Всему своё время 2

1.

- Ну вот, ещё один всадник без головы ворвался в науку! – провозгласил физик, выводя мне огромную двойку в журнал, аж на две клетки. – Садись. И чтобы за версту тебя не было видно у Физтеха, никакие курсы тебе не помогут…

Класс поддержал учителя дружным смехом. И я вместе со всеми. Обижаться на физика не имело смысла. Он был абсолютно прав во всём, что касалось этой самой физики. Он был её фанатом (недавно закончив Физтех) и совершенно алогичной личностью, решив посвятить себя не только чистой науке, но и нам, недоумкам, два раза в неделю в свободное время.  Да разве можно обижаться на человека, который читает на переменках справочник по высшей математике или задачник по квантовой физике, как художественную литературу: то громко хохоча, то ругаясь, как младший школьник и делая пометки на страницах: «Да это уже давно устарело! И как эту муть решать, если корректор дурак?! Перепутать «кю» с «мю» - «мюдак»!».

У меня даже от сердца отлегло:  теперь можно спокойно вычеркнуть физику из списка десяти предметов для подготовки к экзаменам. Я был «неопределившимся», а посему, не имея ни малейшего представления, какую область науки осчастливить своим вмешательством,  судорожно тыкался в разные  справочники и сайты, пытаясь найти подходящий вуз.

Вот братья Свешниковы уже всё про себя знали и с девятого класса спокойно долбили несколько предметов, а остальные отодвинули на второй план. Толик зубрил химию и математику, так как шёл по отцовским стопам в мединститут. А Витька, с трудом отбившись от продолжения династии, выбрал для себя информатику, хотя честно говоря, был силён во всём – от литературы до физкультуры.

Моя же слишком разносторонняя личность металась в поисках ориентиров. Я и в МАРХИ ездил на курсы к дяде Боре Архангельскому, и пытался объять биологию сразу за все упущенные  школьные годы с помощью приставленного ко мне репетитора от дяди Бори Рабиновича. Но столько знаний за один год моя голова была не способна вместить. Тем более, большую часть времени я был занят прокручиванием воспоминаний, ковырянием сердечных ран и сожалением об упущенных возможностях.

Друг пропадал весь сентябрь, не появлялся даже на тренировках. Я был не готов так долго не видеться. Впадал в отчаяние и ступор, отключаясь от активного восприятия жизни на несколько дней. Витькины чудесные порошки уже давно кончились, и тоска накатывала с новой силой. И только на последней тренировке перед сборами я увидел его кислотную ветровку на беговой дорожке стадиона. Сердце сразу затрепыхалось как бешеное, забилось в кадыке, меня даже замутило от волнения.

Ребята разминались кто во что горазд, пока тренер носил в администрацию  наши документы для спонсорской поездки. Я избегал сближения с Тёмкой, хотя всей душой стремился именно к этому. Боялся своей реакции. Боялся его равнодушного взгляда. Наконец свисток привёл нас в организованное состояние. Тренер измывался не на шутку, не давая отдышаться.

Через полтора часа мы наконец-то ввалились в раздевалку мокрые насквозь. Наставник раздал всем памятки для поездки, выдал ЦУ и пару матюгов, и мы стали переодеваться. Ещё некоторое время обсуждали, кто с кем будет в номере в отеле, кто что из спиртного возьмёт с собой, и как мы будем отрываться.

- Как же, дадут нам оторваться, - усомнился Свешников-младший. – Тренер, спонсор, врач, ещё чьи-то мамаши поедут на нашу голову. – Слушай, Минаков, неужели твой папаня оплатит всю эту тусовку?

- Так с нами ещё директор стадиона едет вместе с женой! – Минаков раздувался от гордости, как будто это его заслуга. – Мой отец оплатит всё, что я захочу.

Последнее замечание было лишним, прозвучало слишком выпендрёжно и неуместно. Все сразу отвернулись от Минакова и перестали обращать на него внимание. Как ни странно, Артём не уехал в тонированном мерседесе, а пошёл с нами на остановку. Свешниковы предложили завалиться к ним в гости, так как родители были на даче.

Закупив по дороге пива и сигарет (настоящие спортсмены!) мы расположились прямо на полу огромного зала. И как это мамаша-Свешникова умудряется поддерживать идеальный порядок в пятикомнатной квартире – всё на своих местах, ни пылинки, ни бумажки на полу! Я усмехнулся, вспоминая вечный хаос в нашей берлоге. Мать никогда не считала уборку достойным занятием.

Пиво сразу расслабило, и я уже мог задерживать на друге взгляд и не краснеть, скрывая лицо за дымом сигареты. Обсуждали всё сразу – и поездку, и школу, и планы на будущее. Артём рассказывал о своих «достижениях»:

- Я всё же сдам ЕГЭ на всякий случай. Мало ли, вернуться придётся. А вообще-то, я уже почти поступил в Университет. Сертификат по английскому есть, ЕГЭ приложу и всё, никаких экзаменов. Они как на мои разряды посмотрели и футбольное портфолио, сразу скидку сделали за обучение. Так что я уже в списках. А вы парьтесь, неудачники!

Он говорил шутливо, без снобизма, но я внутренне вздыхал: мне ещё придётся столько усилий приложить, а у него уже всё решено.

- А потом меня сразу «обженят» на дочке отцовского совладельца – так сказать, для укрепления бизнеса. Всё в семью! Как у Ротшильдов…, - Артём засмеялся. – Повезло ещё, что она страсть как красива и не толстая.

Я тут же сжался от этих слов и почувствовал себя самым несчастным.

- И я сразу женюсь, как только хорошую встречу, - вставил Толик. – Надоело с этим охламоном тусоваться, - он ткнул брата в плечо. – Ни себе, ни людям…

- А куда торопиться? – парировал Витька. – Правда, Лёша? Мы будем с тобой старыми холостяками. А вы, дураки, и свободы не почувствуете.

Мы ещё погоготали, покурили. Артём засобирался домой к себе на пятый этаж. Я поднялся следом, типа «и мне пора». А самому хотелось хоть немного побыть наедине, постоять рядом, уловить его запах. На лестничной площадке он стал рыться в рюкзаке, ища ключи:

- Чёрт, неужели посеял? – Артём вытряхнул всё содержимое мешка на пол.

Выпал мобильный, наушники. И пока он отвернулся за ними, я молниеносно схватил его мокрую от пота футболку и сунул в свой рюкзак. В лифте он выскочил на своём этаже, быстро пожав мне руку (вернее, лишь слегка коснулся протянутой жаркой ладони), а я поехал вниз.

Понятно, что заснул я на его футболке вместо наволочки.

2.

Наш перелёт в Турцию прошёл как в тумане. Слишком ранний вылет, слишком долго тряслись в автобусе, непривычная для октября жара и душный влажный воздух действовали на всех усыпляюще. Очнулись уже под кондиционером в лобби отеля. Минаков-старший организовывал заселение, а тренер ставил нас парами перед лифтом как в детском саду. Все жили в двухместных номерах, за исключением взрослых.

- Так, Свешниковы в 32. Громов, Смирнов – в 37. Синицын - Минаков…, - тренер распределял нас по комнатам, не обращая  внимание на кислую морду Синицына, не жаловавшего Минакова. Да и никто не согласился бы по собственной воле с ним жить.

- А Минаков разве не с папой? – попытался отбиться Синица.
- Цыц! В тридцать пятый.

Ребята хватали свой багаж и шагали в лифт. Я сидел в кресле и напряжённо ждал свою очередь.

- Казарян, вас рядом со Свешниковыми, я полагаю? Всё равно по ночам бродить будете, так хоть далеко не идти, - пошутил тренер и сунул Артёму карточку.

Свою фамилию я пока не услышал, но друг подошёл, подхватил мой рюкзак и вскинул себе на плечо:

- Чего расселся, топай за мной, - и пошёл, не оглядываясь.

Витька скосил на меня весёлый взгляд и подмигнул. Я на ватных ногах пошёл следом, чувствуя, как полыхает краской моё лицо. 

Наш номер оказался крайним, да ещё и угловым, с балконом, выходящим на море – чудесный вид! Балконы отделялись друг от друга высокими белыми стенами, украшенными сверху ампельными цветущими растениями. Казалось, мы одни в раю! Звуки из соседнего номера гасились мерным шумом моря и отчаянным стрекотанием в горшках.

- Красотища, Лёша! – Тёмка обнял меня за плечо и встряхнул. – Да очнись ты, ходишь как замороженный…

Знал бы он…. Я же сразу выхватил взглядом огромную двуспальную кровать! Вот блин… Мы же не молодожёны. А у самого всё внизу живота напряглось и запульсировало.

- Я в душ, а ты пока кровати раздвинь! - приказал друг.

Я уныло стал разбираться с устройством громоздкого сооружения. Эх, как тогда в одном спальнике уже не будет… К нам ворвались Свешниковы. Увидев, мои попытки справиться с монстром, Витька расхохотался:

- У вас что, развод?! – и стал помогать бороться с покрывалом.
- Если надо будет, можно обратно сдвинуть, - услышал я Тёмин насмешливый голос и снова залился краской.
- Не напрягайся ты так, краснеешь сегодня весь день. Не только ведь мы замечаем, - шепнул мне Виктор. Я убежал в ванную под холодную воду.

Тренер не дал нам ни поесть, ни расслабиться. Погнал всех в автобус, выдал по две бутылки воды:

- Сейчас на стадион, тренировка. Жрать потом будете, а то вас не собрать - здесь вам не с папой и мамой. Это сборы – хоть в Африке, хоть в Арктике надо работать!

Все заныли. Разве мы не отдыхать приехали! Стадион оказался в пяти минутах езды. Прекрасное поле, только трава уже немного поблёкла от жаркого солнца. На трибунах оказались зрители – местная футбольная команда. Минаков-старший и Вик Вас сразу направились к их тренеру, пожали руки, быстро переговорили о чём-то.

- Не посрамите, ребятки. Устроим аборигенам показательную тренировку, - распорядился тренер и погнал нас…

Сорок минут показались двумя часами. Мы еле дышали. Непривычные терпкие цветочные ароматы и знойный воздух действовали утомительно. Морской освежающий ветер сюда почти не долетал. Тренер опытным взглядом определил, что пора заканчивать, чтобы произвести бодрое впечатление. Местные ребята выбежали на поле, стали знакомиться и жать руки. Многие говорили по-русски. Команда их была разновозрастная и разношерстная, смотрелось немного комично. Тренер объявил, что через три дня у нас товарищеский матч. Ну, этих уделаем в два счёта!

Мы как раз успели к обеду. Да! Спонсоры оплатили трёхразовое питание и сухой паёк! Вот так щедрость. Не иначе хотят Минакову взрослый разряд натянуть. Хоть врач и контролировал нас у шведского стола, предостерегая от обжорства и всего экзотического, мы набросились на еду, будто не ели три дня.

Наконец добрались до номера. Тёмка опять первый занял душ. А я стал распаковываться. Он вышел ещё мокрый, в одном полотенце. С длинных чёрных волос стекали струйки воды на голую грудь.

- Помнишь, как в Белом море купались? И как мы не окоченели до смерти…

Господи, ну почему он постоянно напоминает о Соловках! Я в сотый раз покраснел и побежал в душ, лишь бы не смотреть на него. Стоял под прохладной водой и пытался разложить всё по полочкам. Да, я точно запал на парня, и никакой дружбой здесь уже не пахнет. Друзья так не относятся друг к другу. С другой стороны, это он захотел быть со мной в одном номере. И эти вечные намёки: «а помнишь», «напьёмся как на Соловках», «если надо, обратно сдвинем». Возможно, он просто шутит, подкалывает…. Я и сам виноват, даю повод: постоянно краснею, прячу глаза, краду футболки (ну, этого он не заметил), веду себя скованно, не как раньше…

Когда же я, наконец, вышел, тоже в одном полотенце (а вдруг?!), то увидел Артёма, одетого в лёгкий спортивный костюм, сидящего на балконном кресле, задрав ноги на маленький столик. Кровати же были отодвинуты друг от друга ещё дальше, в разные углы комнаты, а между ними – две тумбочки. Я задрожал от обиды. Вот же, дурень, размечтался! А собственно, чего я жду?  Парень никогда не проявлял ко мне особой нежности – всё как со всеми, по-приятельски. А что до того, что было в мешке, так мы были пьяные и замёрзшие. Слишком много времени прошло, чтобы было, за что зацепиться… Я быстро оделся и убежал к Свешниковым.

Оказалось, что сегодняшние мучения не закончились.  Снова согнали в автобус и повезли на экскурсию в Кемер, потом пляж, ужин. Нас выжали, как лимон, и в первый вечер мы уснули уже в девять по местному. А с утра снова тренировка на полтора часа, море, экскурсия…

- Нет, я не выдержу такого ритма, - ныл Толик на весь буфет.
- И я уже не могуууу…, - подвывал Минаков.
- Так, отставить скулёж. У нас послезавтра матч с местными. Уж они вас погоняют. А в армии, как вы будете? Никто вам поблажек не даст. Тяжело в учении….., - и понеслось: нравоучения и цитаты из «великих». Мы же перемигивались – никто в армию не собирался…

После обеда пол команды собралось у братьев на «совещание». Решали, когда пить будем! Многие втихаря захватили с собой спиртное. Через день игра, так что накануне пить не стоило. Значит, сегодня!

- Минаков сказал, что все сопровождающие вечером сабантуй устраивают, так что для нас самое подходящее сегодня начать, - шептал Синицын, словно мы подпольщики.
- Тогда подруливайте к нам к десяти. Закуску с ужина притащим, - распоряжался Толик.

Артём положил локоть мне на плечо, шепнул в ухо:
- Хоть расслабиться напоследок.

Да что же это такое, чего он опять! Будто испытывает меня. И что значит «напоследок»?

Остаток дня прошёл как-то скомкано. Тренер собрался было погнать всех на вечернюю тренировку. Но ребята подговорили Минакова, и тот нажаловался папе, что у всех ещё не прошла акклиматизация, и что он пяточку натёр. Папаша уговорил тренера заняться более интересными делами, то есть готовиться к вечернему загулу. Но нас всё же выгнали на море. Вик Вас устроил соревнование на скорость и отчаянно дудел в свой свисток, пугая отдыхающих. Ну, никак он без него не может обойтись, как малыш без соски.

В десять вечера, после вводных установок сидеть по номерам и не высовываться, взрослые испарились из отеля в неизвестном направлении. Никто даже не пожелал остаться подежурить с малолетками!

- Вся ответственность на капитане! Кто нарушит режим, сразу - вон, домой поедет! – вот и всё напутствие. Минаков всех успокоил, что ради нарушителей папаша вряд ли лишние «бабки» платить будет, так что все десять дней – наши.

Минакова в наши планы не посвящали, но он мог догадаться, так как его сосед Синица - самый активный алкоголик в команде. Тогда Витька втихаря подсыпал ему в минералку чудесный папин порошок.

- Кстати, для тебя захватил, чтоб ты в панику не впадал, если что, - заговорщически шептал он мне в ухо. – Вот, приходится на Минакова тратить. Ты уж держи себя в руках.

Витька внимательно смотрел мне в глаза. А я смотрел на него и не чувствовал неловкости или смущения. Он всё понимает и чувствует. Есть всё же у меня друг!

Арсенал бутылок и фляг заполнил весь столик. Легче водки и коньяка ни у кого не оказалось. Даже пива. Да и на кой оно, когда всем хотелось быстрее напиться. К счастью, мы поужинали, и никого не развезло в зюзю. Но мотало капитально. О чём болтали,  над чем смеялись и не вспомнить! Курили, пили, ругали тренера и потешались над местной командой. Я заметил, что только Артём не смеялся и при обсуждении аборигенов вышел на балкон. Я вышел следом курить.

- Дай мне свою сигарету.
- Да зачем? Не нужна она тебе.
- Дай, а то я сейчас взорвусь…
- С чего бы? Перепил?
- Неа. Не допил, наверное. На всякое такое тянет…. Ты меня дотащишь до кровати?
- Конечно. Не в первый раз…, - я смутился. На какое это «такое»?

Мы молчали и курили одну сигарету на двоих. К нам вышли Синицын с Громовым. Прикурили, свесились с балкона.

- Здорово устроено, ни хрена не видно соседей. Хоть трахайся, никто не запалит…

Мы дружно посмеялись. Одновременно взглянули с Тёмкой друг на друга. Он тихо произнёс сквозь зубы:

- Вот на это и тянет. Пойду напьюсь в хлам, чтобы ничего не хотелось.

Он ушёл, а я не мог пошевелиться, переваривая его слова. Время летело быстро, ребята уже сидели кто на полу, кто бегал в ванную приходить в чувства. А парень, как тормоза потерял, пил не быстро, но одну за другой. А я больше не хотел. Наконец, решился:

- Давай, Тёма, заканчивай. А то я тебя не дотащу.

Он сразу согласился, перестал пить, как будто этого и ждал. Ребята стали уговаривать остаться, ведь детское время.  Но Виктор как-то ловко всё объяснил с медицинской точки зрения,  а Толик ему шустро поддакнул и подыграл, так что все стали сами нас выпроваживать:

- Идите, идите, трезвейте и на шухере постойте. А то тебе, Тёмка, перед тренером отчитываться…

Артём на удивление прямо дошел до номера, даже без моей помощи и, конечно же, занял ванную. В дверь постучали. Виктор зашёл в тамбур:

- Мы тут решили к Громову перебраться в номер. У него типа вид на дискотеку… Так что вы одни в этом крыле остаётесь. Ведите себя тихо.

Я не успел покраснеть, как он испарился.

- Иди в душ! – услышал я приказ за спиной. – Только быстро…, - произнёс уже чуть слышно.

Он опять был обнажён, в одном полотенце вокруг бёдер. Ох,  я дрожал и задыхался. Отчаянно тёр себя мочалкой, тревожно заглядывал в зеркало. Чёрт, прыщ вскочил на виске. Я безжалостно выдавил мерзавца.  Артём сидел на балконе и что-то пил. Я на всякий случай натянул шорты на голое тело, трусы бросил под кровать. Вышел с сигаретой.

- Что пьешь?
- Ром. С собой взял. Я тебе тоже налил.
- Не, я уже не могу.
- Пей, - снова приказ.

Мне это надоело: хватит уже меня шпынять, играть как куклой.

- Сказал «нет», что-то непонятно? – огрызнулся я. – Я не хочу напиваться. И так уже перебрал… Дай спокойно покурить.

Я прислонился к балконной стене. Она ещё тёплая и шершавая на ощупь. Парень встал и двинулся ко мне. Я шарил по стене ладонью, пытаясь не упасть от волнения.  Он встал напротив, близко, на расстоянии вытянутых рук. Положил ладони на стену чуть повыше моих плеч. Я смотрел сквозь темноту на его силуэт. Если сложить нас вместе, то его фигура как раз впишется в мою целиком. Как же он изящен. В темноте и непонятно, парень это или девушка. И опять былые сожаления охватили меня. И что меня дёрнуло влюбиться тогда с первого взгляда!

- Хорошо посидели… Леш, тебе чего хочется?
- Вообще или как?
- Сейчас…
- Курить и минералки.
- Ну, допустим, - друг передал мне со стола бутылку с водой и снова встал напротив, закольцевав меня руками. – А потом? Только не говори, что спать.
- Ну, а тебе? – было понятно, что он ждёт этот вопрос.
- Я тоже хочу курить, минералку и…. трахаться. Так  хочу, что у меня уже спазм.

Ох, слава турецкой ночи! Не видно хотя бы выражение моего лица. Ночник из комнаты отбрасывал лишь низкие тени.

- Так иди в ванную. Не знаешь, что с этим делать? – я как-то осмелел и повеселел. Стало вдруг легко и спокойно. Интрига закручивалась в тугую спираль, готовую выстрелить в любую минуту. Ну что же, поиграем…

- Не хочу сам с собой. Сюда бы девочку какую, так ведь тренер выходить не велел. Да? Что делать-то будем? – явно издевается.

Издевается, и склоняется надо мной всё ближе и ближе. И я уже чувствую запах его тела, волос, сладкого рома.

- Дай курнуть, - просит.
 Сую ему в рот сигарету. Потом затягиваюсь сам. Цветочный вкус на губах.
- У тебя сладкие слюни.
- У меня не только слюни сладкие. Хочешь попробовать?

Я тут же поперхнулся и стал откашливаться. Мы никогда так не разговаривали друг с другом. Это не дружеская беседа ни о чём. Это полная тайных намёков и провокаций неведомая мне ранее игра, обостренная алкоголем и скрытыми желаниями.

И я не мог пошевелиться, выскользнуть из-под него: в одной руке держал сигарету, в другой – бутылку с водой. Сигарета полетела с балкона. Я присел, чтобы поставить бутылку на пол. И в этот момент он придвинулся вплотную  и встал между моих раздвинутых ног. Я ахнул непроизвольно и упёрся носом в его в полотенце.

- Кажется, мне кто-то что-то должен…с Соловков. Или ты не помнишь ничего?
- Помню, - еле выдавил я, обхватил его за ноги, притянул к себе ещё ближе.

Полотенце стало сползать на пол. О, что же творится! Неужели это я, почти на коленях перед голым парнем (хоть и знаю его, как облупленного)… Я отвернул голову и прижался щекой к его бедру. Шею обжигало что-то нестерпимо жаркое…

- Лёша, я же говорил, что с тобой хорошо. – Он стал беззастенчиво тыкаться мне в шею и щёку. – Возьми, Лёша…, - и простонал.

Я схватился за него рукой, ощущая твёрдость и пульсацию. Длинный и тонкий, как копьё для метания. Плотно ложится в руку.

- Опять ты, как медведь. Дёргай потише, - тихо рассмеялся парень. – Оторвёшь к чертям. Лёша, минет хочу.
-Чего? – не понял я сразу. То есть, слово я знаю. Но что это как-то ко мне относится….
- Рот открой… только не откуси, - он шептал так нежно, так умоляюще.
- Я не смогу. Я не умею.
- Сможешь. Я скажу как…

И я подчинился, плюхнувшись на колени. Он держал мою голову своими жаркими тонкими пальцами, плавно покачивался, скользил по губам тонкой гладкой кожей, шептал:

- Ах, Лёша, как же хорошо. Наконец-то…

Я мял руками его ягодицы и старался представить, что это девчонка. Но зря, образ никак не вырисовывался. Передо мной стоял мой лучший друг, мать его, а на заднице прощупывались жёсткие волоски. И пах он не духами и конфетами, а табаком, крепким алкоголем и сладковатым чуть сырным запахом. И мне не нужна была уже никакая девочка!

Он лишь пару раз ворвался в мой рот и тут же залил горячей жидкостью весь подбородок и грудь (я даже не успел поперхнуться). Тихо стонал, прижимаясь к моему лицу. Я не смел отстраниться. Сглотнул жидкость. Растёр вкус на языке. Запомнил, отложил в память. Слёзы стояли в глазах от радости…

Пока он бегал в душ, я вытерся полотенцем и плюхнулся в кровать на живот. Уткнулся лицом в подушку. И трясся от ожидания. Снова размажет меня по стенке своим «кайфово кончил»? Если честно, то я не ждал нежностей. Придёт и завалится спать…

- Подвинься, - парень прилёг рядом и прижался ко мне прохладной кожей. – А говорил, не умею.
- Правда, никогда…
- Да знаю. Я у тебя первый, - он снова насмехался. – Ну как я, сладкий?
- Неа, ты как сыр маасдам, - теперь моя очередь поиздеваться. – Но я люблю сыр…и тебя, - добавил я еле слышно.
- Лёш, давай кровати сдвинем, а? Потому что я снова хочу. А ты?
- Давай сдвинем…
- Я не о том спросил. Сам хочешь?
- Очень. Давно…

Лежали, распластавшись на сдвинутых кроватях, не касаясь друг друга. Что дальше? Я повернул к нему голову. В полумраке вырисовывался его напряженный рельеф, вздернутый подбородок, грудная клетка поднималась от прерывистого дыхания. Я коснулся его груди, твёрдых сосков и задохнулся от накатившей волны нежности. Он молниеносно запрыгнул на меня и уселся верхом.

- Давай вместе кончим…, - и стал стаскивать с меня шорты.

Потом прижался к моему животу своим, стал плавно двигаться, втираться мягко и осторожно.

Я гладил его плечи и грудь, но он сдвинул мои руки на свою пятую точку и стал порывисто ёрзать и постанывать. Ох, какое это необычное ощущение чужой горячей плоти между ног.  Мне хотелось большего соприкосновения, вдавить его всего в своё тело. И я уложил его на грудь,обхватил руками, гладил спину, сжимал ягодицы… Ещё, ещё ближе, теснее, в себя…  и неосознанно раздвинул ноги. Его член соскользнул вниз и упёрся мне между ног.

- Ох, ты…, - простонал парень. – Вот это кайф. Сожми ноги сильнее.

Я скрестил ноги и напряг внутренние мышцы бедра. Он сразу стал кончать, громко ахая и охая.

Потом лежал молча, выравнивая дыхание.

- Ты опять пролетел мимо… Кончать собираешься?
- Собираюсь… Да уж больно ты быстро.
- А ты зачем ноги раздвинул? - я услышал тревогу в голосе и напряженность.
- Сам не знаю. Тебе не понравилось?
- Очень понравилось. Но это как-то странно…, ты же не девочка. Ты же не педик, да?
- Как романтично! Отвали…, - я повернулся к нему спиной.

Чёрт, для меня самого это тоже было странным. Но в тот момент, когда он соскользнул вниз и коснулся меня «там», я хотел раскрыться ещё больше, впустить в себя целиком, чтобы он пронзил меня до самых ушей. Чёрт, чёрт, чёрт…!

Я стал подниматься с кровати.

- Э, куда?
- В ванную…, а то не засну.

Он схватил меня за руку, снова завалил на кровать, забросил коленку мне на бедро.
- Ты что, обиделся? Дай, я тебя поглажу. А то нечестно…

Он мял меня и удивлялся:
- Какой он у тебя большой и толстый. Такой в рот не влезет.
- Не надо…, - я не хотел, чтобы ему было неприятно.
- Да расслабься ты, напряженный как струна.

А я, и правда, будто окаменел. И ноги сводило судорожными волнами. Я перестал что-либо чувствовать, просто ощущал механическое воздействие. Так можно до утра промучиться… Меня могла реанимировать только «живая вода».

- Тёма, поцелуй меня…
Он перестал терзать мой опадающий, утративший интерес член.
- Зачем это? Мы же трахаемся, при чём тут поцелуи?

Как? Он не понимает? А разве они не нужны, когда любишь… Любишь… Это ты, дурак, любишь, а он «трахается». И никак не связывает физиологию с чувствами. Просто выпустить пар, напряжение, потешить гормоны. А ты оказался рядом и всё позволяешь…

- Я не смогу кончить …
- Нууу, ладно, - он склонился к моему лицу, смотрел удивлённо.

Но прикоснулся губами к щеке. Мне этого хватило, чтобы задохнуться от желания, смять его в охапку, подмять под себя. И целовать в губы, яростно врываясь внутрь. Он хотел отстраниться, но я пресёк все попытки. Хватит, это за все мои страдания, за все неполученные поцелуи! Он понял, что дёргаться бесполезно и поддался. Но не отвечал мне, а только позволял мять свои губы и пить свой сок. И в этот момент я чувствовал власть над ним, свою грубую силу, мог сделать с ним всё, что угодно…А мне было угодно заставить его ответить, застонать в рот, вырвать «люблю». Но «партизан» молчал и закрыл глаза. Меня распирало изнутри, уже не остановить. И руки его не потребовались, я даже не тёрся об него, когда кончал. Мой громкий рык  жаром опалил его губы.

Через пару секунд меня обдало лёгкой прохладой. Парень соскользнул с кровати и ушёл в ванную. Я ещё не осознавал свои ощущения до конца. Осталось чувство незаконченности. Чего-то не хватало для полной радости….Я понял, что эта ночь не сблизит, а отдалит друг от друга, если не прояснить неясности, не сгладить углы… Что он теперь обо мне думает?

Когда же я вышел из ванной, кровати снова были раздвинуты. Недалеко, криво, но я понял это как разрыв… Лежали и делали вид, что спим. И знали, что не спим.

- Леха, ты так орал! Завтра вся команда нас сгнобит.
- Не, они к Громову на ту сторону переместились. А Минакову Витька порошок сонный в минералку подсыпал.
- Надо выспаться хорошо, а то завтра проспим подъём. Я раздвинул, ты не против?

Что я мог ответить? Конечно против! Хотелось снова прижаться, чмокнуть в нос, слушать его дыхание, уснуть и проснуться рядом.

- Ладно…., если надо можно опять сдвинуть.

Ответа не последовало.

3.

Все будильники мы проспали и очнулись только от громкой долбёжки в дверь:

- Казарян, просыпайся! Тоже мне, капитан называется! – орал Вик Вас и дудел в свой свисток. Хорошо, что весь этаж занимала только наша команда.

 Мы подскочили, засуетились, стали собираться, стараясь не глядеть друг на друга и не сталкиваться в коридоре. Голова трещала, виски сдавило – да, хорошо вчера погуляли!

За столиком в ресторане отеля Витька посматривал на меня искоса  и быстро отводил глаза. Пока Артём набирал еду у шведского стола, Толик весело спросил:

- Вы чего вчера полночи орали?
- А разве слышно? – я даже не стал отнекиваться.
- Конечно. У всех же балконы нараспашку.
- Хорошо, что мы ваши соседи, а не Минаков или другой кто, - поддакнул Виктор.
- Ага, очень хорошо! – ехидничал Толик. – Вместо того, чтоб спать, этот (он ткнул в брата вилкой) всю ночь просидел на балконе, млел…
- Заткнись.

Толик не унимался:

- А потом два раза в ванную дрочить бегал, когда ты, Лёха, рычал.

И тут же свалился со стула, который Виктор злобно пнул под столом ногой. Но поднялся, извинился перед вздрогнувшими соседями и, как ни в чём не бывало, продолжил поедать завтрак.

- Что, правда глаза колет? – бросил снова, но сгруппировался на всякий случай.

Первый раз я увидел, как Виктор смущается. Его и так красноватая кожа побагровела, висок запульсировал – ну, просто бык на арене!

- Прибью тебя когда-нибудь, и помрёшь ты девственником, - процедил он сквозь зубы. На этот раз братец промолчал.

Я был поражен услышанным, но не позволил себе даже немного подумать над этим, сложить дважды два. Тёма присел рядом, но Толик не стал больше развивать тему. Я немного успокоился. Заходя в автобус, чтобы ехать на тренировку, Виктор потянул меня за руку, и я плюхнулся рядом. Вот и хорошо, сидеть с Артёмом было выше моих сил.

- Ты же знаешь это трепло. Набрешет и не покраснеет, - махнул он в сторону брата.

А я прекрасно знал, что Толик говорит только то, что думает или в чём точно уверен. Ехали молча. Но мне очень хотелось с ним поделиться. Хотелось, чтобы он спросил.  И он как всегда считал мои мысли и спросил:

- Ну, ты доволен?

Я мотнул головой, потом неуверенно пожал плечами.

- Не знаю даже.
- Ну, хоть было что?
- Да, частично, - я жалко улыбнулся. – Витя, я последнее чмо…

Парень метнул злой взгляд в Казаряна и сжал кулак. Это было что-то новенькое!

- Он тебе больно сделал?
- Нет, нет, что ты. Всё хорошо. Но я хотел бы, чтобы сделал…

Витька вспыхнул краской и отвернулся к окну до конца поездки. Хорошо, что физические нагрузки приводят человека к внутреннему равновесию. Через полчаса я уже и думать забыл о «вчера», о недомолвках и обидах. На поле все равны и не разлей вода. Даже Минаков разыгрался и не прятался от мяча.

- Вить, не иначе твой порошок действует, - хихикал я. – Смотри, какой смелый стал.

Артём летал по краю поля стремительно и легко, отдавал чёткие пасы и забивал сам, а я чувствовал себя опустошенным и уставшим. Ноги не успевали за телом, голова совсем не работала на опережение.

- Алексей, да что с тобой, встряхнись! Ты же шахматист! Думай на два хода вперёд, - кричал тренер с кромки поля.

А мне бы сейчас лечь в кроватку и выспаться, ни о чём не думая. Видимо, ночные бдения и неумеренные возлияния не для меня. Еле дотянул до конца тренировки. В автобусе откровенно заснул на пять минут. После обеда часть ребят с капитаном пошли купаться, а я завалился в чистую, аккуратно застеленную горничной кровать и проспал два часа. Проснулся от сквозняка – Тёмка гонял кондиционер, а сам сидел на балконе и дверь не закрыл. Я вышел к нему, обмотанный простынёй.

- Ты решил меня заморозить, чтоб я сдох?
- Ох, прости. Нет, конечно. Ты мне ещё пригодишься, - он хищно улыбнулся. – Принесу тебе чай.

Через две минуты принёс горячий зелёный чай с жасмином. Присел рядом и разглядывал меня, пока я курил и прятал глаза в сигаретном дыму.

- А я нам девочек склеил на пляже. Кстати, им лет двадцать. Но запали на меня. А на тебя и подавно. Как увидят твою крашеную чёлку, да глаза голубые…
- Спасибо, не надо, - я чуть не поперхнулся. – Я и так ещё не отошёл.
- Зато будет с кем целоваться и про любовь петь. А то я тебя вчера не совсем понял… Ты что хотел…

Я грубо перебил его:

- Ничего не хотел. Пьяный был. Не помню, - подхватил чашку и ушёл в комнату.
- Зря отказываешься, а вдруг потрахаться получится?! Мне секс на пользу пошёл, я сегодня в очень хорошей форме. Мне просто это – надо, перед завтрашним матчем, - кричал он мне с балкона.
- А мне не надо. У меня наоборот спад. И не ори ты, нас вчера братья всю ночь слушали.
-Тогда я с Толяном пойду. А ты кисни тут…

Ну и хрен с тобой! Я злился, обижался, терзался ревностью. Девочек ему подавай, секс ему на пользу… сволочь.

Вскоре он действительно ушел.

-Ничего тебе не обломится, - я бросил ему вдогонку.

А сам стал слоняться по номеру, полез в душ, забылся сном ещё минут на сорок. Пока тренер не выгнал всех из номеров  на пробежку по территории. И откуда он силы берёт! Взрослые притащились в отель только к утру «на рогах». Причём всех растаскивал по комнатам Минаков-старший, на которого, как рассказывал его сын, никакой алкоголь не действует.

После ужина все ушли на дискотеку, а я упрямо остался в номере: не хотелось видеть, как Тёмка в темноте девочек лапает. Он и не настаивал даже, позвал один раз, плюнул и ушёл. О, эти мучения, сердечная боль! Просто реально ныло с левой стороны и в районе солнечного сплетения. Через полчаса  пришёл Виктор.

- Надоело смотреть…, Толик на всех девок бросается, да и твой тоже…, ой, прости, что я так.
- Ладно, и так понятно. Чего-то я извёлся совсем, скис…
- Может тебе тоже потанцевать, расслабиться? Уж на тебя-то девочки западают. Помнишь Соловки?

И он туда же, напоминает.

- Не надо мне. Ну, совсем не тянет, Вить. Может, я больной какой? Тебя папа про «таких» не рассказывал?
- Рассказывал…, что в семнадцать лет ещё ничего не понятно. Редко кто про себя всё знает. Обычно это движение гормонов, всплески. А Тёмка-  нежный, тонкий, красивый. Я бы тебя понял, конечно, если бы…., - он замолчал, отвёл глаза. - Вообще-то, он не в моём вкусе. Повезло тебе! – и так отчаянно хлопнул меня по плечу, что я присел на полусогнутых.  Парень ушёл к себе.

Я окатил себя холодной водой, потом порыскал в Тёмкиной сумке и нашёл литровую бутыль рома. Налил себе и уселся с сигаретой на балконе в одной набедренной повязке из полотенца. Вскоре по коридору пробежало стадо слонов, потом звуки слегка стихли, друг не появлялся. Понятно, видимо ему дали зелёный свет! Я устал ревновать. Выпью-ка я Витькин порошок, натяну трусы и спать! И будь, что будет – плевать мне на завтрашний матч, и в какой я форме…

Снова послышались голоса и гогот. Соседняя дверь с треском захлопнулась, послышались громкие Витькины матюги. А потом и наша дверь впустила Артёма. Он сразу заводил носом, присел к столу, молча отпил из бокала.

- Пьянствуешь? В одиночестве?
- Почему же… Витька приходил.
- А, ну конечно. Он-то от тебя ни на шаг. К чему бы это?
- Ну, как погуляли?
- У тебя чёрный глаз, девчонки нас обломали, - засмеялся парень. – Как узнали, что нам по семнадцать, да ещё опекунов к нам куча приставлена, так испугались. Толик совсем врать не умеет. Так всё и выложил.
- А ты не очень-то и расстроился…, - проворчал я, но внутри всё запрыгало от радости.
- А чё мне грустить, у меня ты есть. Ты же лучше.

Он сполз со стула и присел рядом со мной на корточках, потянулся к полотенцу.

- Отстань, Тёма. Хватит издеваться, - но коленки задрожали.
- Давай, Лёша. Не ломайся. Я же вижу, что хочешь. А я совсем на взводе.
- Я спать собирался, завтра матч.
- И я про то же. Ты же хочешь, чтобы я завтра забивал? Мне нужно в форму прийти… не отказывайся, Лёшечка. Нам осталось-то всего несколько дней и всё…
- Что «всё»? - я подскочил на кресле.
- А то, что я улетаю через две недели. Насовсем. Ну, может на год-два…

Внутри всё оборвалось. Вот, что значит «напоследок»… Год, два… да что с нами будет за это время! Артём же стянул с себя всю одежду и стоял передо мной голый, в полной боевой готовности.

- Идём со мною в душ, помоешь меня, - и, не дожидаясь ответа, вышел с балкона.

Я поплёлся следом, оглушенный услышанным. Стоял и смотрел, как он беззастенчиво трёт себя во всех местах, как вода оплетает его тело своими прозрачными косами. Запахло пионом и розой, но не сладко, а терпко и заманчиво. Я шмыгнул носом, сбросил полотенце и встал рядом. Тёма придвинулся вплотную, обнял за талию.

Я склонился к его губам. Но он демонстративно отвернулся. Грубовато ткнулся в мою руку. Прикрыл глаза. Я взял это тонкое длинное «копьё» и сжал пальцы. Пара минут, тихий стон и освобождение. Отстранился. Быстро ополоснулся. Всё молча, как будто меня и нет рядом.

- Давай теперь ты? Здесь хоть оборись, не услышат. Мне Толик рассказал, какая у них слышимость. А Витька-то, знаешь,….
- Перестань болтать, - прервал я его на полуслове. Мне неприятно было это слушать, как будто чужую тайну. Вот, ведь и правда, «трепло» этот Толик. – Не надо мне ничего.
- Как хочешь, тогда я спать.

Он сунул мне в руки поливалку, обернулся полотенцем и вышел.

И тут я расплакался…, прикусив ладонь зубами, чтобы не было слышно. Подставил лицо под холодные струи. Почему он так со мной?! Ни нежности, ни былой простоты и искренности.
Зачем я вообще поддался: получив мгновенное удовольствие, потерял дружбу. И как раньше уже не будет. Никакого развития наших отношений  тоже не видел. «Все плохо!» - сделал я вывод, вытерся и поплелся в кровать, жалея себя и ругая последними словами.

4.

Мы вышли на поле уже «победителями», поплёвывая, расслабленно растягивались на поле. И тут же пропустили подряд два мяча. Самые мелкие в турецкой команде оказались самыми шустрыми. Они проскальзывали мимо наших защитников (то есть у меня, практически между ног!), уходили в отрыв…, и их уже не догнать!

За первые пятнадцать минут первого тайма Виктор умудрился пропустить ещё один гол к двум предыдущим. Такого раньше с ним никогда не бывало. Кое-как дотянули до перерыва, оглушенные позором и непониманием происходящего, притихли в раздевалке. Тренер вошёл, будто на цыпочках, молча, без криков и швыряния свистка об землю. Заглянул каждому в лицо. Вбежал врач, суетливо ощупал Витька, заставил его открыть рот, помял ему колени, недоуменно пожал плечами. Тренер проделал с ним то же самое:

- Витя, ты не заболел? Вроде горишь весь…
- Это он от стыда, - вставил Минаков свои три копейки.
- Ты особо не радуйся, - набросился на него тренер. – Готовься, на замену идёшь… Синицыну. Он совсем вялый сегодня.
- У меня понос, - оправдывался Синица, что было абсолютной правдой. Из-за неумеренности в еде и питье алкоголя, он целый день вчера не вылезал из туалета.
- Не знаю, что вам сказать…, - задумчиво произнёс тренер. – Всё, что надо бы – вы уже слышали не раз. Решайте сами: либо соберитесь, либо туркам хорошим подарочек преподнесём, - тренер смотрел прямо на Казаряна.

Тот весь вспыхнул, сжал кулаки. Выбежали после перерыва злые, как черти. Капитан тут же, не давая соперникам опомниться, понёсся с мячом по краю поля. Мяч с гулом влетел в сетку, не прошло и пяти минут. И больше мы им не поддавались.  Победа далась с большим трудом. Турки оказались на редкость сыгранной и ровной командой, - каждый на своём месте, а их разновозрастность только сбивала с толку.

По окончании финальных рукопожатий, я услышал, как тренер бросил турецкому собрату: «Мы уж дали вам поиграть в первом тайме, раз мы в гостях, так сказать, соблюли правила приличия. Но не обижайтесь! Моих ребят не остановить, они привыкли выигрывать». В автобусе он потрепал Тёмку за плечо:

- Эх, Артём, жалко терять такого капитана. Молодец, хорошие атаки организовал!  Ума не приложу, как мы без тебя будем, когда уедешь?

У меня от этих слов тоскливо заныло под ложечкой. Артём смутился:

- Я обязан был им забивать. Это мой долг!

В его глазах светился праведный гнев. Никто не стал дальше развивать тему. Вернувшись в номер отеля, я как есть, не раздеваясь, в изнеможении повалился на кровать. Голень ныла, мышца тянула и дёргала. Видимо, растяжение. Артём педантично распаковывал свои вещи, аккуратно развешивал  мокрые футболку и шорты на балконных стульях для просушки. Крикнул мне:

- Ты уж больше не кради мои игровые футболки, а то у меня только две на смену…

5.
Чудесное турецкое лето окончилось для меня в одночасье. К вечеру голень отекла и посинела, пальцев вообще не чувствовал. «Скорая», госпиталь. Блеяние и цоканье восточных медиков вместо лечения. А утром уже летел  домой в сопровождении одной из мамаш. Минаков-папа выложил кругленькую сумму за билеты и лично сопроводил в аэропорт. Я толком ни с кем из друзей и не попрощался. Всё искал глазами Артёма, но вместо него постоянно натыкался взглядом на Минакова-младшего. Он и вещи мои собрал и сумку всю дорогу до аэропорта крепко прижимал к груди.

Три недели провалялся в московской травматологии, прямо на кафедре дяди Бори Рабиновича. С ним только и общался, мать лишь сдала меня из рук в руки, а потом тем же макаром получила обратно. А я и рад был, а то у неё то густо, то пусто получается – она или в отстранении, или бурно навёрстывала упущенное в воспитании. Тревожно-избегающий тип привязанности, как я вычитал в одной из книг из кабинета дяди Бори (надо же было чем-то убить время). Ну, дезорганизованность у матери во всем. Даже в самом главном!

И это «самое главное» случилось неожиданно в начале декабря. Из-за суеты перелётов, больничных процедур и болезненного восстановления, уйдя с головой в свой кокон от личных переживаний недолюбленности, я и позабыл о своём дне рождения. Придя как-то из школы, уже из коридора услышал хлюпанье и какое-то странное завывание матери под басовый аккомпанемент дяди Бори Архангельского матерной окрашенности и умиротворяющие интонации дяди Бори Рабиновича. Пройдя на запах коньяка и сигаретного дыма, я застал картину маслом. Во главе стола - мать в позе «любительницы абсента» Пикассо (я только сейчас заметил их поразительное сходство, с такой же гулькой на голове), перед ней бутылка арманьяка и почему-то гранёный стакан, а не рюмка. По бокам – верные рыцари дяди Бори, с рюмками и сигаретами в руках. Взъерошенная бабуля то и дело мелькала в проёме смежного коридора. Прямо вертеп какой-то! Увидев меня, дяди стихли, а мать коротко взвыла и шмыгнула носом. Под ополовиненной бутылкой лежали два листа бумаги с мокрыми разводами и следами сигаретного пепла. Все молчали. Я сразу понял, что именно эти листки и являются причиной всего происходящего. Выудив их из-под бутылки и отряхнув от пепла, я уставился на яркую синюю печать. Потом стали проявляться цифры, проценты и какие-то слова типа «локус» в таблицах, смысл которых я не улавливал. Наконец-то мой взгляд сфокусировался на более-менее внятном предложении. И на обоих листках оно было одинаковым: Отцовство исключается.

- И что теперь? – спросил я, потому что требовалось хоть какое-то разъяснение.

Но этот простой вопрос и был самым главным. Что с этим делать теперь и как дальше жить четырём взрослым людям (бабуля не в счёт)? Первым опомнился дядя Боря Рабинович:
- Дорогой, не волнуйся, это может ещё ничего не значит, может ошибка, пересдадим…
- Да уймись ты, Борька, парень уже взрослый, говори как есть – не отцы мы тебе, Алексей, получается… Ну, это официально как бы. А так, ты же знаешь – мы всегда с тобой, рядом, за тебя… Ну, мать, ты и заварила кашу.   

Главная по каше опять застонала и робко отпила глоточек:

- Я же была полностью уверена…Ну, хотя бы в вас двоих….

Рабинович подавился печенькой, а Архангельский усмехнулся по-мефистофельски. Дааа, оправдание не убедительное.   

-Марусь, ты хоть приблизительно можешь вспомнить – Кто?!       

Мать сползла со стула и вышла из комнаты. На её место тут же плюхнулась бабуля с тревожным взглядом на недопитом стакане. Я налил себе чай и разогрел бутерброд с колбасой и сыром. Никто даже не потрудился покормить ребёнка после школы. Через десять минут отсутствия Маруся появилась вроде как умытая и причёсанная. И, положив на стол старый чёрно-белый снимок, ткнула в него острым ноготком:

- Он!               

Все дружно прильнули к фотографии. На переднем плане за столом - молодая  Маруся в разудалой позе (в одной руке фужер, в другой – вилка с сосиской), вокруг – развесёлая компания таких же молодых юношей и девушек. Стол уставлен шампанским, неопознаваемыми бутылками и закусками. Сзади ёлка. Студенческий Новый год далёкого прошлого века!

- Так это ж Вениамин, - первой узнала бабуля светловолосого паренька позади Маруси и опрокинула залпом то, что оставалось в стакане. – Такой милый мальчик. Часто у нас бывал, помнишь, Маруся? Из хорошей семьи: отец адвокат, мамаша вся такая солидная, гордая…..
- Ну, мама, опять ты всё портишь…Тебе же нельзя, - взвилась мать и выхватила свой стакан из рук бабули. Та с обиженным видом удалилась из кухни.
- Интересненько как! Значит, часто бывал Веник? А? – Архангельский побагровел, - Ты посмотри, Борька. Нам тут мозги что ли крутят… Давай, колись, мать. Как это ты с педиком смогла сгоношиться?
- Тихо, тихо…Дети же за столом, - перебил его Рабинович. – Не слушай его, Алёша… И правда, Маруся, ты уверена?
- Нет, - твёрдо ответила мать и даже кулачком пристукнула. – Вот совсем не уверена. Не помню.

Я смотрел на всю эту компанию и наслаждался диалогами. Это ж можно роман писать! Но по покалыванию под ложечкой и подскочившему пульсу, понял, что мой организм сразу точно определил отцовство даже и без теста ДНК. Одно брошенное слово поставило всё по своим местам. Я даже успокоился. Нашёл оправдание и снял вину за все свои терзания и сложные личные переживания. Вот оно откуда пошло! Это ж не я педик сам по себе, а по наследству мне от кого-то досталось. Фууух….Полегчало даже.

Ещё немного попереливали из пустого в порожнее. И дяди Бори засобирались домой. Больше ничего интересного для них в нашем доме не было. Мать совсем скисла и смотрела на нас затравленным взглядом. Я-то понимал, что она в уме уже скалькулировала все возможные последствия этой ситуации для нашего бюджета. Пошёл провожать до входной двери.

- Даа, брат. Жаль, что твой день рождения подпортили. Но мы ж не с пустыми руками, - в коридоре дядя Боря Архангельский выудил из красивого подарочного пакета коробку с планшетом, а дядя  Боря Рабинович из кармана пальто – коробочку с суперским телефоном, аж последней марки.
- Вот это да! Это ж моя мечта, лучше не придумаешь. Спасибо вам…дяди…

6.
Бурные события декабря понемногу успокоились. Дяди Бори, не сговариваясь, у нас на даче не появлялись, но со мной переписывались в мессенджерах регулярно. О Марусе не спрашивали. Это и понятно, слишком велика была их обида. Лично меня подробности почему-то не интересовали, хоть мать и пыталась затеять разговор о былом. Мне было не до этого, если честно. Весь месяц я толком ни с кем из друзей и не встретился. Свешниковы чудесным образом в середине учебного года, при содействии известного папаши, тоже перевелись на домашнее обучение. Витька забегал на минутку только пару раз, в один из которых и сообщил, что Казарян с родителями умотал на Кипр, видимо навсегда. «Навсегда» не укладывалось у меня в голове, и тоска подступала к горлу.

- Да приедет ещё, куда он денется, - успокаивал Виктор. Но когда я попытался излить ему свою душу и поплакаться в жилетку, как-то сразу и жёстко пресёк мой порыв. Так что мне даже стало не по себе. Видимо, ещё один друг от меня отвалился.

До весны я ещё судорожно проверял сообщения и клал мобильный под подушку, включив все уведомления, сделал пару-тройку звонков, но Артём был абсолютно всегда «недоступен» ни по каким контактам. Наконец, предвидя скорое нервное истощение, организм перещёлкнул что-то в моём мозгу. И как-то мартовским утром я проснулся с первой ясной мыслью за последние несколько месяцев: «Харэ  валять дурака!» Это было явно послание свыше.

Я взялся за учёбу и обнаружил, что класс уже вовсю готовится к ЕГЭ по всевозможным предметам. Только я отстал по всем показателям года на два, даже в спорте. И первым делом я ушёл из футбола без всяких сожалений и оправданий. Обнаружил, что в школе есть прекрасные факультативы и записался на два – английский и математику, наперекор предсказаниям  нашего физика о моей непригодности к точным наукам. Биологию и так зубрил с репетитором. Мать удивлялась и вроде даже как-то по-своему радовалась («Даже в тюрьме люди учатся, и ты сможешь!»).

На выпускной я не пошёл. Даже телефон отключил. Хотя Свешниковы и набивались на встречу. Что-то не ладилось у меня с общением. Две украденные из кабинета дяди Бори книжки по психологии были прочитаны запоем. И я стал о чём-то задумываться. И додумался до того, что чудом получив минимальный для поступления балл по математике и более-менее сносные для прохождения конкурса по биологи, английскому и обществознанию, поступил хоть и не в супер-пупер, но всё же известный, рекомендованный дядей Борей психологический вуз, учёбу в котором дяди и оплатили. К несказанной материной радости они забыли обиды и снова стали бывать у нас как прежде, а история с отцовством превратилась в застольный анекдот. Однако по мелочам вырисовалась интересная картина: мой предполагаемый отец, назовём его Вениамин Y., уже лет десять как переселился из отечества в Швейцарию и трудился там в семейном адвокатском бюро  («Умеют же садомиты устраиваться», - не унимался дядя Боря Архангельский. «Не садомиты, а сионисты», - парировал дядя Боря Рабинович). Связи ни с кем из институтский друзей не поддерживал, но по невнятным редко доходящим сплетням, женат не был, а фамилия была у него громкая и фигурировала в названии фамильного дела.

- Ты бы нашла его, Маруся, по интернету. Вдруг он вспомнит чего, - серьёзно советовала бабуля, а дяди Бори с хохотом поддерживали.
- И правда, обрадуй парня. Хоть поймёт, что жизнь не зря прожил, пед….к.

 С его ориентацией не было чёткой версии. Единственное, что все помнили, что с девочками он дружил лучше, чем с ребятами, был знатоком театров и выставок, играл на скрипке (а ребятам «такие» всегда подозрительны – не на гитаре же тренькал…). Мать реагировала на шутки бурно и отрицательно, но я-то видел, что мысль найти человека поселилась в её голове. Ну, да будь, что будет…

Конечно, мотаться каждый день в вуз по-первости было непривычно и утомительно. Но тут все мои неудобства решились сами собой и самым чудесным образом. Походя как-то вечером к дому, я был перехвачен братьями Свешниковыми. Войти в дом они постеснялись (давно уже побаивались мою мать, которая кроме Казаряна моих друзей недолюбливала и никого в дом не пускала). Я страшно по ним соскучился и был рад. Мы купили пива и завалились к братьям в гости. Толик успешно учился в медицинском, а Витька в Университете на каком-то сложновыговариваемом факультете, и оба на бюджете. Я и не сомневался. Обговорив всё и всех, Толик ткнул брата в бок. Тот покраснел и молчал.

- Ну, с тобой кашу не сваришь. Есть предложение, Лёша, - взялся за дело младшенький. – Наш папочка организовал нам квартиры поближе к вузами (у меня даже сжалось всё от зависти). Только у меня однокомнатная рядом с Медом, она мне самому нужна, да и с девушкой я познакомился. А вот Витьке от бабки досталась двухкомнатная, около Универа. Ему вторая комната без надобности, он же у нас старый холостяк, ты же знаешь. Или … девственник, а, Витя? – Толик задушевно заглянул брату в глаза.
Тот по привычке скинул его с дивана одной левой, как футбольный мячик.
- Заткнись.
- Ну, так вот. А не пожить ли вам вместе, по старой дружбе? Платить ничего не надо. Папаша коммуналки платит, пока мы работать не начали. Ну, может, на излишества всякие нехорошие…уж договоритесь, скинетесь.

Уговаривать меня не пришлось. Согласился сразу. Витька весь вечер сидел тихий и красный от смущения и поглядывал на меня как-то неуверенно. Переехал я через два дня на дяди Бори Архангельского «крузаке», вместившего всё моё скромное имущество. Мать и бабку убедил за один день. Даже как-то тоскливо стало, что они так быстро согласились. Даа, травм у ребёнка поднакопилось достаточно за последние несколько лет. Ну, будем их «учить» и «лечить». Я твёрдо решил выбраться из своего болота.

Зажили мы душа в душу. Встречались на одной территории не часто, только по вечерам. Да и то, если я не тусовался с кем-то из новых друзей. За Витькой никакой бурной личной жизни я не замечал. Обычно он сидел в своей комнате и перепаивал какие-то компьютеры и агрегаты неведомого мне назначения. Зато Толик всех удивил и уже к концу первого курса женился. Подруга его была озорная весёлая девчонка, сразу вписалась в нашу компанию и вскоре слилась с Толиком как бы в единое целое, и без неё  уже младшенького мы и не представляли. Звали её тоже оригинально – Евгения Евгеньевна Евгеньева, а попросту «Е в кубе» или «Женька в кубе», кому как нравилось.

С Витькой мы ладили даже без слов. Но как-то очень своеобразно получилось: готовить он не умел, и завтраки-ужины я взял на себя. Меня это не напрягало, готовил я с детства, иначе с матерью, богемной натурой, давно бы умер от язвы желудка. Ну, а раз уж готовишь, так и посуду изволь помыть… , а потом и постирай заодно и погладь, если надо. Корче говоря, все хозяйственные приспособления, типа утюга и сковородок, были в зоне моей ответственности. А уж всякие отвёртки, молотки и паяльники откликались только на Витькины руки. Я в этом не силён. Если совпадали выходные, вместе ездили навещать родственников в наш городок, или в кино, или на концерт когда. Я пристрастился в римско-католический собор на орган ходить, ну и Витька всегда соглашался сопровождать, хотя я не знал, точно ли ему было интересно. Со мной он был очень деликатен и ни разу не заговаривал об Артёме, не намекал на мой прошлый нестандартный сексуальный опыт. В свою личную жизнь не посвящал. Но я был почему-то уверен, что её у него не было. Прямо чувствовал.

Толик по этому поводу всячески его подкалывал и задирал, несмотря на обязательный пинок со стороны старшего. Даже напрягать стало.

- Ну, что ты, Толя, его бесишь. Он не обязан тебе докладываться о своих амурах.
-Да? А тебе…докладывается?
- Не очень-то. А я и не лезу.
- А ты полезь, попробуй. Может, чего интересного узнаешь.

Прямо озадачил меня этот болтун. Несёт всякий вздор. Но после этого разговора стал я к Витьке присматриваться по-особому. А присмотревшись, понял только, что он меня немного стесняется и держится на расстоянии, не осталось у нас того былого панибратства, как когда-то на поле или в гулянках «молодости». И теперь он уже частенько краснел, глядя на меня, (как я когда-то на Артёмку), когда я готовил или выходил из душа в одном полотенце.

7.
Свадьбу Толяну отгрохали славную, но спешную. Так что толком устроить мальчишник не получилось. И только через месяц после торжества, «молодой» припёрся к нам на посиделки с тремя бутылками красного вина. Хорошо, что хоть предупредил заранее, и я успел приготовить закуску. Мы долго с Витькой рассматривали этикетки, с трудом выговаривая название «Маратефтико 2012». Вино необычного приятного вкуса – вишня, варенье и чуточку нотка портвейна. Сразу выпили целый пузырь.
- И откуда такие изыски, Толь?
- Ты вторую открывай, а я расскажу. Сидим мы как-то дома с «Е в кубе», никого не трогаем, тут звонок в дверь. На пороге два мужика-курьера. Я сразу отнекиваться, мол, ничего не заказывали. Даже струхнул, мало ли кто шляется. А они мне, давай, расписывайся, и мозги нам не парь. И впихивают в коридор (три на два), аж два ящика – два на три. Ахаа…ха…х…   Я, честно, даже притронуться к ним побоялся, хорошо жена в английском шарит. Прочитала накладную, говорит, какой-то Казар Ар тебе прислал. Ну, тут от сердца отлегло. Это ж Артёмка нам презент на свадьбу прислал. Он мне давно грозился, что-нибудь соригинальничать. Вы ж его знаете!

Весело так смотрит на нас пьяненький Толя. А на Витьке лица нет. Он обычно краснолицый, когда эмоции зашкаливают, а ту бледный и серый какой-то. Я даже не успел на «Казаряна» среагировать, так за Витьку испугался. Сидит молча и глаза в полный бокал опустил.

- Здорово же, да? – продолжал Толик, ничего не замечая,- уж мы первый ящик допили и родственникам надарили. Надо бы и за Тёмку выпить, как думаете? За друга! – и поднял бокал.
- Сам пей за своего друга, - буркнул Витька и вышел из кухни.

А я - поднял и за бывшего друга выпил. И решил напиться с горя. Но это так, образно. Никаких особых эмоций по этому поводу за собой не заметил. Только за Виктора переживал. Всё же на призыв «пожрать курицу» Витка откликнулся и вернулся. Только уже не пил, а тревожно посматривал на меня, пытаясь распознать, что у меня внутри делается. Толик болтал обо всём: как рад, что женился, что Е его вторая половинка (вам, дуракам, не понять), что с Казаряном частенько перезваниваются, и  он привет передавал всем сразу. (Понятное дело, обезличенно и неперсонифицированно).  А ещё он тоже женат и кругом счастлив. А две недели назад он прислал им с женой приглашение, и в мае они поедут на Кипр… Вот здорово будет всем собраться у моря, как тогда в Турции, правда, ребята?! Он вам тоже выслал приглашения, вы же получили?

Я сидел, открыв рот, и непрожеванный кусок ножки вывалился на тарелку. 

- Ну, всё, Толик, проваливай, ты уже наклюкался, домой не доедешь…, - Виктор суетливо стал выпроваживать брата.
- А чё это, не доеду. Я на такси… Мы ж ещё поездку не обсудили. Ты как, Лёша, на майские сможешь?

Я пытался сориентироваться, осознать услышанное. Смотрел, то на одного брата, то на другого. Виктор обхватил голову руками в каком-то отчаянии и уже молчал.
 - Ничего мы не получали, - ответил я. – Или получали? – спросил Витю с сомнением.

Виктор поднялся, вышел и вернулся с тонким нераспечатанным крафтовым пакетом, с марками и почтовыми отметками.
- Я даже не распечатывал. И никуда я не поеду. Так что вопрос закрываем. Понятно тебе?- зло бросил он брату.

Тут до Толика начало доходить. Он покраснел, заикал и судорожно стал отхлёбывать из бокала.

- Нуу, это…так может ещё… почта же наша, как работает… кое-как ведь…значит, придёт скоро, Лёша…
- Ничего не придёт, - отрезал Виктор. – Давай, такси заказывай.
 
Тут слёзы брызнули у меня из глаз, как-то совершенно неожиданно. Я деланно закашлялся, типа подавился, и убежал в ванную. Брызгал в лицо холодной водой, а слёзы текли и текли, за все эти два года, как прорвало. Когда, наконец, выполз из ванной, братья провожались в коридоре. Я прислонился к стене за углом, не хотелось показываться с красными глазами. Виктор что-то бубнил, а Толик сердито ему выговаривал:
- Я же и думать забыл об этом. Ты бы хоть предупредил. Я же думал, что вы уже…это… как его…обженились. Но от тебя же ничего не добьёшься. Сам виноват, молчишь всё, не рассказываешь.
- Нечего тут рассказывать. Да и нет ничего, не выдумывай, брат.
- Так ты что же, ничего ему не сказал ещё? Сдурел совсем. Уже два года терпишь? Ну, ты и бревно. Я бы уже… Давай, я ему сам скажу!
- Да ты уже…влез…Спасибо. 

Ещё попрепирались немного, и дверь за Толиком хлопнула. Я тихонько прокрался обратно в ванную, чтобы пересидеть там и не встречаться с Витькой. Из зеркала на меня смотрела весёлая лисья морда и улыбалась…
Когда через полчаса я наконец-то вышел из душа и заглянул на кухню, то не обнаружил ни одной злосчастной бутылки, ни в холодильнике, ни, пустой, в мусорке. Всё было убрано, и посуда помыта. Я довольно хихикнул. Выйдя в коридор в одном мокром полотенце, я стал причёсываться перед огромным старинным бабкиным зеркалом, посматривая сквозь него в комнату Виктора. Дверь была раскрыта уж как-то больно широко. Тот лежал в кровати под простынёй и читал книжку. Но я видел, что он ей только прикрывается, а сам посматривает на меня сзади. Я встал в проёме.

- Читаешь чего или поговорим? – нагловато спросил я.
- Поговорим, - тихо буркнул Витька и покраснел.
- Тогда двигай тазом, разлёгся на всю ивановскую.

Не давая ему особо опомниться, я юркнул под простыню. Он только охнул… а дальше я ничего не помню… Когда мы притихли, и наши тела перестали дрожать, он жарко прошептал мне на ухо:

- А я уж думал, никогда тебя не дождусь. Состарюсь совсем.
- Состаримся вместе, Вить. Всему своё время.