Аллея путников

 
« Увидеть Париж и умереть», - Элен перефразировала фразу, которую в своём дневнике записал, путешествующий по Европе, Иоганн Гёте: «Vedi Napoli e poi muori!» — говорят неаполитанцы. «Увидеть Неаполь и умереть!».
Кстати, умер Гёте сорок пять лет спустя.
Вот только Элен  умирать не собиралась даже через такой срок. 
Ведь ей всего восемнадцать, и она хотела побывать не только в Париже, но и в других, не менее интересных местах. Повидать мир, набраться новых впечатлений и получить удовольствие.
Кроме своего родного города раньше никуда не выезжала. Мама, правда, рассказывала, что когда Элен было два годика, то они всей семьёй провели целый день  в Париже.
Увы, будучи ребёнком, Элен  не сохранила об этом событии  никаких воспоминаний. Зато сейчас она уже взрослая.  Как мотылька  манит на свет, так её  - в город разбитых сердец и разрушенных надежд.
Так, по крайней мере, пела Мирей Матье:
 
«Мой Париж, мой Париж под крышами
Париж тоски и уныния
Париж одиноких сердец...»

Элен не согласна с этим утверждением.  Зато с общеизвестным  высказыванием, что Париж центр галантности и этикета, заранее соглашалась.   
Ведь не секрет, что за коротким адюльтером приезжают туда иностранки.
 
Элен росла домашней девочкой,  чувственность в ней только начала пробуждаться.
Ей представлялось, что в Париже она пофлиртует с каким-нибудь парижанином, и может даже не одним.
Настроение немного испортил отец, который за завтраком сухо сказал, не обращаясь конкретно ни к кому:
« Париж лидер по  заболевшим венерическими заболеваниями и СПИДом от беспорядочных связей. Это город с самым высоким процентом алкоголизма, самоубийств и нервных заболеваний на сексуальной почве». 
Мама и бабушка помрачнели. На их лицах было написано:
«В какой вертеп мы  отпускаем нашу невинную девочку?!»
Однако пессимистический настрой   не помешал погасить эмоциональную возбуждённость Элен.
Она буквально считала часы до отъезда.
С категоричностью юности  не понимала, как можно всю жизнь прожить в городе, где население не достигало 24000 человек!
Об этом думала во время завтрака.
Пила с тостами кофе, не ощущая его вкуса.

Наконец-то! Когда поезд отошёл от вокзала, Элен почувствовала облегчение, избавившись от опеки родных, которые словно на войну её провожали.

08: 51 -  отправление поезда  из Вернона.
09: 41 -  прибытие в Париж.

Мадам  Комон - их преподавательница в лицее Святой Агнесс углубилась в чтение книги. Она предпочитала печатное издание, а не электронное.
Впрочем, её подопечные вели себя прилично — галдели, смеялись, смотрели в окно, держались как обычно.
Им всем весело, и только Элен сохраняла молчаливую сосредоточенность.
Она вообще мало походила на француженку, как внешне, так  и темпераментом.  Видимо, скандинавская кровь её далёких предков  сказывалась  в этой светловолосой девушке с серыми серьёзными  глазами.

«Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены».
 
Элен прислушивалась, хотя не участвовала в разговоре, который вели две её попутчицы — Лали и Бенедикт.
- Парижане приглашают выпить чашечку кофе. Заливаются соловьём, обволакивая тебя тонкой лестью.  Столько комплиментов за несколько дней в Париже мне не приходилось слышать за всю жизнь.
Один такой казанова читал мне стихи Элюара:
 
«К стеклу прильнув лицом, как скорбный страж
Ищу тебя за гранью ожиданья
За гранью самого себя
Я так тебя люблю, что я уже не знаю
Кого из нас двоих здесь нет».

- Вот умора! - прыснула от смеха  Лали, - он хоть хорош собой?
- Не очень. Маленький, но с большими залысинами, к тому же старый — лет так за тридцать. Да они пристают ко всем женщинам, невзирая на внешность и возраст.
 
Скрежет тормозов при экстренном торможении, толчок, и  их вагон перевернулся.
Элен сильно приложилась спиной и головой.
Крики, визг, стоны.
Не помнила, как чуть ли не на четвереньках выбралась наружу.
Потом она ходила, словно потерянная среди стонущих и плачущих.
Кого-то успокаивала, кому-то помогала подняться.
Не хотела ложиться в больницу, но её увезли на обследование.
Утром проснулась и не ощутила своего тела. Она не могла двигаться.
Видела озабоченные лица, склонившихся над ней врачей.
- Смещение позвонков. Готовьте её к операции.
 Элен почувствовала, как сознание уходит от неё.
Когда очнулась, то узнала доктора.
- Мы сделали всё что могли, а теперь придётся пройти курс реабилитации в пансионе для дальнейшего восстановления.
- А как же мои мама и папа? - задала вопрос Элен.
Ей с нестерпимой силой захотелось вернуться к ним, а не ехать в какую-то лечебницу, тем более, что боли она не испытывала. Продолжить лечение можно и дома.
Главврач не принял её возражений.   
Так Элен оказалась в пансионате с иностранным названием  «Тravelers alley»
Место весьма живописное. На берегу красивого озера  парк, за ним расположились несколько десятков двухэтажных домов — длинных, похожих на поезда.
Вспомнив то, что произошло с их экспрессом, Элен поморщилась. Воспоминание оказалось слишком болезненным.
Её гримасу заметила мадам Мона — управляющая пансионатом.
Всегда одетая в серое строгое платье, она подошла к Элен и обняла.
- Не вспоминай о плохом. Всё пройдёт.
Сколько ей лет? Молодая ещё, а держится так, словно за  плечами опыт прожитых долгих лет. Прямая осанка и непроницаемое выражение лица.
Красива? - Несомненно. Красота её холодная и строгая, как скульптура,  отстранённая от человеческих слабостей. Мона абсолютно непохожа на француженку своей нордической внешностью. Мадам - шведка, или датчанка? Об этом Элен решила спросить позже.

В доме, куда поселили Элен, жили одни девушки, и все они,  примерно, одного с ней возраста.
Встретили её дружелюбно. С одной из них — Катрин, Элен даже подружилась, несмотря на то, что той уже исполнилось двадцать один год.
Катрин с короткой стрижкой и меланхоличным взглядом зелёных глаз оказалась заботливым, внимательным человеком. Она вызвалась опекать новенькую и делала это с удовольствием.

В их «городке» царила беззаботная атмосфера. Однако, несмотря на это, Элен что-то угнетало. Ей не нравилось, что все гаджеты оказались под запретом. Нельзя даже  позвонить  родным. Телевизор тоже отсутствовал. От отдыхающих требовалось лишь одно — гулять, купаться, отдыхать.
По центальной улице ходил трамвай, на котором можно проехать вокруг парка.
Элен с удивлением заметила, что среди окружающих много нудистов, которые не только купались нагишом, но и разгуливали так по окрестностям.
Немногочисленные мужчины не пытались изображать из себя Адама, и вообще вели себя крайне апатично.
Встречаясь где-нибудь  с голыми красотками, Элен целомудренно держала взгляд на уровне их  головы.
Вскоре девушка поняла, что все женщины в пансионате делятся на три группы: те, кто предпочитает не накидывать на себя даже фиговый листочек; те, кто обнажён частично и те, кто не снимал одежду, прячась за покровом.
К первой группе относились даже несколько девушек в их доме. Одна из них -    Мирелла, соседка Элен. Эта красивая взрослая девушка постоянно разгуливала в чём мать родила. Правда, стояла очень знойная погода, и только вечером прохлада немного освежала.
Мирелла со стайкой подруг целыми днями пропадала на озере, где девушки плавали, или плескались на мелководье.
Выставлять своё тело напоказ не возбранялось.
Хотя, таких отчаянных нудисток — купающихся, или слоняющихся по тенистым аллеям парка, было немного.
В основном (это вторая и наиболее многочисленная группа) — молодые женщины, хотя бы частично  одеты.
К третьей группе — самой маленькой относились: Элен, мадам Мона, Катрин, несколько дам, все мужчины и Камилла — ещё одна соседка Элен.
С Камиллой они однолетки, но дружба у них не задалась. Может потому, что Камилла постоянно хитро улыбалась, словно знала то, чего не знает Элен.
Такая манера поведения ужасно злила.

Не переставало удивлять  то, что потенция мужчин слишком низкая. Они никак не реагировали на женские прелести. 
К тому же, все мужчины вовсе не пациенты, а исполняющие обязанности: медицинские работники и служащие.  В Нормандии люди всё-таки более прямолинейные, а здесь - словно соревнуются в деликатности обхождения.
Изысканные комплименты возымели действие: Элен была очарована, хотя и не  соблазнена.  Прояви хоть кто-нибудь из них настойчивость, она могла бы влюбиться, как Керубино в саму любовь. Да так, чтобы закружилась голова. Увы, кроме комплиментов, разговоров о самочувствии, погоде и поэзии, дело дальше не шло.
Они просто флиртовали и кокетничали.
Разочаровавшись, Элен переключила  внимание на вещи и события, которые раньше ускользали от неё.
Девушка заметила, что люди странным образом исчезают, а она не разу не видела их отъезда. Как они это делают?
Спросила у Катрин, и та ответила, что здесь не приняты прощания. Все уходят по-английски. Таков обычай.
Нельзя сказать, что подобный ответ полностью удовлетворил Элен. Всего лишь  притупил её подозрения.
Сколько прошло дней,  не считала. Пока однажды ночью не увидела мадам Мону, которая вышла из дома, замерла на месте  и  так и стояла, вглядываясь в даль.
Элен попыталась увидеть то, что видит та.  Не получилось. Кроме расплывчатых  силуэтов, которые мелькнули и пропали, ничего больше не разглядела.
Да и силуэты эти ей наверное показались.
Однако беспокойство усилилось.
Теперь каждую ночь Элен наблюдала одну и туже картину — высокую, худощавую фигуру Моны, стоящую на пороге дома и глядевшую в неизвестность.
Элен не давала покоя эта тайна. Поведение Моны (теперь она называла, как и все остальные здесь, её только по имени) казалось странным.
Когда  подозрениями поделилась с Катрин, та вдруг побледнела, и испуг отразился в её кротком взгляде.
- У Моны бессонница, вот она и выходит на улицу  подышать свежим воздухом, а ты почему не спишь?! Тебе нельзя нарушать режим.
«Как я сама не догадалась?!» - Элен почувствовала досаду, что не подумала о такой очевидности. Ей стало приятно, что Катрин о ней беспокоится.
Элен перестала подходить ночью к окну.

Люди продолжали исчезать. Так  однажды ушла и Мирелла - дерзкая, нетерпеливая  и непокорная. Вместо ушедших появлялись новые постояльцы.
Обнажённые, или не совсем одетые женские фигуры больше не смущали Элен. Она привыкла.  Теперь,  купаясь в озере,  полностью скидывала одежду, чтобы не мочить.
- Скоро и ты уйдёшь, - с грустю произнесла Катрин, когда Элен вышла из воды.
Сама она никогда не купалась, несмотря на все уговоры.
- Ты ведь знаешь английский. Как переводится название пансионата? - спросила Элен у подруги, когда они расположились на скамеечке  под тенистой липой.
- Аллея путников, - тихо произнесла та.
- И куда эта аллея, дорога  ведёт? -  шутливый вопрос подруги страшно смутил Катрин.
- Скажи ей, - потребовала Камилла, которая незаметно подошла к ним,услышав вопрос Элен, - она всё равно рано или поздно узнает.
- Скажи сама! - буркнула Катрин, и вдруг сорвалась с места, убежала.
 Девушки посмотрели ей вслед, Элен с удивлением, а Камилла  насмешливо.
Как захотелось Элен стереть эту наглую ухмылку.
"От чего Катрин убежала, словно  смутившись?" - мысленно задала себе вопрос.
И тут  Элен осенило. Она повернулась к Камилле.
- Это ведь не пансионат для реабилитации?  Я  умерла?!

- Элен очнись! - услышала зов издалека.
Всё исчезло. Вначале увидела белый потолок, который почему накренился и размытые стены.
- Очнулась! А мы уже опасались, что это конец.

Элен быстро пошла на поправку. Особо обрадовало то, что тело вновь слушается и она может двигаться, как прежде. Гуляла по больнице, скоро  должны уже выписать. Родители каждый день навещали, и всё же что-то продолжало тревожить её.
Однажды, проходя по коридору, заглянула в палату через приоткрытую дверь.
Там под капельницей лежала девушка. Элен тихо ахнула, узнав в ней Катрин.
Она вошла в палату и убедилась в своей правоте. Это несомненно  Катрин. На её груди возле сердца багровел  тонкий шрам.
«Вот почему Катрин всегда отказывалась даже расстёгивать  рубашку, стеснялась  его», - растроганно подумала Элен.
Она взяла подругу за руку и тихо позвала  по имени.
Никакой реакции. И тогда Элен стала мысленно  просить, обращаясь к привратнице:
"Мона, прошу тебя, отпусти Катрин. Я хочу, чтобы она жила!"
На мгновение увидела ту, к которой взывала — как всегда серьёзную, спокойную и задумчивую, а рядом с ней Катрин - бледную и печальную.
 Затем Мона кивнула  и, поцеловав девушку в висок, слегка подтолкнула  вперёд.
Видение исчезло,  рука больной, которую по-прежнему сжимала Элен, вдруг ответила ей слабым пожатием. Ресницы Катрин затрепетали. Первого кого, очнувшаяся  увидела, была Элен.