Метро. Семь станций о любви. Сенная

Станция шестая. Сенная площадь-Садовая-Спасская

- Ты помнишь Сервантеса? Дон Кихот?
- Смутно. Санчо Панса, Дульсинея и ветряные мельницы. Больше даже по фильму.
- Какому?
- Где Наталья Гундарева играет. С мамой недавно смотрели.
- Гундарева – это кто?
- Актриса.
- Я понял, что актриса. Как она выглядит? Я не помню.
- Полноватая такая. Простое русское лицо. Как тебе еще объяснить?
- А что за фильм?
- Старый советский. «Дульсинея Тобосская».
- Это же комедия, по-моему. Музыкальная причем. Там никакого отношения к роману. 
- Книжку я уже не помню. После вуза ни разу в руки не брала. Даже не думала. А зачем спросил? Что за экзамен?
- Подумал просто, как странно время расставляет акценты. Сервантес писал пародию на рыцарские романы, а Дон Кихот все равно стал героем. Нелепым, смешным, но героем, борется со злом и за правду. Странно же?

Что такое «странно», Инга знала по себе. С Димкой они учились на одном курсе. Он сейчас, спасибо немецким предкам, преподает славистику в Германии, в каком-то маленьком городке, где университету, однако, то ли пятьсот, то ли триста лет, а она, оттрубив добрую пятилетку в школе, не сработалась с истеричной директрисой и ушла. Тихо, без скандала. Шуметь и что-либо доказывать - не в ее духе. Закончила курсы экскурсоводов, водила одно время по городу гостей северной столицы, надоело: люди из провинции в массе своей оказались тупы, ленивы и нелюбопытны. Попробовала зарабатывать репетиторством, но поняла, что ее уход из школы спровоцировали не истерики руководства, а дети. Именно они раздражали. Даже в малом количестве. Даже в единичном варианте. Так что перед Ираидой Игоревной она готова была извиниться, да случая не представилось. Насидевшись дома на мамкину-папкину пенсии, перебрав кучу вариантов – по советам подруг в ВК, махнула рукой и пошла на Сенной рынок. Благо, был он в квартале от дома. Мать испереживалась, конечно. Любимый ребенок, поздняя дочь. Да и как можно после филфака идти торговать? «Ты в третьем поколении ленинградка, - вещала мать трагическим голосом Левитана. – А будешь торгашкой! Сама-то понимаешь, что делаешь?! Там одни эти… Сиди дома пока. Ищи. С отцом прокормим». Но Инга в первый же день, когда хозяин точки – высокий и худющий Мирза – на красиво ломанном русском спросил: «Не пяница?» (Инга не сразу поняла о чем речь), а потом долго объяснял, останавливаясь и подбирая слова, что делать, она решила: почему бы нет? Люди здесь никого из себя не строили, она тоже, подходили – интересовались ценой, покупали или шли мимо, она отвечала только по существу вопроса – в долгие разговоры не вступала, но продажи шли, и Мирза был ею доволен. Торговала Инга соленьями – огурцы, грибы, черемша, виноградный лист. Мирза называл это «русский овощ». Инга не поправляла, овощ так овощ, русский так русский, настолько забавно было это искажение родной речи и понимания русской природы. 

- Сколько у вас сейчас времени?
- Час отнимай.
- У нас полночь без пяти минут.
- А Германа все нет?
- Я одна живу.
- Рассказывай.
- Откуда эти сомнения?
- В твоем… нашем возрасте кто-то должен быть рядом.

Однокомнатную квартиру ей снял Мирза. Родителям говорить не стала. Сказала, что зарабатывает теперь вполне: и на съем хватит, и на жизнь останется, и вообще ей давно пора вступать в самостоятельную жизнь. Мать, конечно, не поверила, но лезть с выяснениями не стала. Понятно, что и Димке признаться в том, что она торгует на рынке и живет с азербайджанцем, не могла. Все-таки стыдно. Вскользь как-то обмолвилась, что работает сейчас редактором в одном небольшом издательстве, как раз вот вычитывает повесть молодого начинающего автора. «Имя тебе все равно ничего не скажет».
Мирзе Инга долго удивлялась. Ждала, что начнет подкатывать, готовилась дать достойный отпор, а он словно и не собирался. Ее это даже злить начало: не уродина же. Обычно Мирза подходил дважды: утром – спросить, как дела, и перед закрытием. Забирал деньги, пересчитывал, передавал Инге ее заработок. Пытался завести разговор, но видно было, что чужая речь дается ему с трудом. Инга терпеливо слушала, рассматривала его и пыталась найти литературную аналогию ситуации и самому Мирзе. В голову лезли только турецкие сериалы, которые периодически захватывала вечерами – мать смотрела, и они как будто вытеснили весь прочитанный книжный ряд. Всплывал иногда «Хаджи-Мурад», но увязать его с Мирзой не получалось никак. Там Дагестан и война, тут Азербайджан и торговля. Разве что весьма условный переход на сторону русских ложился в строку и отчасти - сломанный татарник: все-таки и она растениями торговала.
В какой-то момент Мирза зачастил. Подходил, принюхивался к бочонкам, что-то бормотал по-азербайджански. Инга внутренне бесилась: чего вынюхивает? Пока однажды в воскресенье, завтра у нее был выходной, не предложил где-нибудь посидеть вечером. Инга смутилась не столько от приглашения – она бы сейчас и с чертом лысым пошла, устала от маршрута «дом-рынок-дом», сколько от запаха. Ей казалось, что она сама пропиталась маринадом, как все эти «русский овощ», и идти даже в затрапезное кафе, благоухая соленьями, только народ пугать. Дома терлась мочалкой, вылила на себя пузырек геля, набрызгалась духами от души, сама стала задыхаться. Но все лучше, чем чувствовать себя бочкой с консервированными огурцами.   
Сидели, как не странно, в грузинском ресторане, в какой-то паре сотне метров от Сенной и от работы. Инга даже расстроилась слегка: вышла в свет, называется. Да еще Мирза сам все заказал, меню она и в руках не подержала. Но потом выпила вина, поела разных вкусностей и расслабилась. Мирза подкладывал, каждое блюдо представлял как азербайджанское. По его словам выходило, что вся кавказская кухня родом из Азербайджана. Соседи только названия поменяли. Инга не спорила: оттуда так оттуда, какая разница. Главное, что вкусно. Мирза звал ее к себе, «очень вкусный чай пить», она отказалась. Предложила прогуляться. Благо, тепло. Вдоль канала Грибоедова – туда и обратно – шли большей частью молча. Оба не находили слов. Но у Мирзы она все-таки оказалась. Через пару недель. Решила, что пора. В постели Мирза был нежен и застенчив, чего Инга никак не ожидала. Через месяц таких вот ежевоскресных встреч он и предложил снять ей квартиру. Поначалу Инга чувствовала себя наложницей, но нашла оправдание своему положению. Простое: «а почему бы и нет?»   

- Нового Сорокина читала?
- А его еще можно читать?
- Последний роман – вещь. Рекомендую. 
- Мне кажется, у него все про одно и то же. Сплошное гэ.
- Не, ты что! У него сейчас такая крутая фантастика пошла. Даже скорее антиутопия. Удовольствие одно – что сюжет, что стиль. И настолько все неожиданно. Ты, видимо, давно не читала.

Давно не читала – это точно. Но современных. Ингу в последнее время потянуло на классику. Заходила к матери, брала из домашней библиотеки по томику Чехова. Наслаждалась перед сном. Иногда плакала. Пыталась читать Мирзе, но тот ничего не понимал. «Зачем себя так ведет?» - спросил после «Душечки».
С Димкой, который сам неожиданно объявился год назад, Инга старалась говорить и переписываться в отсутствие Мирзы. Благо, тот предупреждал, когда заедет. Потом удаляла звонки и сообщения: мало ли что? Ревнив Мирза или нет, понять она не успела, но все восточные мужчины воспринимались ею как жуткие ревнивцы. В принципе, Инга многого о Мирзе не знала. В свою жизнь он пускал неохотно. Или просто словарный запас не позволял. За месяцы полусовместного проживания рассказал, что в Питер переехал год назад, дядя позвал; что ему 31 (оказался моложе, чем выглядел); что родом из Гянджи («это на юге»); что закончил музыкальную школу (и тут Инга была поражена, если не убита) и как-нибудь сыграет ей на гитаре. Заезжал Мирза без какого-то графика, привозил продукты, цветы – никогда, оставлял деньги («покупай себе»), ел, они занимались сексом, уезжал или изредка оставался ночевать. При этом на работе он вел себя так же, как и до их нерабочих отношений: утром подходил, здоровался, осматривал товар, что-то записывал, кому-то звонил, вечерами протягивал положенную тысячу. 
Димка стал своего рода отдушиной в этой странном существовании. Хотя ведь ничего не предвещало. Курсе на третьем у них случился какой-то недороман, все сюжетные линии которого автор начинал со слова «вдруг». На потоке пятеро пацанов, на них и внимания не обращали, а этот вдруг сам почему-то к ней прицепился. Вдруг подошел, вдруг заговорил, вдруг стал куда-то звать. И ведь хорошо было. Болтали без пауз, звонили друг другу вечерами, бегали по бесплатным выставкам и книжным – больше полистать, чем купить. Говорили о литературе, удивлялись, как русская классика четко попадает в современность. Доболтались до того, что в один чудный (или точнее – чудной) вечер оказались в постели. У него не получилось, Инга, как могла, успокаивала. Но у самой опыта никакого. Может, что-то не то сказала. На следующий день Димка просто кивнул ей при встрече и больше не подходил до конца учебы. И вот спустя годы вдруг зачем-то напомнил о себе.

- Я тут жениться собрался.
- Поздравляю.
- Она немка. Русский учит. Мне это почему-то Водолазкина напомнило, «Брисбен» его.
- Я не читала, но здорово.
- Мы в сентябре в Питере будем. Увидимся?
- Ну да. Конечно. Приезжай. Звони.
- Я тебе и до этого еще не раз позвоню.
- Буду рада.
- Голос у тебя странный сегодня.
- Горло слегка побаливает.
- Поправляйся.
- Спасибо.

Инга отложила телефон, покопалась в памяти: она же явно когда-то все это читала, настолько знакомой была ситуация. Что это было? Современный бульварный роман или Чехов с Островским? Сюжет-то незатейлив и распространен, что в те годы, что сейчас: содержанка богатого купца через многие годы встречает свою первую любовь. По литературной логике они должны бы выговориться наконец-то, выяснить что-то друг про друга такое, что их либо окончательно разведет, либо, наоборот, навсегда соединит. Почему, например, он тогда фактически пропал, а сейчас вновь нашелся? Зачем названивает? Придумал он себе немку и решил тем самым проверить Ингу? Или там и в самом деле любовь и свадьба?
Инга пролистнула входящие. Пальцы должны были дрожать – в романах у героев всегда тремор от волнения, но она совершенно спокойно нажала на номер. Хотя еще никогда не набирала его первой.
- Что случилось? – спросил испуганный голос. 
- Ничего, - Инга помолчала некоторое время. – Просто давно хотела спросить: ты женат?
- Женат, - Мирза ответил сразу, словно ждал этого вопроса.
- И дети есть?
- Есть, - слегка помялся он. - Два.
- Они здесь?
- Нет. Все там. В Гянджа.
- Познакомишь?
- Ты поехал?
- Слегка, - усмехнулась Инга. – Слегка поехал. Но поеду. Если ты не против. И она не против.
- Она согласен.
- То есть она знает обо мне?
- Я сейчас буду. Скажу. Как всё. Где она, где ты. Как дальше.
- Подъезжай.
Инга удалила звонок от Димки, села перед зеркалом и решила слегка подкрасить губы. У какого-то французского классика, она опять не могла вспомнить – у кого, главная героиня в ситуациях сложного выбора вела себя именно так. Но рука у Инги все-таки слегка задрожала.


СПб, 25.05.2019