Королева из Коричневого дворца

В тридевятом царстве в тридесятом государстве, за лесами, за долами, за высокими горами, на самом берегу Лазурного моря стоял Изумрудный дворец. А жил в том дворце Главный министр, фельдмаршал, оберпрокурор, Верховный судья, Великий инквизитор, тайной стражи начальник и первый советник королевы. Это всё один и тот же такой человек был, если кто не понял. Да, кстати, в том дворце ещё жила и сама Королева – ну, та, которой он был первый советник. И вообще-то это был её дворец. Но народ при виде Изумрудного дворца всё больше думал не про Королеву, а про Главного министра, потому что дюже его боялся. Да и было отчего.
 
Нрава Главный министр был смурного, вид имел угрюмый да мрачный, одевался во всё чёрное, а лицо скрывал под глубоким капюшоном своего плаща. Говорил он редко и тихо, а во время королевских приёмов стоял в тени чуть позади королевского трона. Одно слово – страшный человек!
 
Королева же была совсем юна, а потому весела, прекрасна, беззаботна и легкомысленна. Девушка она была, правда, умная, а, выросши в Изумрудном дворце, с раннего детства в придворных интригах и тайнах разбиралась и толк знала, пожалуй, не хуже самого Главного министра. Но как девушка юная, занимать свой ум скучными государственными делами и заботами не любила. Да и то сказать: не затем же в Изумрудном дворце жил Главный министр, фельдмаршал, оберпрокурор, Верховный судья, Великий инквизитор, тайной стражи начальник и первый королевский советник, чтобы государственными заботами занималась юная Королева!
 
А любила Королева балы, да всякие представления, да зрелища разные, да публичные казни: четвертовать там кого, али в быке медном живьём зажарить. Но это она не от злобы или жестокости, а токмо из детской непосредственности, любознательности и слабости ко всяким разным зрелищам. Потому и казни в тридевятом царстве в тридесятом государстве случались нечасто и чередовались с балами, карнавалами, фейерверками, показами чуднЫх зверей заморских и иными потехами. Народ это понимал и юную Королеву свою за детское её легкомыслие не осуждал и любил.
 
Не то дело Главный министр. Был он человек холодного ума и расчётливый, всё что-то замышлял да обдумывал. А ежели казнил, так не ради зрелища и потехи весёлой, а опять же всё из расчёта и государственной надобности. За то его все не любили и боялись.
 
Так бы оно всё шло да шло, но однажды дошли до юной Королевы слухи, что народ не её считает за верховную правительницу, а Главного министра. И вот решила она то проверить.
 
Переоделась Королева бедной нищенкой, измазала лицо себе сажей, чтоб никто, значит, не узнал её, улизнула из дворца – и стала людей расспрашивать. Зайдёт, к примеру, в деревню, постучится в дом, попросит воды напиться, а сама и спрашивает: «Скажи, добрый человек, а чей это там стоит Изумрудный дворец?».
 
Ей и отвечают: «О, девочка, это дворец Главного министра, фельдмаршала, оберпрокурора, Верховного судьи, Великого инквизитора и тайной стражи начальника. Это страшный человек. Он-то всей нашей страной и правит».
 
«Как же так?» – спрашивает Королева, – «отчего же у вас в стране правит министр? А разве нет в вашем государстве короля или королевы?».
 
«Королева наша – ребёнок» – отвечают ей поселяне, – «ей бы в куклы играть, да балами тешиться. А правит-то страной нашей Главный министр. Ты, девочка, к дворцу-то не ходи, держись от беды подальше».
 
Так одного, другого, пятого, десятого расспросит Королева – и по деревням, и на торжище – а все ей, хоть и разными словами, да одно и то же говорят. Очень это юной Королеве не понравилось.
 
Вернулась она в Изумрудный дворец, сажу с лица смыла, из нищенки обратно в королеву переоделась и завела с тех пор во дворце новые порядки.
 
Первым делом собрала она весь двор и объявила, что отныне все государственные дела будет рассматривать самолично, а без её личной подписи и печати никакой указ не законен и силы не имеет. И началась тут у Главного министра тяжёлая жизнь. Раньше-то как было? Надо, к примеру, дорогу построить, али шайку разбойную усмирить, али там налоги поднять или, наоборот, по случаю неурожая крестьянам зерна раздать из закромов королевских – сам с собой всё и решал. На то он сам себе и Главный министр, и фельдмаршал, и оберпрокурор, и Верховный судья, и Великий инквизитор, и тайной стражи начальник. А теперь что же стало? Вместо того, чтоб отдать приказ и всё, теперь, понимаешь, пиши, да придумывай, как бы Её Величеству его обосновать, да доказать необходимость. Целый трактат на каждую безделицу сочиняй. Потом жди: не каждый же день Её Величество благоволят государственные дела разбирать. А после всего того Королева-то возьми, да самый нужный указ и не утверди! Чтоб все видели, кто в Изумрудном дворце и во всём государстве хозяин, а кто лишь слуга королевский, хоть бы и первый среди прочих. А без того, может быть, указа и все прочие дела не решить никак.
 
Королеве-то оно что? Королеве при всём дворе на троне восседать, речи слушать, да указы принимать али отвергать – всё это в новинку. Забава новая, свежая, не хуже карнавалов да публичных казней, к слову сказать уж поднадоевших изрядно. А каково Главному министру теперь королевством управлять? Так вот – без чумы, без войны – беда пришла в государство откуда не ждали.
 
Однако же Главный министр не зря своё место занимал и осетровую икру ложками на хлеб намазывал. Дюже умён в государственных делах был. Долго ли, коротко ли, а придумал, как беде пособить. И стало оно так.
 
Придёт, бывало, Главный министр на официальный приём. Королева на троне сидит, весь двор, как положено, в тронном зале собран. Поклонится, значит, наш оберпрокурор и фельдмаршал, как по ихнему придворному этикету полагается, и заводит такую речь:
 
– Ваше Величество! Благоволите принять и подписать сей эдикт о мерах, необходимых и неотложнейших, в связи с насущнейшими нуждами народа Вашего в дальнейшем и наилучшем благорастворении воздухов. Насущную нужду народа нашего в дальнейшем и наилучшем благорастворении воздухов, Вы, Ваше Величество, при Вашем несравненном уме легко уразумеете из тех немногих и самых кратких размышлений, кои я Вам представлю касательно изменений в урожайности крестьянских хозяйств и благосостоянии податного населения Вашего государства в последние десять лет...
 
В том же духе Главный министр говорит полчаса, затем и час, и другой час, не смолкая, ровным своим голосом. Первый час Королева слушает речь внимательно и даже узнаёт для себя кое-что новое и, пожалуй, даже интересное об урожаях крестьянских хозяйств и поступлении в казну оброков и податей, хотя и тщетно старается уразуметь самую суть предлагаемого указа. К началу второго часа она слышит уже лишь министров голос, а заботится более о том, чтобы сидеть на троне прямо и с царственным достоинством, при том ещё и имея вид умный, внимательный  и понимающий. Но к концу второго часа она может уже лишь исподволь разглядывать наряды своих придворных и, наконец, думать лишь о том, чтобы ей не зевнуть, не заснуть и тем совсем перед своими придворными не оконфузиться. И сквозь тягостную уже полудрёму слышит вдруг: «... этот указ, Ваше Величество, столь важен для государства, что я осмелюсь не только просить, но даже, с Вашего позволения, и твёрдо настаивать...».
 
«Ах, он будет твёрдо настаивать!», – подмечает, даже сквозь обуявшую её дрёму, Королева.
 
– Я, Ваше Величество, – продолжает между тем Главный министр, – Нисколько не сомневаясь, что Вы, при Вашем разумении государственных дел, примете столь необходимый указ, позволил себе отдать уже даже некоторые предварительные распоряжения касательно...
 
«Ах, он уже и распоряжения отдал!», – окончательно просыпается от такой наглости Королева. – «Не дожидаясь моего решения и утверждения! Ну, погоди ж ты у меня, министр! Будешь знать, как своевольничать!». И тем паче в душе негодует, что смысл указа, как и предполагаемая от оного польза, да и сама его надобность, так и остались для неё при уже без малого двухчасовом разъяснении темны и непонятны.
 
И вот, улучив в министровой речи подходящую паузу, юная Королева делает грациозный и полный величия жест и говорит:
 
– Довольно! Мы достаточно ознакомились, чтобы понять ненужность сего указа!
 
– Как же? – искусно изображает растерянность Главный министр. – Как же Ваше Величество может отвергнуть указ столь необходимый, который к тому же уже отчасти и исполняется?
 
– Повелеваю отменить! – решительно говорит Королева. – И довольно об этом.
 
– Да, да, Ваше Величество, воля Ваша.
 
И с потерянным видом Главный министр, приблизившись к трону, кладёт перед Королевой несколько свитков.
 
– Здесь различные мелочи, Ваше Величество, которыми я не смею даже занимать Ваше внимание и отнимать Ваше драгоценное время: о постройке новой дороги, о казни нескольких смутьянов, о введении нового налога и прочее, и прочее.
Королева, только что не токмо утвердившая перед всем двором и даже перед иностранными послами всю полноту своей самодержавной власти, но уже и немало измученная двухчасовой речью своего первого советника, подписывает «мелочи» не читая.
 
Главный министр уходит с утверждёнными бумагами, и никто не видит, хранит ли он ещё под глубоким своим чёрным капюшоном выражение растерянности или уже бесстрастное лицо его на миг осветилось довольною и не подобающей его высокому званию улыбкою.

Королева же, утвердив своё августейшее достоинство раз, другой, да третий, стала тяготиться слушаньем длинных министровых речей, каковые, к слову сказать, раз от раза становились всё длиннее и всё туманнее, да и вообще всем ритуалом. Забава сия постепенно утратила свою новизну, а вместе с новизною и всю прелесть. И вскоре разбор государственных дел перед всем двором был отменён. Всё вошло в прежнюю колею, но только указы-то всё равно Королева теперь требовала приносить ей на подпись.
 
 
 
Долго ли, коротко ли, год ли с того прошёл, аль два, появился при дворе в Изумрудном дворце некий заезжий Стрелец – удалой молодец. Был он отставной солдат, бродячий поэт, трактирный менестрель, на все руки мастер, пьяница, краснобай, на дуде игрец, тонкий знаток женских душ и вообще статен и пригож собою. Хоть и был он происхожденья тёмного и низкого, хоть и пробавлялся прежде тем, что пел по кабакам и трактирам, а однако ж обхожденье знал и галантлостев, и куртуазностев всяких в жизни поднабрался, оттого ко двору и пришёлся. И начал он, значицца, сперва баллады там всякие петь и куртуазные романы про благородных рыцарей и прекрасных дам рассказывать. И всё больше в его балладах и романах так выходило, что только тот и есть благородный рыцарь, кто с дамой лишь на коленях разговаривает, любое её слово ловит, за повеление почитает и тотчас исполнять мчится, хоть за тридевять земель, хоть в Подземное царство. А который рыцарь так не поступает – тот-де и не рыцарь вовсе, а презренный грубый мужлан и собака. И во всех балладах и романах того Стрельца-менестреля таковые мужланы всегда заканчивали смертью не токмо мучительной, но ещё и дюже позорной.
 
Дальше – больше. Меж романами и балладами стал Стрелец при дворе и вовсе такие речи говорить, что мол женщины – существа возвышенные, ангелоподобные и неземные, и мужчин много превосходящие как разумением, так и тонкостью натуры. Оттого-де и всё благо королевства, что правит им юная прекрасная фея Изумрудного дворца, а не какой-нибудь грубый мужлан или мрачный старикашка. Насчёт мрачного старикашки все не только поняли об ком речь, но сперва даже обмерли и оторопели. Что ж теперь с заезжим балагуром наш Главный министр, фельдмаршал, оберпрокурор, Верховный судья, Великий инквизитор, тайной стражи начальник и первый советник королевы сделает? На кол за такую дерзость посадить велит, али кожу живьём содрать?

А фельдмаршалу-то нашему чего тут делать прикажете? Чем пуще заезжий Стрелец ему, Главному министру то есть, прилюдно дерзит, тем более оный Стрелец юной Королеве мил. Не казнишь же его, паскудника, без королевского указа. А указ Королева не подпишет – то сразу видно. На первый раз смолчал Главный министр. И на второй смолчал. И на третий... А заезжий Стрелец тем лишь более и более распаляется, и уж не намёком, а и прямо в глаза над нашим фельдмаршалом и оберпрокурором насмехается и глумится. А вслед за ним уж и другие, страх потеряв, тоже начали, видя, что время идёт, а никакой страшной кары Стрельцу за его дерзости отнюдь не следует, и всё сходит ему с рук невозбранно.
 
Крепко тут задумался Главный министр и первый королевский советник. Казнить Стрельца законным порядком без согласья Королевы никак нельзя. Обвинить там его в чём  – так Королева не поверит. Королева-то, хоть и юна, но не глупа отнюдь, и сразу поймёт, откуда ветер дует. Людей своих из тайной стражи к Стрельцу подослать в трактире – так опять же гнева королевского не миновать потом. Но и оставлять, как есть, никак больше нельзя. Этак Главного министра и Великого инквизитора в королевстве и вовсе бояться перестанут, а на том страхе всё королевство только и держится. Но, в самом деле, не мятеж же против королевской власти по такому нелепому случаю самому Главному министру поднимать и устраивать!
 
Думал-думал Главный министр, и вот, значит, чего надумал. Является он пред светлы очи Королевы при всём дворе и при полном параде и после всех положенных церемониев такую речь заводит:
 
«Так, мол, и так, Ваше Величество, в свете последних событий и сложившейся обстановки имею два неотложнейших предложения. Во-первых, незамедлительно повесить заезжего Стрельца ибо, как доподлинно вызнала вверенная Вами мне тайная стража, заслан он к нам из вражьей заморской страны нарочито чтобы прельщать умы, развращать нравы, подрывать добрые обычаи наши и особливо – сеять смуту и раскачивать, так сказать, корабль нашего государства, в тайный знак чего, как и сами Вы изволите сие видеть, носит, злодейский супостат, белую манишку. Окромя того уличён он также в том, что по кабакам и трактирам злословил Ваше Величество и чернил своим поганым языком светлую память Ваших благородных августейших предков».
 
Знал Главный министр Королеву, знал, что за августейших предков осерчать может посерьёзнее, чем за одно токмо своё достоинство.
 
Ну, все придворные давно чего-то в таком роде ждали, да и Королева такой речью отнюдь удивлена не была и уж приготовилась было дать нашему оберпрокурору и Великому инквизитору отповедь, как он, глядь, без остановки тут же и продолжает:
 
«Во-вторых же, Ваше Величество, в целях наилучшего благорастворения воздухов и ради вящего процветания королевства прошу Вас незамедлительнейше отдать приказ перекрасить Изумрудный дворец в коричневый цвет».
 
Тут все придворные так и ахнули от неожиданности. Так вот шёпот да ропот и пошёл по тронному залу, мол, «как же так, да зачем же Изумрудный дворец вдруг да в коричневый цвет?!». Про первое министрово предложение, вестимо, тотчас и позабыли. Как мы уж раньше заметили, Главный министр не зря при дворе осетровую икру ложками ел – дело своё министрово знал справно. Да только вот и Королева, даром что юна была и легкомысленна, а тоже не зря в Изумрудном дворце с детства выросла. И не в пример придворным своим хитрость министрову сразу увидела да разгадала.
 
«Ну», – говорит, – «Насчёт Стрельца, считаю, что доказательства Ваши, почтенный Главный министр, легковесны и недостаточны. Потому смертный приговор ему отнюдь не утверждаю. Что же до покраски дворца, то ежели при Вашем уме и опыте считаете Вы сию хозяйственную меру необходимой для благорастворения воздухов и процветания королевства, то сие утверждаю».
 
Все и ахнуть на сей раз не успели, как взяла заготовленный указ, да тут же и подписала.
 
Ну и что теперь Главному министру делать? Вспять-то дела уже не вернуть, отступать некуда. Королевский указ, значит, он королевский указ и есть, особливо когда уже подписанный, да ещё и прилюдно при всём придворном параде.
 
Стрелец-то спустя полгода при всех новых пересудах да хлопотах о перекраске дворца как-то тихо и незаметно из моды при дворе вышел. Королева про него вовсе забыла. А вслед за тем вскоре и умер он нелепой смертью, вроде бы, как говорят, в кабачной драке. Поелику не зря наш Главный министр, сверх всего прочего, был ещё и тайной стражи начальник, а ум имел государственный и на всякое доброе и полезное дело зело памятливый и незабывчивый. Впрочем, о Стрельце тогда уж никто и не вспомнил.
 
Но вот живёт теперь наш Главный министр, фельдмаршал, оберпрокурор, Верховный судья, Великий инквизитор, тайной стражи начальник и первый советник королевы не в Изумрудном дворце, а в Коричневом. Хоть и на самом берегу Лазурного моря. Да, кстати, и Королева – тоже. Ведь вообще-то это её дворец.
 
 
 
Тут и сказке нашей конец. А кто слушал, тот мотай на ус и набирайся со сказки нашей да с чужих ошибок себе ума-разума, будь ты хоть главным министром, хоть юной королевой, хоть стрельцом заезжим.

Тампере, 2012-2015.

Впервые опубликовано:
Строев С.А. Королева из Коричневого дворца. // Молодежная Галактика. / Общество с ограниченной ответственностью "ЭлекСис" (Санкт-Петербург). 2017. № 13. С. 227-234.