Ген. -фельдмаршал И. Гурко. Русский Инвалид-1901

Генерал-фельдмаршал И.В. Гурко

(Опубликовано в столичной газете «Русский Инвалид» № 18 за 23 января 1901 г. С. 4 - 5.)

Отошел на вечный покой крупный исторический деятель, громадный характер, замечательный военный талант, оставив нам в своем духовном образе черты истинного богатыря земли русской... Принадлежа по происхождению к потомственным дворянам Могилевской губернии, Иосиф Владимирович родился 16-го июля (*) 1828 г., воспитывался в Пажеском Его Императорского Величества корпусе, откуда выпущен корнетом в л.-гв. Гусарский Его Величества полк 12-го авг. 1846 г., где и проходил службу до чина ротмистра, когда гул севастопольской борьбы увлек его (янв. 1856 г.) в пехоту, - в Черниговский гр. Дибича-Забалканского полк, с которым он отправился на театр войны в должности батальонного командира. По словам Иосифа Владимировича, он охотно шел умирать с пехотой, но жить хотел с кавалерией, а потому по окончании кампании снова возвратился в свой гусарский полк, где, командуя 2-м эскадроном, назначен был флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству. Такое назначение Иосиф Владимирович в своих воспоминаниях связывал всегда с состоянием строевой и боевой подготовки его эскадрона, на что Государь Император всегда обращал милостивое внимание, особенно на последнем смотру Его Величества в присутствии иностранных гостей, когда 2-й эскадрон поразил всех блеском исполнения всех упражнений до головоломной джигитовки на карьере включительно. В 1862 году полковник (с 1861 г.) Гурко отчислен в свиту Его Величества, где исполнял разнообразные, подчас весьма важные поручения, а 23-го апр. 1866 г. назначен командиром 4-го гусарского Мариупольского полка, но уже 30-го августа 1867 г. произведен в генерал-майоры с назначением в свиту Его Величества и с зачислением по армейской кавалерии. 16-го апреля 1869 г. ген. Гурко назначен командиром л.-гв. Конно-Гренадерского полка, во главе которого находился около 6 лет (по 30-е янв. 1875 г.). В истории конно-гренадер это командование составит несомненно одну из славнейших страниц. Да и для всех, знавших Иосифа Владимировича, трудно разъединить представление о нем с представлением о Конно-Гренадерском полку, мундир которого он постоянно носил. Превосходно обученный во всех отношениях, строго дисциплинированный, замечательно подготовленный для боя, полк этот на всех полевых двухсторонних упражнениях был грозою для своего противника. На разведках от конно-гренадер не отмашешься, как от разъяренного роя пчел; в бою, при малейшей оплошности, смотришь, конно-гренадеры уже насели на батарею или внезапно ударили во фланг… Доблестный командир должен был сдать полк потому, что на маневрах сломал себе ключицу, и остался только в должности командира 1-й бригады 2-и гв. кав. дивизии, которую он прежде соединял с командованием полком. В июле (27-го) 1875 г. генерал Гурко назначен командующим 2-ю гв. кав. дивизиею, причем с производством 30-го августа 1876 г. в генерал-лейтенанты утвержден в этой должности. Со свойственной ему энергией он взялся немедленно за полевое обучение своей дивизии, причем желал воспользоваться опытами новейших войн, насколько они оставили след в военной истории и выяснены были в известных в свое время инструкциях прусского генерала Шмидта. Несмотря на разные противодействия в этом деле, он проводил свою программу в жизнь со свойственной ему неукротимой энергией. Но скоро великая драма, разыгравшаяся в Турции, привлекла его на театр войны, куда он был командирован по Высочайшему повелению и 24-го июня 1877 г. назначен начальником передового отряда действующей армии. За блистательные действия этого отряда генерал Гурко назначен генерал-адъютантом к Его Императорскому Величеству (3-го июля) и награжден орденом св. Георгия 3-й степени. По расформировании передового отряда ген.-ад. Гурко возвратился к командованию 2-й гв. кав. дивизией, с которой прибыл под Плевну и назначен начальником всей кавалерии Западного отряда, а затем и войск гвардии, сосредоточенных там. За блистательное мужество и отличные действия в этом звании И.В. награжден золотою, бриллиантами украшенною, саблею, с надписью: «За храбрость», произведен в генералы от кавалерии (со старшинством с 29-го декабря) и орденом св. Георгия 2-й степени (21-го января 1878 г.).
5-го апреля 1879 г. И.В. назначен помощником Его Императорского Высочества Главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа, а через два дня С.-Петербургским временным генерал-губернатором. Многим памятно это тяжкое, удушливое время, так трагически пережитое Россией. И.В. приходилось действовать среди охватившего всех недоумения, брожения, нахлынувшей «накипи», как продукта предшествовавшего 25-летия, бурного умственного возбуждения нашего общества, и неслыханных злодейств, совершавшихся с безумным отчаянием. Тяжелое было время... и 14-го февраля 1880 г. ген.-ад. Гурко отчислен от должности С.-Петербургского временного генерал-губернатора, за упразднением ее, а затем (1-го марта) и от должности помощника главнокомандующего.
9-го января 1882 г. И.В. назначен временным Одесским генерал-губернатором и командующим войсками Одесского военного округа, но уже 7-го июня 1883 г. призван на крайне важный в военном и гражданском отношениях пост Варшавского генерал-губернатора и командующего войсками Варшавского военного округа. В этой должности И.В. удостоился нескольких наград до ордена св. Владимира 1-й степени включительно и неоднократных Высочайших благодарностей за блистательное состояние войск и деятельность по управлению краем. С 26-го сентября 1886 г. И.В. состоял членом Государственного совета. Высочайшим приказом 6-го декабря 1894 г., «в воздаяние важных заслуг, оказанных Престолу и Отечеству, особенно в последнюю турецкую войну», И.В. произведен в генерал-фельдмаршалы, с увольнением, согласно прошению, по расстроенному здоровью, от занимаемых должностей, с оставлением членом Государственного совета, в звании генерал-адъютанта и по гвардейской кавалерии.
С этого времени И.В. поселился в своем небольшом имении, д. Сахарове, в 7 верстах от Твери, где и оставался почти безвыездно. Хотя фельдмаршал внимательно следил за ходом жизни и неоднократно высказывался по государственным и военным вопросам, но тяжкая болезнь мешала ему принимать более деятельное участие в текущих событиях.
В 1896 г. И.В. удостоился награждения высшим орденским знаком - св. Андрея Первозванного, а в 130-ю годовщину празднования учреждения ордена св. Георгия, фельдмаршал был осчастливлен назначением шефом 14-го стрелкового полка, входящего в состав 4-й стрелковой бригады, которая, как сказано было во Всемилостивейшем рескрипте, «под вашим предводительством, покрыла себя боевыми лаврами и заслужила в рядах действующей армии почетное прозвище «железной бригады»».
Таковы внешние рамки, в которых развивались жизнь и деятельность ныне усопшего фельдмаршала. Своей изумительной энергией и замечательными дарованиями он постепенно и широко раздвигал эти рамки и хотя, вследствие внезапной, тяжкой болезни, сошел с деятельного поприща преждевременно, но тем не менее успел оказать незабвенные услуги своей Родине и озарить новым блеском славу русского оружия. В последнем отношении он не мало содействовал развитию самосознания русского человека, так как доставил успех русскому оружию, не только своими личными военными талантами, но и умением поднять энергию войск до такой степени, что и, казалось бы, невозможное для них оказывалось возможным. В этом смысле мы видим в нем ту же черту характера, которая в таком величии и могуществе проявилась в величайшем нашем полководце Суворове. У него солдат превращался в чудо-богатыря; а разве не потомки этих чудо-богатырей, голодные, оборванные, истощенные физически, но бодрые духом, «тащили зубами» орудия и снаряды через обледенелые, засыпанные снегами Балканы? Но чтобы поднять до такой высоты дух войск, надо в самом себе носить начала решительности, предприимчивости и неукротимой энергии.
Уже молодым офицером И.В. обнаружил основные свойства своего характера и ума - инициативу, самостоятельность, независимость, энергию, - обучая и воспитывая свой гусарский эскадрон по-своему, требуя от него прежде всего отчаянной удали и молодечества. И это было в то время, когда в военном деле готовы были видеть лишь проявление умственного начала, когда в солдатский идеал существенной чертой внесено было «интеллигентное» резонерство, когда все только и хлопотали о «развитии» стрелка, разведчика и т.п., когда даже самые модные академические профессора встречали своего нового коллегу вопросами: «Ну, а вы за военщину?». Но молодой ротмистр понимал, что война требует всего человека, и что военное дело прежде всего дело характера, мужества. В том же направлении он вел и свой полк, и свою дивизию. Несмотря на относительную второстепенность его служебного положении он уже успел и в это время обнаружить полную независимость характера и неспособность гнуться по ветру. На этот счет в гвардейских войсках и особенно у конно-гренадер сохранилось до сих пор не мало весьма характерных рассказов, которые, к сожалению, мы лишены возможности воспроизвести. Само собою разумеется, что только война могла дать соответственное поприще для приложения всех его военных способностей. Такой войной была турецкая 1877-1878 гг. Первый забалканский поход И.В. ознаменовался целым рядом быстрых и блистательных успехов. По искусству стратегических соображений, когда отряд, действуя по внутренним операционным линиям, бил неприятеля по частям, - поход этот представляет быть может самую блестящую операцию всей кампании. Если действия эти не приносили ожидаемой пользы, то в этом вина не начальника отряда, а того, что вообще война начата была с несоответственными средствами: смелые замыслы и недостаток сил для их осуществления, при крайне поверхностной оценке неприятеля. Тем не менее во всей западно-европейской военной литературе забалканский поход передового отряда считается в высшей степени искусной стратегической операцией. Только наши завистники и доморощенные, непризнанные стратеги не могут с этим помириться и отказаться от своего каверзничества.
Гораздо более важная задача была возложена на генерал-адъютанта Гурко в качестве начальника войск к западу от Плевны. И.В. прибыл туда в эпоху может быть наибольшего упадка духа на верхах нашей армии, когда никто не представлял себе ясно и верно данной обстановки и не имел точного плана относительно дальнейших действий. И.В., оценивая своим ясным взглядом положение дел, понял, что более всего сковывались наши операции армией Османа-паши, и что в положении этой армии самым чувствительным пунктом была ее питательная артерия, связывавшая ее со всей империй. Перерез этой артерии, а затем блокада плевненской армии составляли единственное решение вопроса, а затем, при успешности наших действий, пленение Османа-паши было лишь вопросом времени. Получив разрешение осуществить свой план, И.В. тщательно, во всех подробностях, при участии своего талантливого, нового начальника штаба Д.С. Нагловского, обработывает предстоящую операцию и во исполнение ее бросает весь гвардейский корпус на Софийское шоссе. Кровопролитный бой под Горным Дубняком отрезывает Османа-пашу от всего миpa, так что, но словам доблестного турецкого полководца, с тех пор и птица к нему не залетала. Бой этот, веденный гвардией с увлечением и свойственным ей пылким мужеством, был сопряжен с довольно ощутительными потерями, за которые обвиняли начальника отряда. Не место здесь полемизировать по этому вопросу, тем более, что с течением времени, когда личные настроения успокоятся, а архивные материалы будут тщательно обработаны, дело выяснится с беспристрастием и, по нашему убеждению, к еще большей славе начальника отряда. Со взятием Горного Дубняка, ген.-адъют. Гурко не почил на лаврах. «Воздуху мне мало», - говорит он, и затем атаковал неприятеля во всех его этапных пунктах, теснее надвинулся на Плевну и широко распространился на запад и юг, вплоть до Балкан, обезопасив вполне свой отряд и приобретя для его довольствия обширную страну. Едва закончился этот стратегический эпизод, как И.В., для которого бездействие, хотя бы и полезное, было мучительным, составляет проект движения к Балканам, чтобы разбить формирующуюся у Софии вспомогательную армию Мехмета-Али, а затем и за Балканы, на помощь нашей шипкинской армии, несшей на холодных вершинах хребта тяжелые потери. Получив желанное разрешение, он с энергией готовится к походу, а затем бьет неприятеля на всех пунктах и отбрасывает его на самые вершины Большого Балкана и даже частью (Златица) переходит его. Но тут, в зависимости от общего хода войны, он задерживается на целый месяц, причем отряд переносит невероятные страдания в диких Балканских горах, среди непроглядных туманов и целых потоков грязи или почти засыпаемый снежными буранами при леденящем холоде. Но едва пала Плевна и получены подкрепления, как неутомимый вождь снимается с горного хребта, прорывается через неприятельскую оборонительную линию, бьет противника на всем ее протяжении и отбрасывает его, со всеми подходящими подкреплениями, в долину Марицы. Совершилось то, чего не ожидал знаменитейший стратег нашего времени, фельдмаршал Мольтке, считавший совершенно невозможным зимний переход через Балканы целой армии с ЕЕ АРТИЛЛЕРИЕЙ. Последнему обстоятельству не мало удивлялся другой наш полководец - М.Д. Скобелев. Энергия, проявленная в этом перевале через Балканы, как начальником отряда, так и его войсками, просто невероятна. Сам И.В. производил неоднократные рекогносцировки под ружейным огнем противника, двигался с войсками по ночам, отдыхал, закутанный только в бурку, на чистом снегу... А войска его, голодные, холодные, с фунтовым сухариком на целые сутки, «зубами» тащили орудия и, ругая нескончаемые горы, безропотно, смело, а часто и с веселым смехом ходили в атаку.
Попытка Сулеймана-паши остановить армию ген.-адъют. Гурко под Филиппополем окончилась полным ее разгромом и рассеянием с потерей всей артиллерии.
Обширный военный опыт, приобретенный И.В. Гурко во время войны, нашел плодотворное применение при обучении вверенных ему войск, особенно в Варшавском военном округе. Основные начала, положенные им в дело воспитания и обучения войск, были: крайняя выносливость, неутомимость, находчивость, предприимчивость, самостоятельность в решениях. Нередко, наблюдая действия на маневрах, он говорил: «Посмотрите, какой вздорь делает N, но я его расхвалю - жить хочет, а это главное». Уже весной, смотря войска, обращал внимание - загорелые ли у людей лица, часто ли они работают на воздухе. Зимой требовал таких же маневров, как и летом, а от начальников - полной заботливости о здоровье нижних чинов. Кавалерия, которая прежде зимой ходила только по дорогам и с опаской, в конце концов производила стремительные атаки но снежным полям; для нее же реки перестали быть непреодолимым препятствием. Рядом с этим обращалось внимание на заботливое отношение со стороны начальников к нуждам солдата. При нем в округе получили обширное применение походные кухни, а в летнюю жару плохо приходилось тому начальнику, который не подумал об обеспечении людей обезвреженной водой - во всем этом фельдмаршал видел «истинные причины побед и поражений».

Его же могучему авторитету и предусмотрительности округ обязан многим во всем, что касается мобилизации, боевой подготовки и развития инженерной обороны нашего передового театра войны.
Гражданской деятельности усопшего фельдмаршала мы не касаемся. Заметим только, что в этой отрасли, как в Петербурге, так и в Варшаве ему приходилось действовать при крайне неблагоприятной обстановке. Его друзья были слишком требовательны, назойливы и прямолинейны, а его враги слишком злобны и непримиримы, чтобы дать правильную оценку его мероприятиям. Но пройдет время, раскроются архивы Петербурга и Варшавы и тогда ожесточеннейшие враги покойного генерал-губернатора убедятся в благородстве его характера, в доброжелательности его намерений и в рыцарской прямоте его действий.
Мы далеки от мысли, что всем сказанным нам удалось очертить фельдмаршала, как личность в ее внешних проявлениях. Неисчерпаемая в своем внутреннем содержании, призванная к обширной и разносторонней практической деятельности в связи с величайшими историческими событиями своего времени, личность усопшего, как необыкновенно богатая своеобразием индивидуальность, не подается точной и полной обрисовке. Это богатство индивидуальное, это своеобразие были причиной того, что еще при жизни он служил предметом многочисленных рассказов, отчасти даже легендарного характера, в которых трудно было провести грань между истиной и вымыслом, но тем не менее все они весьма характерны. В личных отношениях незабвенный И.В. производил обаятельное впечатление. Суровый по наружности, он был безгранично доброго сердца. Нередко мы видим людей, проливающих крокодиловы слезы над несчастьями кальки и вместе с тем по первому впечатлению, наговору, выбрасывающих целые семьи тружеников на улицу. Ничего подобного не было на всем жизненном пути усопшего. Ведя людей в бой с несокрушимой энергией, заставляя их подняться духом до нечувствительности ко всем невзгодам и ужасам горной, зимней кампании, он не пролил ни одной капли крови виновного; уличенные в преступлениях, совершенных под влиянием тяжких условий войны, находили всегда пощаду в его добром сердце. Основная тайна его неукротимой энергии, кроме ясности сознания, в известном смысле заключалась в том, что он умел отличить важное от неважного, и, раз определив эти отношения, он всеми силами проводил в жизнь то, что считал в данных обстоятельствах важнейшим. Личное его влияние на войска было изумительно. Достаточно было несколько выразительных, идущих прямо к сердцу слов, произнесенных обыкновенно с громоносной выразительностью, как войска наэлектризовывались до высочайшей степени нравственного напряжения.
Помним и так: бой идет вяло: изнеможенные войска, по-видимому, утратили всякий наступательный импульс, раздаются только то отдельные, то интенсивные звуки перестрелки... вдруг проносится по линиям: «Гурко едет!». Все мгновенно оживляется, подбодряется, забывает об опасности и усталости и неудержимой лавиной устремляется на неприятеля. «Спасибо, дети мои!» -  раздается громовой голос начальника, а в ответ потрясающее «Ура» и шапки кверху. По окончании войны, во время парада по случаю заключения С.-Стефанского перемирия, знаменитая 4-я стрелковая бригада, завидя своего обожаемого начальника, пришла в такое волнение, что командир бригады счел нужным просить И.В. подъехать к ней, опасаясь иначе нарушения порядка в строю. Надо было видеть эту картину единения обожаемого вождя с его «железными» чудо-богатырями! Его безграничная энергия подымала всех до такой степени, что каждый изумлялся сам тому, что он мог дать, не подозревая запаса своих собственных сил; его же таланты внушали полное доверие к его предприятиям. На войне и при мирных упражнениях войск, покойный фельдмаршал, чуждый самообожания и самомнения, охотно выслушивал мнения и вникал в соображения хотя бы самого младшего из его подчиненных, но все это перерабатывалось у него так своеобразно, оригинально, самостоятельно, что высказавший его едва замечал след сказанного в общих заключениях и решениях фельдмаршала. При этом, если он принимал высказанное целиком или в части, то все последствия бесповоротно и абсолютно принимал на себя. В домашнем быту строгий блюститель этикета, достоинства и порядочности, И.В. был замечательно гостеприимным хозяином, с которым никто не чувствовал ни малейшего стеснения; а его рассказы, полные юмора и необыкновенной образности, собирали всегда вокруг него страстных слушателей.
Русский народ, да и вообще славянство, не выработали рыцарского типа, воспетого на западе минезингерами и трубадурами, этого рыцаря, одушевленного благороднейшими чувствами, пропитанного разными условностями, фантастического в своих похождениях и платонически-романического в своем поклонении дамам; но народы эти создали в своих поэтических представлениях тип богатыря, верного слуги своей Родины в ее борьбе со стихийными и злобными силами. Чертами такого богатырства богато одарен был покойный фельдмаршал, и духовный его образ, перенесенный в XX столетие, да послужит на укрепление тех традиций, которыми будет вдохновляться русская армия во славу свою и на счастье Родины.
Мир праху твоему, доблестный воин!

[ПОДПИСЬ]: **

ПРИМЕЧАНИЕ:
(*) - В разных документах день рождения ошибочно отнесен к 16-му июня.