Свет далёкой звезды, гл. 37

Второе трагическое происшествие вторглось в мою жизнь в конце июня. Занятия в школе закончились, но дед продолжал пытать меня всё той же немецкой книжкой.
- Как переводится название? - наверное, уже в сотый раз повторял он.
Я в сотый раз уставился на обложку и сказал:
- «Одежда делает людей».
- Это дословный перевод, - не унимался дед. - Шевели мозгами! Переведи художественно, вспомни известную русскую пословицу.
Я морщил лоб, напрягался, но ни одна пословица не шла мне в голову. За окном светило солнце, лето в самом разгаре, а я сиди дома, вспоминай никому не нужное.

Мимо прошёл Профессор. Вытер лоб клетчатым платком, сказал озабоченно:
- На перекрёстке мальчишек сбили. Ужас! - и пошёл себе дальше. Профессор был нелюбопытным и подробностей происшествия не знал. Через пару минут из дома как ошпаренная выскочила  Надя:
- Стой! - закричал я. - Ты куда?
- На перекрёсток! - выкрикнула она, переминаясь с ноги на ногу от возбуждения.
- Ты знаешь пословицы про одежду?
Надя почесала нос и выдала:
- По одёжке встречают, - и унеслась вдаль.
Я с надеждой взглянул на деда. Тот вздохнул и махнул рукой:
- Иди уже!
Я перемахнул через подоконник и побежал за Надей.
- Двери для кого сделаны! - неслось мне вслед.

Мы ещё успели застать жуткую картину: серую тойоту с помятым передом, лежавших на асфальте двух маленьких мальчишек и беснующегося Вампира. С ужасом я узнал в мальчишках мужичков, Петю и Пашку. Они лежали, не шевелясь, и со стороны казалось, что они мертвы. Но я своим внутренним чувством знал, что с ними всё в порядке и никаких серьёзных травм у них нет.
Витька, решивший, что мальчишки погибли, не находил себе места. Он кричал, бегал вдоль дороги, опасаясь подойти и удостовериться, что всё уже кончено. В конце-концов он обратил свой гнев на машину и скрывшегося в салоне водителя. Витька закричал и начал бить по машине руками, ногами. Он колотил и колотил в ветровое стекло до тех пор, пока оно не покрылось трещинами. Водитель в ужасе скорчился за рулём. Витьку оттащили очевидцы, но он не успокоился до тех пор, пока не приехала милиция и не увезла его с собой.

Мужички и в самом деле родились в рубашке. Пашка сломал руку, Петька отделался сотрясением мозга. Но авария всё равно изменила их жизнь. Появилась мама. Она приехала в больницу, там долго плакала и говорила, что искала сыновей почти два года и вот наконец нашла. Об этом визите мне рассказал Витька. Говорил он сквозь зубы, как о чём-то неприятном, с плохо скрываемой ненавистью. Он рвался к мужичкам, но его не пустили. Пришлось подслушивать в коридоре, и он едва не набросился на мать мальчишек и не повырывал ей волосы.
- Она же их умирать оставила! Понимаешь? - говорил но, и тело его сотрясала мучительная почти невидимая глазу душевная боль. - А теперь говорит, что искала. Она их здесь, в этом городе оставила. И что? Ни разу не приехала искать? Аа они тут, на виду были. Стоило только приехать.
В конце он добавил, она их непременно убьёт и что ей нельзя возвращать детей. Не знаю, кто был прав в этой истории, но милиция, органы опеки или кто там ещё должен был этим заниматься, вернули мужичков домой. Я знаю, что Витька ездил к ним, караулил у дома, чтобы убедиться, что с ними всё в порядке. Потом они переехали.
- Тоже нужно уезжать, - сказал Витька.
- Куда? - спросил я.
- Не знаю. Куда-нибудь.

Позднее такой же разговор начала Лёлька.
- С Вампиром поедешь? - у меня замерло сердце. Мне не хотелось её отпускать.
- Наверное. Только я не могу. У меня Минька, мама... как я их оставлю?
Через неделю после этого разговора судьба решила всё сама.
Знаете, кто такой герой? Не тот, который главный в произведении. Он, может быть, даже совсем неприятным типом. А тот герой, который коня остановит, в горящую избу войдёт, в ледяную речку нырнёт или грудью на амбразуру. Я мог бы стать героем, только оказалось, что недостаточно проделать все эти действия, нужно ещё достойно завершить начатое. Постараться, чтобы тебя не затоптал конь, не спалил огонь, не затянула на своё дно речка и чтобы от твоего броска на амбразуру вышел хоть какой-то толк. Иначе история запомнит тебя не иначе, как глупцом, не рассчитавшим своих сил. Я оказался глупцом.

Я, как и многие, всегда подозревал, что жизнь Лёлькиной и Мишкиной матери оборвётся самым трагическим образом. Этого следовало ожидать от людей, не просыхающих от алкоголя годами и давно утратившими человеческий облик. Ничего не было удивительного в том, что однажды днём дворничиха позовёт к себе очередного кавалера, что они сядут пить портвейн «три топора», а после уснут там же, где сидели. Зажжённая сигарета выскользнет из безвольной руки, упадёт в кучу мусора и начнёт тлеть, пока не доберётся до стопки старых газет, оставшихся со времён тех счастливых лет, когда в этом доме ещё выписывали газеты. Вспыхнет пламя, и квартира начнёт гореть.

Это было трагично, но совсем не удивительно. Удивительным стало то, что пока зеваки с ужасом взирали на объятый пламенем дом, а соседи безуспешно боролись с огнём вёдрами воды, во двор прибежала Лёлька и с криком «Там моя мама!» рванула в самое пекло. Её не успели остановить. Я долго не мог понять потом, как она могла любить свою мать, то, во что она превратилась. Не дающая ни любви, ни денег, ни внимания. Та, существование которой хочется скрыть. Та, за которую стыдно. Спасать такую? Зачем? Позднее я понял, что можно возненавидеть любого человека, делающего тебе больно. Любого, только не маму. На это мне всегда отвечают тем, что есть люди, не любящие своих матерей или убившие их из ненависти. Такие люди есть. Но они, как правило, не любят никого кроме себя.
Лёлька любила мать, а я любил Лёльку. Поэтому, не раздумывая, побежал следом. Кто-то схватил меня за футболку. Я рванулся, ткань затрещала, и кусок остался в руке державшего. Я сразу понял, что совершил ошибку. Квартиру заволокло едким дымом. Он резал глаза, дышать было невозможно. Я едва разглядел Лёльку, волочившую по полу тело матери. Женщина была тяжёлой, и худенькая Лёлька выбилась из сил. Я знал, что женщина мертва. Она стояла посреди комнаты, устремив безразличный взгляд в никуда. Я встряхнул головой, но видение не исчезло. Опомнившись, я схватил Лёльку за руку и потащил к выходу. Она вырывалась:
- Нет! Я её не брошу!
Я не мог говорить. Голова у меня закружилась, и я как мешок осел на пол. Единственное, что я почувствовал, как Лёлька обхватила меня под мышками и поволокла на улицу.

Продолжение - http://www.proza.ru/2019/06/05/1259