Сельский дурачок и национальная идея

    СЕЛЬСКИЙ ДУРАЧОК И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ

    У нас в селе Никольском жил инвалид Лёня. Он родился одиннадцатым в семье. Разница в возрасте со старшей сестрой Зоей составляла у него больше тридцати лет. Была ещё у него сестра Надежда, по возрасту годящаяся ему в матери. Надёнка, так он её звал, опекала его после того, как их пожилая мама умерла. Сколько я Лёню знал, так он и жил со своей Надёнкой в старой и убогой деревянной хибарке.
    В детстве его называли Лёней-дурачком. Он перенёс менингит, что отразилось на головном мозге. Лёня хромал, а правую руку всегда держал в кармане – она его не слушалась. Такие несчастные дети обычно бывают изгоями. К счастью, мальчишки Лёню особо не задирали, учителя из сочувствия ставили ему тройки и переводили в следующий класс. Но всё-таки дважды его оставляли на второй год.  Будучи старше моего папы, Лёня оказался с ним в одном классе.
    Мой папа Саша воспитывался без отца – тот погиб на войне в 1944 году. Папа Саша вырос отзывчивым и имел природную скромность. Лёня-дурачок, чуткий на доброту, привязался к нему и старался быть к Саше поближе. Бывало, ходил за ним как хвостик. Работает Саша на колхозном поле – Лёня где-то рядом, сидит с книжкой и ждёт указаний, а то и сам предлагает: «Саня, давай, я тебе воды принесу, или ещё чего помогу…» Ну, Саша время от времени его и попросит что-нибудь подержать, или за водой сбегать в жаркий день. Лёня всегда стремился кому-нибудь помочь или оказаться полезным. На старых фотографиях моего папы обычно можно найти и Лёню – где-нибудь за спиной или сбоку.
    Потом мой папа отслужил три года армии – попал в танковую часть, в Западную группу войск в Германии. После демобилизации к нему в Никольское стали приезжать погостить друзья – однополчане. Папа гулял с ними по селу, друзья ходили до соседнего посёлка Салтыковка, где был кинотеатр, парк и лодочная станция на большом пруду. Они и Лёню с собой брали. На многих фотографиях тех лет я легко узнаю Лёню, обычно стоящего в сторонке и прячущего руку в карман. Разумеется, дурачком тогда его уже никто не называл. Скорее могли назвать словечком, обозначающим любителя выпить.
    Когда у папы появились я и мой младший брат Вася, он и нас познакомил с Лёней. Для нас с братом он был загадочным дядей Лёней. Папа иногда заходил к нему, и нас с Васей водил – мы могли посидеть у него, попить чайку, помочь инвалиду по хозяйству – собрать смородину или яблоки, что-нибудь прибить гвоздями, поправить забор или починить калитку…
    Сейчас я думаю – это очень хорошо, что у нас был дядя Лёня. В общении с ним мы учились сочувствовать человеку. Уходя от него, каждый раз переживали ощущение неловкости за его нетрезвость, неустроенность и несчастную судьбу. У него в гостях мы проходили что-то вроде школы доброты. Конечно, дядя Лёня и нам старался сделать что-нибудь полезное – угощал сладостями и говорил добрые слова. Часто он был подвыпившим, но никогда мы не видели его злым, шумным или агрессивным. Потом наши встречи стали редкими – мы переехали из Никольского в город. Но всякий раз, как приезжали в родное село, старались зайти к дяде Лёне и радовались, что он жив-здоров.
    Со временем визиты на малую родину стали нас с папой и братом всё больше и больше огорчать – село превратилось в большую замусоренную стройку. С запада Москва безжалостно наступает стеной небоскрёбов, все колхозные поля оказались утыканы особняками, вековые дубы и липы порублены. Старинное русское село наводнилось выходцами с Азии и Кавказа, теперь уже коренных жителей найти непросто…

    Недавно я посетил своё Никольское. Новые зажиточные хозяева снесли мой родной домик и построили здоровенный коттедж за высоким глухим забором. На территории начальной школы, куда ходили мой папа и дядя Лёня, всё закатано в асфальт и громоздятся автомастерские. Все деревья бывшей школьной усадьбы спилены, пруд завален строительным мусором и залит нефтепродуктами.
    Похоже, у нас наконец-то появилась «национальная идея»: превратить  Подмосковье в обетованную землю для строителей и пересыльный лагерь для беженцев из России, откуда они со временем, взяв ипотеку, смогут переселиться в какой-нибудь другой Рай на Земле.
    Пошёл посмотреть место, где жил дядя Лёня. До нас с папой давно ещё дошла печальная весть, что он «присоединился к большинству». По дороге любуюсь диковинными кирпичными заборами и слушаю иностранную речь, вспоминаю папин рассказ о послевоенном Никольском – тогда заборами от своих соседей отгораживались лишь считанные единицы, называвшиеся односельчанами словами «жлоб» и «куркуль», что означало – нескромный.
    Некогда скромный, тихий и зелёный переулочек, где жил дядя Лёня, превратился в скопление особняков. Они были такими аляповатыми и гигантскими, словно их возводили для себя тролли.
    Пожилая русская женщина катила по переулку тачку со скошенной травой. По её совершенно не городскому облику я догадался, что она родилась в Никольском. Заговорил с ней, достал старые фотографии села. Так и оказалось – мы были настоящими земляками! Женщина много рассказала о местных жителях – кто спился, кто уехал, кто умер. Вспомнила двух моих одноклассниц, живущих в этой части села. На фотографиях, что я ей показывал, она опознала многих наших односельчан. Лёню она тоже сразу узнала. И поведала, что с ним произошло на старости лет.
    Дядя Лёня умер в больнице – к нему на улице пристали молодые подонки и зверски избили. Кто это сделал неизвестно. Да и кому надо искать? Это не имеет отношения к новой «национальной идее».