Уведомление от

Это чувство, которое ты испытываешь— как объяснить, черт… Большое и в то же время исчезающе малое чувство, которое тебя охватывает, когда ты буднично выходишь из подъезда пятничным вечером, чтобы вынести мусор, и вдруг застываешь в дверном проеме, одной ногой уже стоя на улице, второй нелепо придерживая дверь и почти не дыша в страхе упустить одному тебе очевидную гармонию (тем самым вызывая вопросительное покашливание соседа, имевшего неосторожность спуститься следом за тобой). В неустойчивой комбинации кусочка неба над твоим домом, большого оранжевого глаза утопающего в индустриальном горизонте солнца и как-то по-особенному освещенной ветки растущего у самой дороги массивного дуба ты вдруг распознаешь сообщение — простое и однозначное, адресованное тебе и не могущее быть адресованным кому бы то ни было еще, — узнаваемое на уровне биохимии, как нотификация на генетическом фейсбуке, где ты зарегался еще в начале 1400-х, задолго до того, как это стало трендом.

«Уведомление от—», — не дочитываешь ты, бросаешь в раковине недомытутю посуду, бросаешь на столе недонаслажденный кофе, оставляешь за спиной невыключенный свет и незакрытую дверь, прыгаешь на велик и мчишься:

Налево из стеклянной двери    // как в метро
Параллельно цветущим огородам и полным неподвижного воздуха припаркованным машинам
Мимо полукруглого фасада общества Макса Планка
Вскользь отражаясь в каждой из зеркальных граней
Мимо лаборатории аналитической химии с высокой деревянной дверью
Алый закат выбрасывает длинные вихрастые облака
Пупырчатые клочья
Тонкие и кружевные    // как lingerie
Они опутывают оборанжевевшее солнце
Делая его окончательно пунцовым
Держат и тянут к себе
Говоря полежи с нами чуть-чуть

Ты мчишься
Мимо окошек
Где опустошают ложки мороженого шершавые языки
Звонки блюдца
И горячи чашки
Мимо кладбища — старого, где никого уже давно не хоронят, где просторно и свежо, где лежат рядом с десяток аристократичных скелетов
И под прохладной сенью гуляют стройные мамаши и визжат многосложные разнооттеночные малыши

В зияющие этажи восточногерманского долгостроя вливается интенсивно-красная
Вперемешку с академически-бирюзовым и желто-библиотечным
Медленно остывающая пейзажная гуща
Окна мансард на противоположной стороне улицы
Широко распахнутые студенческие глазища
На вечно запрокинутой голове города
Принимают челлендж
Дважды хлопают как бы промаргивая
Темнеют и тут же возвращаются на прежнее место
Восторженно наблюдая наступление ночи

Ты гонишь
Мимо острых веток / афиш / кафе / заборов
Поднимая за собой хороводики листьев, пушинок и оберток
Они опускаются через несколько секунд но только для того
Чтобы вновь быть взметенными следующим велосипедистом
Тоже мчащимся
Ты думаешь ты один такой

Но он тоже жаждет
Тоже спешит непонятно конкретно куда
Влекомый неясно откуда звучащим зовом
И потому немного стесняющийся трещотки своих колес
Совершенно точно уловленной твоими чуткими ушами

Мимо моста
Мимо супермаркета
Речки
Железнодорожной станции
Над путями
Пулей
На красный
Уже у самого
Места назначения
Ты начинаешь различать очертания того, что, собственно, случилось —

Это невероятно, невероятно сложно, серьезно — я не знаю, как мне это понятнее всего тебе объяснить; ума не приложу, с какой стороны лучше подступиться. Больше всего это похоже на — откровенно абсурдную, но уж не обессудь — ситуацию, когда ты получил приглашение на закрытую вечеринку, написанное на незнакомом, однако странным образом родном тебе языке. В тот самый момент, когда ты извлекаешь его из почтового ящика, разворачиваешь и начинаешь читать, тебе понятен только очень общий, и то постоянно ускользающий смысл — насколько общий, что даже неясно, где и в котором часу нужно быть; настолько прозрачный, что у тебя возникают сомнения относительно того, о каком времени — о прошлом или о будущем — идет речь, не говоря уже о географических координатах. Тем не менее, необходимость и безоговорочную важность того факта, что быть там нужно, ты умудряешься уловить (не будучи, впрочем, до конца уверенным, что именно ты уловил). Пожав плечами, ты одеваешься и двигаешься в путь, и, magically, чем ближе к указанному месту и времени ты оказываешься, тем яснее становится изначальный текст сообщения, чем мощнее ты крутишь педали и вертишь головой, пытаясь сообразить, где нужно повернуть, тем более однозначными становятся указания навигатора и попадающиеся навстречу ориентиры, чем чаще ты дышишь, взбегая вверх по длиннющей лестнице к открывающемуся величественному виду на все еще бледно-голубой — or shall I say сизый — небосклон, тем резче и контрастнее становится картина, чем тише становится вокруг по мере того, как ты отгоняешь прочь информационный шум, тем яснее и очевиднее движение, которое ты должен будешь сделать в следующую секунду; чем ближе точка назначенной встречи, тем смешнее и невозможней кажется то, что еще минуту — или день? или жизнь? или вечность? — назад ты не мог ни слова разобрать в столь очевидном месседже — пока наконец ты не останавливаешься, наклоняясь к земле и точным движением поднимая единственно возможный, четыре с половиной миллиарда лет формировавшийся и обкатывавшийся, еще три летевший через холодное безвоздушье, и полчаса назад рухнувший на тропинку в безлюдном парке, сорвав несколько молодых листьев, все еще горячий кусочек породы. Ты вскидываешь руку и показываешь его держащемуся последним лучом за острозубый двух-с-чем-то-тысячелетний скайлайн вечному вавилонскому солнцу, как бы отвечая:

«I got it».