Маруся. Маруся и её Бог

     Марусин Бог был строгим и справедливым. Честно живёшь и работаешь - он к тебе добр. Ленишься, врёшь, грешишь всяко - станет суров. И она ему верно служила. Никакие новые послереволюционные идеи не замутили её веры.

     Спрятавшись, как в крепкий крабий панцирь, и выглядывая из него осторожно, Маруся продолжала привычные отношения со своим Богом. Ходила в храм местного прихода - церковь Афанасия и Кирилла, патриархов Александрийских (Ещё этот храм иногда называют церковью Воскресения Словущего, по имени главного придела).

     Храм был близко от её дома в Большом Афанасьевском переулке, стоял как-то незаметно, если точно не знаешь где он, так и не найдёшь. Думаю, именно это и спасло его от закрытия при Советах, и от сноса.

     Тётя Маруся, человек природной крестьянской хитрости, что не надо - не озвучивала никогда, но я почти на сто процентов уверена - моего младшего брата Сергея она покрестила в этом малозаметном на местности храме. Было такое время у неё, как-то зимой оставляли с ней Серёгу родители, а сами не помню куда отправились.

     И отца моего тоже крестила она, у него остались какие-то смутные нечёткие воспоминания об этом событии. Крестила тайно (отец коммунист, мать - школьная учительница), скорее всего в подмосковной, Волоколамского района, каменной церкви в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы села Спирово (деревня Носово, где жили дед и бабушка отца, относилась к её приходу).

     Как войдёшь в тёти-марусину комнату, так сразу слева от двери тёмный шифонер(гардероб по её). На левой верхней его полке, за дверцей, размещался иконостас. В темноте глубокого отсека стояли иконы.

     Я тогда была человеком  абсолютно не верующим, но иконы тихо светились киотами, отблескивали стёклами, притягивали взгляд, завораживали. В маленьких подсвечниках стояли тоненькие, тоньше детского мизинца, свечи. Их тётя Маруся зажигала, когда молилась. Но общаться с Богом всегда старалась один на один, поэтому увидеть её за этим процессом удавалось редко.

     Ещё тётя Маруся держала очень строгие посты, когда это было положено.

     Помню, отец вернулся из Москвы, в коммандировке был, и говорит моей маме

     - Плохо, Руфа, тётя Маруся почти ничего не ест, капусту на воде тушит, и всё. Даже масла подсолнечного в неё не добавляет... Говорит, что пост, так надо. Похудела очень.

    Но как-то я не замечала, чтобы ей во вред были посты. Это постотерпие сопровождалось у тёти Маруси тишиной, глубоким светящимся взглядом, ещё чем-то трудно понимаемым, сопричастностью что ли какой-то... А на счёт скудной еды - видимо организм привык. Но папе, мужчине порывистому, тратящему много энергии, любящему вкусно поесть, понять тётку было сложно. Вот и тревожился, переживал за неё.

  Я конечно тёткиных взглядов не придерживалась, пионерка, комсомолка, а как же! Один раз даже, в юности, на сварливое замечание её про моё нехорошее по тётиманиному мнению поведение, на фразу

     - Бога-то побойся!

я, и глазом не моргнув, заявила ей

     - А чего его бояться. Его же нет!

     - Как это нет?!

и столько было негодования напополам с испугом у тёти Маруси, что она махом села на кресло, стоящее позади её, ноги ослабели, подвели.

     - У-у-у...

тётка сделала какое-то беспомощное движение рукой, и как-то ушла в себя, затихла.

    Было мне тогда 18 лет. И окружающий мир казался понятным и однозначным - природа есть, а Бога нет. И всё.

    Конечно, я и про Гагарина тёте сообщила, не видел, мол, хоть там летал...
А могла бы и промолчать, но ... Возраст. Глупость.

    Потом уже, чуть повзрослев, поумнев, намыкавшись в трудной, нищей, далёкой от родных мест жизни, я стала терпимее и умней.

    Какое-то время мы вдвоём с ней жили в Москве, в её комнате. Она долго смотрела на меня как-то так, значительно, я видела, что она хочет что-то сказать...

    - Что ты, тёть Марусь?

    - Ариша, жизнь трудная, надо защиту иметь и опору... Я тебе сейчас одну молитву скажу, а ты запомни. В тяжёлый момент произнеси... Поможет.

     Как же она боялась, что я снова обрежу, обсмею её. Но я была уже очень повзрослевшим от жизненных сложностей человеком.

      - Говори, тёть-Марусь.

и она произнесла коротенькую молитву, которая должна была помочь мне в трудный час. Я запомнила.

     Мне не пришлось хоронить тётю Маню. Были дела в Ростове, где мы с мужем тогда жили. Надо было срочно возвращаться на Дон.

     Отец был в далёком морском рейсе. Но в Геленджике с моей мамой была бабушка, и поэтому я уверена - в тот мир тётя Маруся ушла как и хотела - с соблюдением всех православных правил. Бабушка моя всё знала, она ведь была дочерью сельского дьякона.