Ой, Морозов...

    В начале 90-х эту песню, кажется, группы «Комбинация» мы  все пели, как говорится, «от Москвы до самых до окраин». У нас в городе  её тоже пели все: «Ой, Морозов, ты слышишь, Морозов, разморозь своё сердце, оттай…» Дальше слов  не помню  Эпоха, когда у каждой девочки был разукрашенный цветочками и завитушками, каллиграфически выписанный  песенник со словами  эстрадных шедевров,   ушла  в прошлое и казалась нам глубоким отстоем…  А  тексты песен теперь и не стоили   того, чтобы их вручную  переписывать. Судите сами: «Ах какой был мужчина!.. Настоящий полковник!» или самая знаменитая:
«Два кусочека колбаски
 передо мной лежали на столе.
 Ты рассказывал мне сказки,
 только я не верила тебе!»

    Последний  шлягер  просто каким-то полуголодным символом эпохи стал.  Был у той эпохи еще один символ:  почти всеобщее желание   эмигрировать – куда  угодно. Главное – надежда сбежать куда-нибудь из-под чернобыльских последствий.  А самое доступное место  –   Израиль, по проторенной лыжне – вдогонку    большой алие*  90-91, которую  в Израиле  презрительно  прозвали - «колбасной алией»…
   
   Вот почему почти  все – от мала до велика принялись у нас изучать иврит в ульпанах.  В нашем городе  даже два таких ульпана открылись – один – для взрослых, другой – для школьников, желающих уехать на землю обетованную  раньше родителей…
   Шли туда учиться  многие – и те, кто имели явное  намерение репатриироваться, и те  у кого такие намерения были смутными, и те, кто просто рядом проходил.

    Думаю, что 100% еврейкой в нашем классе только я и была. А у Людки был вроде бы один  еврейский дедушка, но он погиб при еще оккупантах, и она его в глаза никогда не видела. Хотя, если посмотреть на Людкин нахально загнутый кверху  носик, голубенькие невинные глазки и льняные,  абсолютно выглаженные волосы,  так даже этот пресловутый дедушка большие сомнения вызывает.
    Но с другой стороны, я ведь  своего папу тоже ни разу не видела. Хотя мама и утверждает, что  именно  с пятой графой, в отличие от всего остального,  у него  как раз все было в порядке.    
     И вот, сидим мы с Людкой в  ульпане, готовящем детей к отдельной упреждающей репатриации, в пол-уха, слушаем учительницу, и потихоньку переписываемся своим шифром, не дописывая окончаний слов, и переглядываемся, усиленно стараясь не терять серьёзности… А шустрый майский  ветер врываясь, через открытое окно вносит запахи цветущей черёмухи, пушинки тополиной ваты и нещадно растрёпывает как мои иссиня-черные локоны, так и Людкины льняные патлы.
   И в это время открывается  классная дверь, окно сквозняком со звоном захлопывается, И на пороге появляется Он. Едва вылупившийся, желтенький как цыплёночек, но явно спортивный, ростом под притолоку, и уже с усиками. И говорит, слегка стесняясь  своего прорезавшегося баритона.
 - Я - Вася Морозов. Хочу тоже учить иврит.
    Учительница наша, израильтянка из Марокко с тюрбаном на голове, выучившая русский перед поездкой,  никакого противоречия в этой сентенции не заметила, - и только кивнула ему на свободное место за третьей партой.
 
     Зато мы с Людкой  как только друг на дружку поглядели, так  обе и прыснули.  И Людка мне записку под локоть толкает: «Ой, мороз…» И у меня – мороз по коже… Я уже готовенькая по самые уши. И судя по Людкиным редисочным щечкам – она тоже.  Эх, дуры девки!
     А Морозов класс тихо оглядел, сразу углядел, кто на него таращится, улыбнулся себе в усенки – и ничего не сказал.
   Назавтра мы уже знали о нем всё – в какой школе учится, какой борьбой занимается, с какой девочкой гуляет. И про девочку его узнали, что  зовут Мариной, что  не отличница, не спортсменка, даже  на фортепиано не играет, зато  знатно умеет делать кое-что другое, о чем мы с Людкой знали пока только в теории… Только о чем он с ней разговаривает, узнать мы  не смогли…  Эх!  Все надежды были разом утрачены!
    Но, как оказалось - напрасно. Через месяц, когда я, безобразно счастливая,  получила ответ, что прошла по конкурсу и принята для участия в израильской  программе, прыгала по комнате чуть ли не до самого потолка нашей хрущевки, вдруг зазвонил телефон.
- Ася, это я, Вася…
     И не успела я ему  похвастаться своим счастьем, как на меня нежданно сваливается еще одно:
- Ты, знаешь, я с Маринкой расстался. Я так посмотрел… Ты - как раз то, что мне нужно. Хочешь, будем дружить?…
    Еще бы я не хотела! С Морозовым! С самим Морозовым!!! Да у меня от радости даже дыханье сперло! Даже уши заложило и я поэтому не очень врубилась в следующий вопрос:
- А у тебя уже было?
- Что. Было?
- Ну, то самое, сама знаешь…
До меня стало постепенно доходить..
- Нет, не было еще… – я  как-то не предполагала, что в  мои 14 это может быть недостатком…
- Да?! Ну ладно, мы тогда в ульпане поговорим. Ты ж придёшь на выпускной?

     Приду, конечно, как же иначе, на крыльях прилечу! Только вот пока не знаю, о чем я  с ним  говорить буду… А пока полечу к Людке. У них в частном секторе  до сих пор телефонов не провели. Надо ж мне ей о своих двух счастьях рассказать!

    Пока душ приняла, пока поела, пока платье в горошек погладила… Ехать на трамвае две остановки не хотелось – пешком их пробежала. Стучу. Захожу... А там мой Морозов…
 Оказалось, его не все мои ответы устроили. Вот он после нашего с ним  разговора – прямо к Людке и устремился. А она ему на все вопросы положительно ответила. На все. Понимаете?! Она ему соврала! А я, дура, не догадалась…

      На выпускной их я не так и не пошла. Мы с мамой вместо этого отдыхать на дачу  в Лёдцы уехали.  Я так думала, что  потом сразу укачу от них от всех по своей программе в Израиль, и, может, их больше никогда в глаза не увижу. Глаза мои на них бы не смотрели!
     И вот мы с мамой в Лёдцах… Райское место! Леса, озёра, трава – по пояс, закаты в полнеба, опять же грибы, ягоды и парное молоко…  На лодочке катаемся – а я гребу... На пляжике загораем – а я плыву… В лесу гуляем, а я землянику и малинку прям будто сквозь листочки вижу… Нагибаюсь. Себе – в рот, и маме – в рот. Мы ж без кузовков в лес пошли, не по делу – мы просто так… В дождливые дни лежим – читаем, разговариваем, иногда – песни поём. А мама вроде, как и счастлива, только время от времени вздыхает:
- Самой большой моей ошибкой было, что я тебя родила без мужа!
Это значит я – ошибка! Это ж почему, черт побери, я  - ошибка?!
Разве ей со мной плохо? И мне с ней – тоже хорошо!
Только время от времени завыть хочется: «Ой, Морозов, Ты слышишь, Морооозааавввв!!!…»

     Накликалась! В один ясный божий день, мы только с пляжа вернулись, я на веревке купальники и полотенца развешивала, вдруг у ворот парочка возникла: Он и Людка! Как это я-дура, забыла, что нам этот адрес в Лёдцах Людкина мама сама дала. Это у её родичей мы свою комнату в раю снимаем!
   Я:
 – Здрасьте! – и молчу.
   А мама – сама приветливость:
  -  Проходите в беседочку! Присаживайтесь! Я вам супчику грибного… Только сегодня сварила… Хлеб, правда, у нас так себе, не очень... Его в сельпо раз в неделю привозят. Но  зато пирожки свои, свеженькие, с капустой!
    Я на маму смотрю – ну зачем она?! А её как завели! Я ушла в комнату с закрытыми ставнями, на кровать легла.  О чем мне с ними разговаривать? Пусть они там - в беседке без меня угощаются и обжимаются…

    Осенью я действительно  улетела в Израиль. Глаза были сухими. Мама тоже не плакала. Она знала, что сама ко мне  следом приедет. Правда, следом получилось года через два… Ну да ладно. Я ни о чем не жалею. 
Все, что пережила – моё. Весь опыт – и хороший,  и так себе, и такой о котором даже мама не знает – всё моё.

    И вот я  перед двенадцатым классом на больших  каникулах у мамы в Амидаре*  в Назарете. Непривычно  мне тут без кондиционера. Вентилятор-спаситель  дует  прямо в лицо. Я – в одних трусах с мокрым полотенцем на голове. И вдруг – звонок. Телефонный, слава Богу.

- Привет, Ася. Это я – Вася. Я тут, в Иерусалиме. Приедешь?
МОРООООЗОВ!!! Про то он уже и не спрашивает... Само собой!
   Ну как я могу к тебе не приехать?!! Назавтра - тремя автобусами – через Афулу и Тель- Авив  мчууууусь… Уффф.
     Идем – гуляем по узким улочкам. Сувениры – то, сё… Стена. Храм гроба… О чем говорить?  Еще стена – Плача. Тут мы с ним расходимся. Он на мужскую половину, я – на женскую. Прошу, Господи, ну дай мне Его, ну дааааААй!

    Дал. Оказалось, он здесь тоже по программе – ознакомительной  на неделю – с молодёжной группой.  Общежитие на краю света. Едем в автобусе. О чем говорить?!
   Приехали. Зашли в комнату. Бутылка горькой - без закуски. Секс… тоже какой-то… горький -  без закуски… Ну черте - что. Ни намека на нежность. Вася, ты - козёёёёл!!! И о чем с тобой вообще можно  разговаривать?
    Ой, Морозов….
   
     Они теперь оба в Израиле.  У него – жена и двое детей. У Людки тоже – ребенок.  Она мне из Тель-Авива звонила,  телефон Морозова спрашивала. А зачем мне его телефон? У него своя жизнь. Я там ни при чём!  Людке нужно –пусть сама его ищет. Я и Людкиного телефона запоминать не стала. А о чем  мне с ней  говорить, если  говорить  нам больше вообще  не о чем?
 
*алия(ивр) - восхождение, репатриация евреев в Израиль.