2. 36. Врачебная этика

Понятно, что есть клятва врача Гиппократу, когда все дела свои на благо и выздоровление пациента своего врач направляет .
         
Конечно же, когда отучился не много ни мало, а шесть лет и даже больше, чем в технических вузах, а это ведь ко многому обязывает. Знания, полученные в медицинских  институтах и других лечебных заведениях, они ведь не просто так даются, а дают их на то,  чтобы жизнь человеческую, самое дорогое, что на этом свете есть, сохранить и продолжить на определенное время.  Это на столько, на сколько в свете современных медицинских знаний и практики представляется возможным быть.
       
Вот говорят, человек привыкает ко всему, даже если и клятву эту дал. Конечно же, не все, но есть и те которые уже устали сопереживать всем страждущим на выздоровление, просто защитная броня у них появилась.  Наверное, защищают себя от этих всех неприятностей – болячек людей к ним обращающихся. Да и понять их можно, ну нельзя ведь пропустить через себя все горести людские. Тягостно это. Вот душа то и окостеневает, т.е. не пробьешь ее.  У каждого лечащего врача, наверное, это случается.
       
Наверное, это случилось и с врачом, которая принимала меня и диагностировала после Чернобыля. Это когда мой мотор-сердце вдруг отказывалось работать и все тут.
       
Приехал я с Нэлкой к врачу Журавлевой, как сейчас помню. Не в претензии я к ней поверьте. Послушала. Потом спросила: «А вы с кем приехали?» «С женой, говорю».  «Пусть зайдет». Зашла Нэлка, а вышла в слезах, хотя по жизни редко слезы на глазах у нее были. Спрашиваю.  «Врач говорит, что тебе недолго осталось жить на белом свете, от силы два-три месяца, если операцию не сделать на сердце».
       
Ошарашила Нэлку и меня Гиппократа клятвенная врач. А у меня дети, поднимать надо их. Не поверил я ей. Говорю, ничего справимся мы вместе с тобой с этой болячкой, дай только время, чтобы на ноги встать. На дамбу не мог подняться без помощи, чтобы на залив, на водную гладь посмотреть. Не говоря уж о бане. Париться не мог. Нэлка, жена моя милая, заводила, мыла. Такое душевное тепло от нее было не передать словами, а ведь я в то время очень капризным был это не так, да и то тоже не так. Не мог я смириться со своим недугом.
         
Потом чуть легче стало. Выпил  в течение трех месяцев девяносто литров вина темного, ну того,  что Нэлка делала, в общем, как американец Гейц, профессор, что радионуклиды рекомендовал таким способом из организма выводить.
      
Не знаю, как там эти радионуклиды выживали, но мне лучше стало. А тут Нэлка говорит: «Надо бы курей завести, на земле живем». «Хорошо, отвечаю, заведем». «А куда их селить то будем?» Действительно некуда. Хитрая у меня Нэлка, под любым предлогом хотела, чтобы у меня интерес к жизни проявился.
         
А он и проявился, когда она говорит: «Вот ты показывай, как надо это сделать, а я с детьми буду делать все, что ты скажешь».
      
Показывал и делал сам многое. Построили на сорок курей, теплый курятник. А дальше, больше. Баня есть, а искупаться негде, построили и бассейн.
      
Молодец моя Нэлка, на ноги меня подняла. Здорово это когда вот такая жена родная, рядом есть.
      
До этого, когда мы с Нэлкой шли от врача домой. Места для меня  в больнице не оказалось, чтобы меня положить на лечение. Неделю подождите, говорят.
      
Шли домой на дачу, что за бывшим МРЭО, за рынком, на восьмой линии дача 245 была. Не дошли до нее. Встречаем друзей башкир, что на даче тоже жили, вернее Тоню, которую я с 1979 года знал. Родственная душа была. Поздоровались. Плохо тебе, спрашивает меня Тоня. Отвечаю, да хуже некуда. Приходи, полечу.
       
В то время дар у нее открылся лечить начала. Об этом чуть позже. Спрашивает, а ты крещенный, да нет, отвечаю. Окрестил я своих детей Лешку и Антошку, да и себя тоже. Отец Александр – поп одним словом, смотрит, спрашивает, подразумевая подвох от меня, а зачем пришли да почему. Отвечаю строго, пришел я не один, а со своими сыновьями Алексеем и Антоном, да и сам крещеным быть хочу. Библию и Евангелие, конечно, не знаю, ну не богослов же я. А живу, оказывается до сих пор по всем церковным заповедям. Успокоился  поп – батюшка Александр.
      
В общем, окрестил он нас. Эта долгая служба тяжело мне далась, плохо себя чувствовал. Но ведь выстоял, да и со своим здоровьем тоже выстоял, стал поправляться. Все значит. Смогу я на ноги поднять любимых детей своих.
      
Да я о врачебной этике разговор начал. Интересная такая картина получается. Вроде бы мне надо было и обидеться на врача, но как-то не могу на нее обижаться не от черствости своей сказала тогда она эти слова, а для того, чтобы тяга к жизни у меня проявилась, конечно, если не слабак я. Вот так мне подумалось вдруг.
      
Вообще-то я рубашке родился, и спасибо этой Гиппократовой клятве и врачу, вернее врачихе Журавлевой, фамилия у нее такая.
      
Наверное, не окостенела душа у нее окончательно, ну очень хотелось бы в это верить.