прохудившуюся крышу. Однако икон в ней не было, колокольни тоже.

Вдоволь мы накупались в онежской прозрачной воде. Нежились мы под ослепительным июльским солнцем, пока, в результате, не обгорела до боли, кожа спины. Накинув рубашки на свои облезающие красные плечи, обошли мы весь небольшой этот островок.

Недалеко от большой часовни обнаружили мы небольшое деревянное сооружение, что было ближе к берегу. Конечно же, заглянули мы и в него. Оказалось, что это тоже часовенка и, судя по всему, еще гораздо более старая, чем большая. В ней на приступочке над полом был какой–то крест, грубо вытесанный из камня. Крест был массивный больше полуметра высотой и практически равносторонний. Камень был похож на известняк. На нем виднелись остатки изображения какого–то святого, нанесенное явно не современной краской. Скорее всего, этот крест был здесь со времени еще до патриарха Никона.

Мы с интересом разбирали надписи на деревянных стенах часовенки. Частью они были вырезаны ножом или углом стамески, частью были написаны на выструганной части брёвен простым карандашом. Тот, кто писал, сильно нажимал на карандаш,

поэтому слова видны были хорошо. Были там записи относящиеся 18 и 19 веками Разбирать эти надписи было очень интересно.

Некоторые я до сих пор помню: «Шли на ярмарку с соленой рыбой из Повенца в Петрозаводск в 4 соймы. Было нас 6 мужиков и 2 жены. Шторм жестокий здесь три дня пережидали и молились о спасении».

Были записи и о санных поездах с товаром. После остановки, поклонения кресту и моления, возчики свой путь продолжили.

Наличие такого количества настенных записей подтверждало, что путь этот до постройки железной дороги на Мурманск, был весьма оживлён.

Дугин нам доходчиво рассказал, как в 17 веке везли через эти места поморскую соль, пушнину и железные изделия, позднее еще и Соловецкие латунные иконки, изукрашенные эмалью. Соленая рыба из здешних мест и лосятина с медвежатиной, спросом всегда пользовалась в Петрозаводске, да и до Петербурга их зимой довозили. А обратно уже поморы и заонежане везли в свои селения столичные товары.

Солнце после полудня стало прятаться за небольшие облачка.

– Поехали, порыбачим, – предложил наш походный командор.

Он уже успел с берега поймать на спиннинг щучку килограмма на два.

Оказываться никто не стал и вскоре мы уже закидывали удочки на луде в километре от острова. Клёв был невероятный. Полосатые красавцы окуни на перебой хватали червяка, когда он только шлепался об воду, не давая ему утонуть. Временами умудрялась между ними как–то просунуться крупная плотва. Мы их потом взвесили. Десяток потянул больше чем на три килограмма.

Наш московский друг буквально захлёбывался словами, выражавшими неописуемый восторг от рыбалки. Особенно его восхищало, что в прозрачной воде он видит, где стоит рыба покрупнее, и есть возможность удочку закинуть поближе к ней.

Между тем начал потихоньку подниматься ветер. Было принято решение сниматься с якоря и идти на Петрозаводск. Вскоре мы уже огибали остров Кижи с его собором и Климецкий остров, только уже с другой стороны, пройдя судовым ходом рядом с Гарницким маяком. Шхера издавна спасала рыбаков от волн и ветра. Помогла она и нам.

Когда бот снимался с якоря, капитан нам с Юркой поручил приготовление ухи. Голод, как известно, тётка, а мы все за купанием и рыбалкой, не вспоминали до отъезда о еде. Мы взялись за привычное дело и когда шли Кижской шхерой уже уплетали наваристую уху. Припозднись мы немного, и обедать было бы весьма затруднительно. Вскоре мы уже вышли из шхеры, взяв направление на Петрозаводск.

Ветер задувал с северо–востока. Решили идти не прямым курсом, а так, чтобы материк хоть немного прикрывал от ветра. Это несколько спасало нас от сильной бортовой качки при переходе через залив Большое Онего. Потом, прижимаясь к Шардонским островам, острову Суйсарь, мимо Ялгубы и Пиньгубы, пройдя между Ивановскими островами, добрались мы до стоянки в гавани Петрозаводска, повторив, на своем боте старинный путь от Заонежья до Петрозаво