Жуткая рождественская история

«В общем все умерли».
Из к/ф «Формула любви»

Он всё стоял и стоял у окна. А там показывали одно и то же: снег висел в воздухе, как дремучий лес. Свет городских фонарей и небесных звёзд устал пробиваться сквозь эту чащу.

— Мусь, это я тебе снюсь или ты мне?
— Ты мне, а я тебе.

Он фыркнул, и не повернув головы позвал:
— Иди-ка сюда, чего покажу.

Соврал. И когда она, потянув за собой одеяло, пришлёпала и как дура уставилась в окно, одной рукой быстро схватил и прижал спиной к горячему животу. А другой зажал рот.

— Противление злу насилием бесполезно! Мы сила та, что вечно хочет… — на этом интригующем моменте он заткнулся и принюхался. Она пахла малиновым вареньем, вздымающим свои волны в медном тазу на летней кухне. Оно, конечно, химия всё. Но приятно.

Тут, однако, из телефона грянул «1812 год». Когда они поссорились, Андрей решил: война так война. Теперь, когда она звонила, аппарат разрывали литавры.
Он проснулся. За окном показывали то же самое, что и во сне: там наверху божьи стахановцы перевыполняли годовой план по снегу. Мобильник эпилептически трясся на полу под диваном.
— Да, знаю Марию Плотникову… Адрес, адрес повторите!

Усталый молодой хирург упорно рассматривал свои руки:
— Перитонит. А тело могут забрать только родственники. Вы родственник?
— Нет.

Он побрёл по коридору. Он ей не родственник, а столяр. Краснодеревщик. Сотрудник мебель-арт-студии «Мария Плотникова».

Хотелось курить, пить и проснуться. Заново проснуться. И чтобы всё вот это – осталось во сне, а он бы стоял у окна и прижимал её холодную спину к животу. Сел за руль, но голова соображать отказывалась.

12 часов назад она вытерла рукавом просторного свитера нос и вытолкала его из своей прихожей. Изъяснялась при этом предельно кратко:
— Извольте, Андрей Ильич, посетить супругу вашу и выяснить бывшая она вам или не бывшая. А до той поры ко мне ни ногой (пауза и пыхтение), ни рукой (усиливающееся пыхтение), ни другими частями тела (переход на ультразвук).
Он весил 95, а она 49. Росточку ему бог послал всего метр восемьдесят с малым, а ей целых метр пятьдесят семь и много, много решительности. Поэтому она справилась, но так устала, что даже плакать не хотелось.

Перед этим ей позвонила его жена. Бывшая. И сообщила, что Андрей к ней возвращается. И через полчаса он действительно вернулся, но к Маше, вместе с козьим сыром и вином, за которыми и уходил. Они поговорили о жене, и он сказал, что та почти не врёт. Он пообещал в январе свозить её во Вьетнам в обмен на официальные бракоразводные процедуры. Гениальный план состоял в том, чтобы в последний момент самому туда не поехать. Поэтому вся история ровно ничего не значит, кроме того, что он очень желает развестись.

Мария считала иначе. В боку ужасно кололо. Мозг туманился. Она решила вынести мусор. Акция носила демонстративно-символический характер.
Возле контейнера, задрав короткую конечность, писал соседский мальчик-такса с нелогичным именем Котик. Он посмотрел на неё внимательно:
— Ну да, видел я твоего, в жутких катерпиллерах. Было бы из-за чего расстраиваться. Заведи лучше таксу. Смотри, какой я красавчик! А у соседки твоей ; Дуся. Со мной, ясно, не сравнить, но всё лучше, чем этот твой.
Она возразила: «Врёшь ты, Котик, ; Дуся хороша. А этого в катерпиллерах я, кажется, люблю».

Котик демонстративно отвернулся, вздёрнул нос и потрусил к хозяину. Они зашли в подъезд.

В боку что-то дёрнулось и стало невыносимо больно. Она, охнув, села в снег. В голове враз потяжелело, и белый свет выключили…

Андрей ехал за город, на старую тёткину дачу, где этим летом они вместе с Машей собирали малину. Потому что больше ему сегодня ехать было некуда. Время от времени он ловил себя на том, что видит Машку, лежащей на снегу, откуда-то сверху. И совсем не видит дорогу впереди. Он понимал, что надо остановиться, но не знал, что будет делать, если остановится. Или хоть скорость сбросить…
— Пятый за ночь на встречке! Куда их несёт? Посидели бы, как люди, выпили, Новый год всё-таки, ; устало вздохнул толстый патрульный Юра, который очень хотел выпить.
— Но тётке-то, которая дорогу перебегала, он жизнь спас, может и сам бы… — не договорил его тонкий напарник Олег…

Грянул «8012 год». Андрей открыл глаза. Маша стояла у окна, за которым сыпал и сыпал снег. Он лежал на старинной кровати с балдахином ; по синему полотну плыли красные рыбы. Встал, подошёл, обнял и… ничего не почувствовал. Совсем. Пытался снова и снова ухватить за плечи – и раз за разом промахивался. Она обернулась, и он увидел её глаза: они стали как расплавленная медь. И тут оба вспомнили всё — каждую из сотен встреч, и ту, в 1812-м…
— А ведь я знал, что ты не первую жизнь портишь мою нервную систему, — усмехнулся он. — И видимо, не последнюю. В следующий раз давай хоть детей нарожаем. Пять или десять?
Она не успела ответить.
Дверь распахнулась, запахло яблоками, осенним садом на рассвете, и кто-то Немыслимый, не произнеся ни слова, спокойно сказал:
— Подойдите, смертные…