До последнего звонка

О, как же я её ненавидела. Тумбообразная, с "бульдожьими" щеками и непроницаемым выражением лица, всегда в каких-то платьях в цветочек на пуговицах, натянутых до предела. Пегие, после ночи на бигудях, волосы над рыхлым лицом в прожилках. Впрочем, будь она стройной, худой или писаной красавицей, дело бы этого не изменило. Полное отсутствие уважения ко всему живому, хамство, как образ жизни вот, что вызывало праведный гнев. Она умудрялась подобрать такие слова, которые припечатывали намертво, а отвечать на них в силу возраста и страха перед авторитетом учителя было невозможно.
А ещё её муж - тишайший, робкий и застенчивый человек, вёл у нас автодело. У него был тихий голос, безграничное терпение, и я его очень жалела. Он был бы точной копией актёра Кадочникова, если бы не был (как мне тогда думалось) так запуган своей женой, учительницей биологии.

И всё это как-то можно было бы пережить, но она не давала подсказывать, и мне - ученице девятого класса, взявшей на себя исполнение миссии по защите страдающих и восстановлению всемирной справедливости, это было невыносимо.

Как революционерка в подполье, я устраивала регулярные провокации, самоотверженно и бесстрашно шепча подсказки отвечающим у доски. И каждый раз она это замечала и награждала каким-нибудь обидным эпитетом, и каждая следующая подсказка была местью за обзывательство.

Это могло бы длиться сколько угодно, но когда вышел к доске Он, так красиво и трогательно не знавший предмет, я потеряла бдительность, и шипела подсказки самозабвенно, с душой, и не успела увернуться, когда биологичка мощной рукой выдернула меня из-за парты и выволокла к доске, по дороге припечатав парой тяжелых слов.

Вот он, мой звёздный час! По макушку затопленная яростью, я, с удивительным спокойствием (как мне потом рассказали одноклассники) поправила форму и волосы, глядя прямо в глаза и чётко выговаривая слова, послала её на три буквы и спокойно вышла, хрястнув дверью.

Мой аффект закончился на школьном крыльце. Ярость сменилась отчаянием, стало стыдно, воображение живенько нарисовало мне картину моего исключения из школы, горе родителей и преждевременный отъезд из Польши в Союз, расставание с друзьями и безрадостное будущее начинающей уголовницы.

Решив, что терять мне больше нечего, я села на ступеньки, вытряхнула сигарету из пачки и только зажав её между зубами, поняла, что зажигалка осталась в портфеле.

- Сигареткой поделишься?
- Легко, только прикурить нечем, - со смелостью висельника ответила я.
- А из-за чего дым? - мы вместе выпустили облачко дыма в майское прохладное утро.
- Биологичку на ... послала, - внутренне содрогнувшись, вместе с дымом выдохнула я страшную правду.
- Ого! Переживаешь теперь?
- Ещё бы.
- Бывает.

Докуривали мы молча, потом прозвенел звонок, и я побежала вызволять портфель и на физру, а он неспешно пошёл к себе, в директорский кабинет.