Как первый после Бога был Дедом Морозом

Я пришла на работу в онкодиспансер в конце сентября, Миронов – в начале ноября. Мы были самыми новыми членами коллектива. И, по давней традиции, нам выпала радость дежурить в Новый год.

Я опоздала. Миронов никогда не опаздывал. Я пришла с мороза, готовая оправдываться за свое разгильдяйство.

Миронов сидел на подоконнике и курил (в ту пору было еще можно).

— Быстро бегаешь, – весело констатировал он.

— Так вас побаиваюсь Иван Палыч.

— Правильно. Боишься – значит уважаешь.

— При Ваших габаритах, дорогой Иван Палыч, Вы заслужили тотальное уважение всего коллектива, – подъела его я.

— Злобная ты девка, замуж не возьмут, – ответил Миронов.

— Ну, за того кто не возьмет, я не стремлюсь. Вы лучше расскажите кто в палате.

(Палата реанимации, как правило, это больные после операции, требующие очень интенсивного лечения и наблюдения за состоянием. Ежеминутно. Обычно в палатах реанимации 4-6 коек, то есть 4-6 пациентов.)

— Я палату сам взял. Там один дедушка. Лечение уже расписал. У деда инфаркт, может вылезти. По ЭКГ пока неясно.

Это было удивительно – обычно, более молодой доктор берет лечение палатных больных, более опытный – операции. Но операций в новогоднюю ночь, скорей всего, не будет.

— Ну, тогда давайте поедим, – предложила я.

— Ты что готовить умеешь? – весело спросил Миронов.

— Нет, но для Вас, отраву приготовила.

В моей семье была традиция - стряпать на Новый год торт “Наполеон” по семейному рецепту. Я не отступила от традиции.

Согрела чай, достала торт. Миронов извлек из сумки… бутерброды с икрой, салаты и два огромный помидора.

— Ух ты, роскошь какая!

— Это, – он кивнул на икру, – это ерунда. А вот помидоры с моего огорода! Сам растил!

— А хранили как? - удивилась я.

— Как, как в опилках. Ты торт сама стряпала?

— Да, – гордо кивнула я.

— Стрихнину много добавила?

— Все, строго из расчета, на Ваш вес.

Миронов попробовал торт.

— Слушай, вкусно!

Мы поели торт, бутерброды. Миронов ушел снимать дедушке ЭКГ, перебрать анализы.

Я занималась ничего не деланьем. Вернулся Иван Палыч.

Я грустно посмотрела на Миронова и спросила с сожалением.

— Живой!?

— Сплюнь, дед героический – войну прошел и в Чернобыле работал.

— Я за деда спокойна. Я про Вас.

— Язва, – засмеялся Миронов.

Мне стало тоскливо. От тоски, я иногда покуривала. Выклянчила сигарету у Миронова.

Шла по коридору мимо дверей нашей палаты реанимации. Возле дверей стояла пожилая женщина.

— Девушка, мне б доктора. У меня дедушка там.

Я вернулась в ординаторскую и позвала Миронова.

Он вышел к женщине такой как надо, как в кино – огромного роста, с ясными синими глазами, в белоснежном, накрахмаленном халате. Такой не только рак победит, а даже смерть напугает.

Женщина смотрела на него с уважением.

Он заулыбался.

— Все нормально, все идет как должно. Мы его наблюдаем, все делаем. И настроение у него боевое.

— Да, он такой – пока не заумирает, не скажет.

— У нас мониторы, они сторожат и давление, и пульс. Они все нам покажут вовремя.

Женщина сказала совсем тихо, не надеясь на ответ.

— Доктор, а можно мне одним глазком на него посмотреть?

Миронов на секунду задумался.

— Давайте пальто.

Он взял пальто, пакет, шапку и отнес в ординаторскую. Из ординаторской вышел со своим халатом и двумя одноразовыми хирургическими шапочками.

Помог одеть женщине халат. Она все время причитала, благодарила его. Потом он оглянулся вокруг.

— Стула нет. Давай, бабушка, ногу.

Он нагнулся и одел ей на ноги шапки. Вместо бахил. И впихнул в палату.

Потом развернулся и ушел в ординаторскую.

Я пошла по длинному серому коридору на балкон для курильщиков. Диспансер был почти пуст. Последние операции сделали 27 декабря. Больших операций не брали, да никто и не хотел оперироваться. Когда такой диагноз, никогда не знаешь сколько отмерено. И хочется встретить Новый год дома – может это последний раз.

30-го была большая выписка. Санитарки отгенералили палаты – вымыли стены и окна. В палатах стояло по 5-6 кроватей с панцирными сетками, матрасы были скатаны. Шторы с окон сняты. Серый свет падал на желтые стены, местами краска облупилась. Все это выглядело безнадежно, тоскливо и казалось, что выхода отсюда нет.

Перед балконной дверью висел бушлат. Под впечатлением действий Миронова и желтых облупившихся стен, я про бушлат забыла. Вышла на мороз и с наслаждением затянулась. Пришел дежурный хирург Мишка Арбатов.

— Простынешь.

Он накинул на меня бушлат.

— Спасибо.

— Ты что такая? Миронов чего сказал?

— Нет. Ты что – я с ним дружу.

— Ну, да. Дружишь…

— Ой, прекрати. Он на меня, как на дочку, смотрит. Ты лучше приходи к нам Новый год встречать.

— Приду, он меня уже позвал…

— И ты, после этого, чего-то тут мычишь? – удивилась я.

— Ты чего такая ершистая?

— Дурь не пори и не буду ершистая…

Диспансер стоял на окраине города. И никакого приближения праздника не ощущалось. Там в городе веселились люди и стреляли петарды. У нас серое небо и грязный снег твердили, что все временно и вычислить, что с кем будет - невозможно.

— Пошли, погода тошная, – сказал Арбатов.

— Давай я тебя тортом накормлю. Собственного изготовления. Миронов утром ел и хвалил. И до сих пор живой.

— Значит – съедобно, – засмеялся Мишка.

Миронов в палате писал историю болезни, когда мы появились в дверях. Бабушка сидела с дедом. Они держали друг друга за руки. Бабушка плакала. Дед смеялся.

— Вот бабы, лишь бы влажность повысить, правда, доктор?

— Ну, переживает, – засмеялся Миронов.

— Дай, историю напишу, – пробубнил Арбатов.

Он подошел к деду, попросил его лечь, потрогал живот и швы.

— Катя, – сказал медсестре, – пусть девочки несут все на перевязку.

Дед пошептался с бабушкой. Она поцеловала его и пошла из палаты. В дверях обернулась и еще раз глянула на деда.

Миронов через несколько секунд выбежал за бабушкой.

— Вы, если хотите, приезжайте Новый год с дедом встречать. Я вас пропущу. А утром, часов в 8, уедите.

— А можно?

— Да. Вы привезите все, сами приоденьтесь и приезжайте.

Потом проводил бабушку до охраны и сказал, чтоб они пропустили ее через несколько часов.

Мишка, в ординаторской, сдвинул столы. Я застелила их красивой, для праздничных случаев, скатертью. Жена Миронова привезла еды на футбольную команду. Там было и мясо, и семга, и четыре салата и огромные красные помидоры. Уезжая, она строго сказала:

— Ваня, я тебя... ну, ты знаешь.

Когда за ней закрылась дверь, Мишка спросил у Миронова:

— Она чего?

— Боится, – ответил Миронов в щелкнул себя по шее.

Я, за спиной Миронова, покрутила у виска, глядя на Арбатова.

У меня были яблоки, апельсины и виноград. Арбатов притащил бутылку коньяка и две коробки каких-то фантастических конфет.

Бабушка приехала около 11. Она успела покрасить и уложить волосы, подкрасила глаза и губы. На ней было нарядное, темно-вишневое платье. Она помолодела и не смотрелась старушкой. Это была пожилая дама.

В палате Миронов составил две тумбочки. Бабушка, предусмотрительно, привезла белую скатерть и получился праздничный стол. Правда, на столе стоял бульон и детское фруктовое пюре, а вместо шампанского - морс. Но зато зажгли свечку. Окна палаты, медсестры нашего отделения, украсили гирляндами еще 28-го и они весело мерцали на темно-синих окнах.

— Поздравляю Вас! Если что, к медсестрам, дверь напротив.

— Спасибо сынок, – сказал дед.

Той Новогодней ночью не было ничего не обычного - поздравление президента, хороший стол, новогодний огонек.

К трем часам я совсем объелась и ушла в дежурку отдыхать. А Миронов с Мишкой до утра смотрели какой-то чемпионат по футболу.

За ночь я несколько раз заходила в палату. Каждый раз я слышала, как дед или бабушка спрашивали у друг друга: “А ты помнишь?”

Последний раз я зашла в 5 утра. Бабушка прилегла на соседней кровати. Во сне она улыбалась.

Мобильные были еще не у всех. Утром Миронов вызвал такси бабушке.

— Береги тебя Бог за доброту твою, доктор, – поблагодарила она.

Миронов с Мишкой даже вымыли посуду. Бутылка коньяка осталась недопитой.

Потом мы с Мироновым сдали смену.

Я стояла на пустой остановке и думала, какой же он удивительный. Вот так взять и подарить людям праздник. Ведь, наверняка же, кто-то доложит главному врачу, и он вызовет его на ковер…

PS. Главный врач вызвал Миронова 12 января.

— Ваня, это что за дом свиданий?

— Слили? Вот козлы! Это его последний Новый год, они вместе прожили 45 лет. Напиши мне выговор. Я распишусь.

— За что?

— За нарушение режима, начальник, – зло ответил Миронов.

— Да иди ты…работать.