Семь соплежуек

Данная история написана Midinvaerne для смеху.

                «Что пожелать тебе не знаем,
                Ты начинаешь только жить,
                Но от всей души желаем
                С хорошим мальчиком дружить!»

                Популярные среди школьниц
                поздравительные стишки.

Было это давно, в начале восьмидесятых аж прошлого века. В обычной, вполне провинциальной средней общеобразовательной школе. Помните, богоспасаемые времена? Шитье трусов на уроках труда, хор в продленке, манный пудинг с клюквенным киселем в столовке.
Знаете, есть мода на имена? Ну, внезапно все новорожденные мальчики становятся Даниилами, а девочки – Анастасиями? Но так называли позже, конечно,  позже, а в описываемые  времена мальчики в школах были Саши, Сережи и Вовы, а девочки – Наташи. Так вот, в пятом «Б» классе было аж сразу семь девчонок по имени Наташа.
Сперва, конечно, их просто, вторя училкам, звали по фамилиям. Однако уже к концу первого класса некоторые из них обзавелись прозвищами, а то и кличками.
А самое-то интересное, что стоило одной из Наташ чихнуть, как мгновенно остальные шестеро подхватывали вирус и обзаводились роскошными соплями. И шмыгали. И не только… У них со временем, аккурат к четвертому-пятому классу, появились и иные интересы.
Ну, во-первых, конечно же, они все, следуя тогдашней моде, заимели себе «Песенники». Это, если кто не помнит, такие толстые общие тетрадки были в клеенчатых обложках. Туда записывались тексты песен. «Взрослых» и желательно, про трагичную любовь. Ну, хоть «Есть в графском парке Чёрный пруд…» Или «Белый шиповник». В общем, нечто душещипательное должно было непременно в таких вот «Песенниках» писаться. Поскольку интернета ж не было…
Но не только тексты песен там были, но и нечто вроде девчоночьих дневников с секретиками. Наследие альбомов пушкинских барышень, вероятно. Туда приклеивались вырезанные из журналов портреты актеров и певцов, желательно, цветные (за что можно было получить по башке от матери, но дело того стоило). Там писались «анкеты» на тему: «Скажи, кто в классе тебе нравится», стишки – как собственноручно в муках рожденные, так и просто спёртые у великих, а то и популярные среди более старших ребят. Туда, в эти дневники-песенники, модными и дефицитными фломастерами рисовались сердечки и зайчики… Хорошим тоном считалось, когда под нарисованным, вырезанным и вклеенным за одну сторону сердечком помещалась некая страшная тайна типа «Гена – зыкий». К слову, всем этим, нарисованным, переписанным и склеенным, разумеется, можно было хвастаться. Не перед всеми, перед самыми близкими подружками. Что вы, что вы, это же почти дневник…
А во-вторых, семеро Наташек очень быстро поняли, что гнобить кого-то всемером – очень выгодное и интересное занятие. Сами они при этом, осознав свою численность, сравнивали себя с Семью самураями или с Великолепной семеркой. Одноклассники же звали их не иначе, как соплежуйками.
Заводилой, конечно же, была Наташка Иванова. Была она плотная, коренастая, часто болевшая девочка с настолько землистым цветом лица, что одноклассники, подхватив оброненное кем-то взрослым словечко, именовали ее Немочью. Именно Немочь первой додумалась кинуть все доступные портфели одноклассников в сугроб с третьего этажа, сорвав таким образом контрольную по математике. На переменке, пока класс проветривали. Подружки, разумеется, подхватили инициативу… Математичку чуть удар не хватил. Весь класс потом дружно писал в дневнике: «Я портфели не бросал». На классном собрании, после уроков. Ну а то, кто ж сознается… Портфели, кстати, многие порвались. Именно Немочь нашла среди одноклассников аж двух «щеглов». Это, если кто не помнит, такие были изгои почти в каждом классе. Их можно было безнаказанно дразнить, доводить, щипать, запихивать в портфели им всякую дрянь… Нет, бить – не били. Доводили просто. Они ж девочки, хоть их и семеро.
На подхвате у Немочи были адьютанты: Наташка Козлова и Наташка Сидорова.
Козлова, как ни странно, очень много знала о козах. В деревне у ней была бабка, а у бабки имелось три козы. Поэтому Козлова прекрасно была осведомлена о характере, болезнях и проблемах разведения коз, включая непокрытость.
Сидорова же, девочка из богатой по тем временам семьи,  по случаю наличия матери-гинеколога, могла при случае блеснуть познаниями из области физиологии человека. Будучи накручена профессионально озабоченной мамашей, много и громко разглагольствовала о проблемах сохранения девства. Даже по латыни могла при случае выразиться. Ну, и выразилась как-то громко слишком, тыкая пальцем в материн методический материал с картинками, мол, Virgo.
- Гы-гы-гы! Вирга! – эх, не успели подружки отскочить,  и теперь над ними покатывался Серёга Тощий.  – Гоготал аж с привизгом, видя покрывшиеся нежным румянцем девчоночьи рожицы. Догнать и поколотить Тощего подружки не сумели, и потому за Сидоровой намертво закрепилась кличка Вирга.
Остальные ходили стайкой, строем «три плюс один».
Наташку Ленскую дразнить боялись, потому как была высока, стройна и играла в баскетбол. Максимум - Ленкой назовут. А невелика разница была по тем временам, что Наташ, что Лен в каждом классе было, как ромашек на лугу. Уж не знаю, с какого перепугу ее занесло в соплежуйскую компанию, разве что по случаю хорового насморка.
Наташку Двойникову – не боялись. Потому дразнили на все лады. И «Двойкой», и «Парой», и как только не… Не любили ее, в общем-то, за трусость и плаксивость. Добро бы просто дура, так еще и ябеда. Чуть что, поднимала руку и прямо на уроке жаловалась писклявым голосом училке. Причем жаловалась, поганка, лживо. Сама спишет у кого-нибудь, стащив тетрадку с домашкой из портфеля, а на уроке объявит, что это у нее списали.
Наташка Птицына была девочка упёртая. Небольшого росточка, с аккуратными косичками, немногословная и неторопливая. Учеба ей нелегко давалась, и по этому случаю ей приходилось слушаться и Виргу – та волокла в русском и лит-ре, и Ленскую, рубившую по матишу, и Немочь – а куда деваться…
И еще была Королёва. Девочка она была неглупая, но чрезмерно восторженная, не по годам. Воспитанная тремя бабушками, Принцеска – картинно хлопала ресницами, носила кружевной воротничок и манжеты, накрахмаленные и отглаженные до хруста (а если кто не в курсе, после четвертого класса особым шиком считалось не пришивать к коричневым форменным платьям положенных манжет, или уж пришивать так, чтоб оторвать можно было быстро), и очень, очень много говорила о «настоящей дружбе». Собственно, именно ради «настоящей дружбы» она и водилась с остальными. А то б ее бабушки за порог бы не пустили…
И вот однажды шестерых из них накрыла любовь. Нет, прямо-таки Л Ю Б О В Ь.
Вернее, накрыла всех семерых. Но шесть Наташек влюбились в высокого и спортивного Генку (ага, тот самый) Горшкова из седьмого «Б». Генка был голубоглаз, светловолос и эдак по-мальчишечьи рисков. Бегал на лыжах в эстафетах, играл во всякие игры, а кроме прочего, ах, ходил в спортивно-юношескую школу на фехтование. В «Динамо». И уже имел второй юношеский.
А Принцеска – неожиданно для себя – влюбилась не как все, а в Ромку Харитонова. Из седьмого «Б», что характерно. Больше того, мальчишки дружили, несмотря на тот факт, что Ромка был не спортсмен, а музыкант. Правда, по лабухам девчонки всегда сохнут… Ромка умел «три блатных аккорда», и у него была – о чудо! – гитара.
В результате одноклассники стали наблюдать одну и ту же картину по многу раз ежедневно. Стоило пацанам выйти в рекреацию на переменке, семеро Наташек, чуть не выстраиваясь в рядок, начинали глазеть… И глазели, и таращились, и перемигивались, и шушукались, подталкивая друг дружку локотками… А потом бежали стайкой в туалет на втором этаже и наперебой взахлеб щебетали про то, какой Генка шикарный. Какие у него волосы, какие у него глаза, как он обогнал Мишку из соседней школы на соревнованиях, как Ленская его вчера встретила, пойдя за хлебом, а «Пара» - за молоком в соседний магазин. И как завтра он их обязательно оценит.
Принцеска же романтично сохла по Ромке и привязывала к косам все более затейливые банты.
Мальчишки сперва не поняли, что происходит. А уразумев, что стали объектами обожания, совсем не обрадовались. Ведь читать на асфальте перед школой «Гена – котик» совсем не прикольно. Особенно, когда вокруг надписи розовым мелком нарисовано сердечко. И находить в спортивных штанах полурастаявшую шоколадную конфетку – тоже. Сперва мальчишки ржали. Потом злились. Потом стали семерых соплежуек избегать, особенно в моменты обострений их сенной лихорадки.
Но однажды их терпение иссякло. После того, как Немочи удалось в учительской разузнать под каким-то благовидным предлогом Генкин телефон у их класснухи-трудовички. Наташки-соплежуйки нашли телефон-автомат, где можно было звонить без «двушки»! Были такие, чуть исправленные народными умельцами, если кто не помнит… И кончилась для Генки спокойная жизнь. Каждый вечер Наташки по очереди, трясущимися пальцами, набирали в телефонной будке заветный номер, спрашивали тоненько: «А Гену можно?...» - и потом молчали и сопели. Генка злился, ругался, говорил предкам, что его нету дома ваще никогда. Уходил на все вечера к Ромке – учить английский и петь под гитару. Но и это не спасало, потому что Вирга жила с Ромкой в одном подъезде!
Настал великий день. Седьмой «Б» дежурил по школе, а Генка с Ромкой дежурили по классу, что заключалось в стирании мела с доски перед уроками и мытье пола после уроков в классном кабинете. С гиканьем и улюлюканьем пол были залит водой, потом по нему прошлись швабрами с намотанными тряпками, потом побегали кедами, отчего на нем, влажном, остались отпечатки, но пришлось-таки идти и воду выливать. Грязную.
И оказалось, что соплежуйки тут как тут. Не нашли девчонки ничего умнее, как столпиться перед дверью классной комнаты седьмого «Б» с чем бы вы думали?  - С цветами! Спортсменам же принято цветы дарить, да-да, и музыкантам – тоже! Гениальная идея принадлежала «Паре».
И вот пацаны, разгоряченные и красные, выкатились из свежевымытого кабинета, вдоволь набегавшись друг за другом по столам, размахивая мокрыми тряпками. Швабры составлены в уголок, сохнуть, тряпки повешены на батареи, а ведра с грязной водой – в руках.
- Геночка! Мы хотим подарить тебе… - Немочь подавилась от избытка чувств. Шестеро остальных сбились в плотное стадко за ее крепкими плечами и возбужденно сопели.
А Генка наконец понял, что ему следовало давно сделать.
- Остыньте, малявки! – и вода из ведра переливчатым грязноватым Капитошкой сперва взмыла вверх чуть не к потолку, а потом обрушилась под ноги семерым воздыхальщицам, окатив их брызгами и замочив подолы.
После чего Л Ю Б О В Ь кончилась. Да и братство распалось… Дылда Ленская вскоре ушла в спортивную школу, Виргу мамаша перевела в блатную, с физико-математическим уклоном, отца Немочи внезапно перевели в другой город…
И да, чтоб вы знали – Генка сох по Катьке Митрофановой из седьмого «А».