Сибирские светлые иные - песнь химауры и осени 15

 Ия Карповская


                - 4 –

     По – прежнему подъезд бывшего родного дома на улице Мира не вызывал доверия. Просто потому. Что он превратился в логово монстров. И Призрак по – прежнему ходил за Ведьмой по пятам, уничтожая тварей и напитывая свое физическое тело жизнью.
     Пройдясь по квартирам, Ирина поняла: былого советского духа здесь почти не осталось. Часть жилых помещений были с проломленными стенами. А то и потолком. Или в полу зияла дырища. И вообще, все это теперь напоминало Эдем. Грязная, забытая заброшка… И их теперь много здесь.
     На лестницах дома было много осколков кирпичей. Стены же зияли бороздами от когтей монстров. Логово ОЧЕНЬ хорошо оказалось обжито. В одном подъезде обнаружились множественные кладки яиц, и невольно вспомнился «Чужой». Некоторые квартиры превратились в яичники ящеров. Там все было в кладках. Яички были прикрыты тряпками. И даже порой матрацем! Сейчас радовало следующее: при появлении жертвы они не раскрывались лепестками, как в том кино. И никто на тебя не набросится. Чтобы отложить внутрь личинку. А просто может выпрыгнуть разгневанная самка, и вот тогда тебе конец. Потому как самка семи – двенадцати метров длиной.
     Яйца были отложены даже в ванной. И порой там уже барахтались ящерки размером с маленькую игуану. Которую можно посадить на руку. Неслабое зрелище… Кишащая ванна… со светящимися глазами в темноте. Квартиры друзей детства были разгромлены до основания. Окна, как обычно, выбиты. КУДА делись уют и радость? Непонятно.
     А наверное, они просто ушли вместе с детством и советской эпохой. Теперь такого никогда не будет. Как и самого Города Юности, - скоро и его не станет.
     Свое детство здесь Тиль отлично помнила. Мальчишки со двора постоянно звали ее гулять. И все вместе во дворе они играли в войну. Кто – то был немцем, а кто – то русским. Играли также в казаков – разбойников, и в воров, и в кысь – брысь – мяу. Зимой дети катались с небольшой горки, которая строилась из сваленного в одну кучу снега. Шум, возня, радость и прочее было в те далекие годы девяностых. Когда дети приходили домой, заляпанные снегом с ног до головы, когда за шиворот летели снежки (и было это очень неприятно). Когда вечером, делая уроки, с наслаждением смотришь в соседние окна, и в это время на улице хлопьями, в свете оранжевых фонарей, падает снег. Самая добрая пора девяносто пятого, - девяносто седьмого годов. Когда ты бежишь, смеясь, и снежинки падают на твои ресницы и щеки. Когда заливистый детский смех веселит даже Природу, и еще секунда, - и произойдет какое – нибудь чудо. Особенно, когда об этом пишут в сказках. Типа новогодних сказок. Что нужно доставить подарки Снегурочке, через лес пойти, и там ты проваливаешься в яму, пленишься после кем – нибудь из чародеев. Но после все заканчивается благополучно.
     Но не всегда Добро – это Добро. Не всегда Зло – это Зло.
     Когда ты на коньках в шесть лет пытаешься спуститься со второго этажа, и при этом боишься улететь головой вниз. Когда стук стали о бетон вызывает страх, что металл затупится… Когда ты в первый раз в жизни встаешь на коньки, и разъезжаются ноги. Ты падаешь, плача от обиды и бессилия… что ничего не получилось. Как мечтаешь стать конькобежцем, и по телевизору с замиранием сердца смотришь на гимнастов и гимнасток. Думая при этом: «Вот когда мне будет восемнадцать, тогда и буду также танцевать на спортивной арене»! И действительно, костюмы спортсменов очень красивы. Как мужские, так и женские, - блестящие даже. И. как правило. После просмотра таких состязаний начинает переполнять тебя жгучее желание купить себе такую же ткань, и сшить такой же наряд. И выйти на улицу кататься. И мысленно представляешь, как с тобой в паре будет кататься красивый мальчик.
     Обо всем этом Тиль мечтала в детстве. Но мальчишек она на дух не переносила за их жестокость по отношению к ней. В школе над будущей Волшебницей нехило издевались. И порой она просто не верила, что из таких хулиганов вырастают нормальные люди. Девочка не понимала, куда с возрастом девается вся детская жестокость. Куда девается, - просто дети взрослеют, и начинают многое понимать в жизни. Перестают бить девчонок, начиная посматривать на них под другим углом психики. Влюбляются. Потому как в кровь ударяют гормоны.
     И все меняется. Первый признак – ломка голоса.
     Да только гимнасткой Тиль и вовсе не стала: в три года она сломала ногу. И с той поры сильно хромала. Поначалу она расстроилась, но после стала просто выкидывать из головы эти желания. Ну и также ей многие говорили, что мол на монашку похожа, да и мужа бы ей, - православного монаха, -  поискал бы кто. Девушка очень обижалась на такое сравнение. Неужели она большего, чем это, не заслуживает?
     Нет. Просто Ирина резко отличалась от всех – никогда не носила ни мини – юбок, ни платьев с разрезом, ни топиков, - ВСЕ это было чуждо ее натуре. Пошлость, грязь, лицемерие, расчет за этим всем скрывалось. Косметику она не переносила на дух. И никогда не красилась. Некоторые от ее вида крутили пальцем у виска. Заявляя. Что с таким отношением к себе и жизни Ирина никогда себе мужа не найдет. А Тиль порой думала: «А он наверное умер, поэтому у меня даже парня нет». Да и парни девушку, такую странную и нелюдимую, стороной обходили. Она казалась им дикой и убогой. Да вдобавок понятно было, что мальчикам требовалось в четырнадцать – пятнадцать лет. А быть брошенкой не хотелось. . А в будущем Тиль и бросали, - потому как всем в сексе отказывала. Нечего собой разбрасываться.
     Этот дом, этот город, эти стены помнили очень многое. И даже молодость ее родителей застали, - бабушки, деда и матери, да и девяностые в бардаке. И прокуренные подъезды были, и бычки в дверных замках, и горелые спички на потолке, и маты на стенах…
     Вот за маты, читаемые в детстве, нехило прилетало. Так и шла ее жизнь в Братске. С одной стороны, у Иры все было, а с другой, - не было ничего. Ни нормального общения в школе, ни спокойных уроков дома, потому что двойки были постоянные. Единственной отдушиной была дача, где летом отдыхалось от души. Грибы в августе, ягоды в июне – июле, Ийский залив с дачами на горизонте… Сопки вдалеке… Целый день день Ира купалась в теплой воде, ловила бабочек, наблюдая за жизнью вокруг себя. А жизнь – то была разная. У детей соседских были отцы. У нее – не было. И это обстоятельство ОЧЕНЬ ударяло по самооценке. Ирине хотелось увидеть отца, чтобы было все так же, как и у остальных. Но не получалось.
     Пожилой дед, который часто выпивал и назло, никак не мог заменить папу. Отца заменил друг матери по имени Владимир, - краевед, отличный человек, который еще со студенческой поры любил мать будущей Волшебницы. Он постоянно ходил в походы, на рыбалку, носил очки. И, как следствие, обожал девочку. Ирина также обожала этого человека. Когда он появлялся на пороге, девчушка просто визжала от радости. Как же она мечтала, чтобы Владимир и его мать поженились… Но этого не произошло. Мать совсем не любила своего коллегу, даже в чем – то его ненавидела. И всячески старалась избегать потом с ним встреч. Да вдобавок, он был чудовищно ревнив. Это было очень хорошо, поскольку краевед охранял свою возлюбленную от других мужиков. Случись что не по нему, сразу в ход шло все, - нож, табуретка. Угрозы. Звонки конкурентам, которых мужчина находил все равно, и разбивал в девяностые им морду. В такие дни разъяренного друга лучше было не беспокоить. Он резал людей – мужиков, - и реально мог убить. А один раз семилетней девочке приснился вещий сон: стоит то ли посреди дороги, то ли посреди поля гроб, вокруг него множество машин, и люди стоят. Плачут. У гроба стоит ее мать и рыдает. В гробу, обитом алой тканью, лежит Владимир, и без ног… Сон сбылся почти через двадцать лет.
     Дачу продали, когда девушке было двадцать четыре. На этом этапе закончилась радость прошлого… И больше Ирина никогда в тех местах не появлялась: больно очень было, по сердцу ножом… Больно, невыносимо больно возвращаться в те места. Где тебе было хорошо. Дачу у бабушки купила какая – то женщина, и принялась там наводить свои порядки. Это вызывало еще большую горечь. И КАЖДУЮ ночь Тиль снились эти места, особенно эта любимейшая дача на Коврижке, - но то там зима, то лето, то осень. Или все тонет, а Ира в это время гуляет на берегу, или она чай на той кухне или на веранде пьет, то хозяева новые с собаками бегают и ягоды собирают, - жаль, что это всего лишь сны. Вот если бы выкупили тот участок с баней и домиком обратно, стало бы полегче на душе.
     Теперь лес вокруг излюбленного места заполонили чудовища. Часто они бродили по берегу, ища чего – нибудь съедобного. Но. Кроме старых коряг, мертвой рыбы и подобного, ничего не осталось. На сопках и в городе и в ближайших поселках обитали монстры. Всех размеров и расцветок.
          И в том же разгромленном доме на улице Мира, Тиль медленно, озираясь, поднималась на последний этаж. Спустя столько лет…
     Болезненное чувство резануло сердце. Все – таки очень было жаль дом. И квартиру. Все это сохраняло ее маленькой девочкой в памяти…
     Пыль на ступенях со следами лап… а когда – то лестницы намывались хорошо. Голубые стены с цветочками уже были изуродованы. Дом доживал последние дни, месяцы, в лучшем случае, и годы…
     Слезы брызнули из глаз. Вот она, та самая железная дверь… Каким – то чудом ее не тронул никто, как закрыли, так и осталась. Потеплело на душе. Но все равно было страшно. Тильсирвэ перед возвращением в Братск взяла с собой ключи. И повернула замок. Со скрипом и эхом, он поддался. Дверь открылась.
     - Я дома… - Сказала, как выдохнула. – Посмотрим, что там вообще осталось.

     Ирина переступила порог. Квартира осталась нетронутой. Выглядела она так, будто ее только – только под обживание сдали. Даже обои те же сохранились. В том виде, как после ремонта несколько лет назад. Не было ни шкафов больше, ни вешалок… Даже люстра была снята. Однако, оперативно люди действовали. Наверное, родня помогла переехать. Запыленный красный телефон сиротливо остался на стене в коридоре. На него больше никогда не позвонят. Даже окна никто не выбил! Целым остался даже балкон!
     Тильсирвэ не верила своим глазам. Целая квартира. Единственная в доме! ЦЕ – ЛА – Я!!! Только толстый слой пыли был на подоконниках в трех комнатах и кухне. Где когда – то радовали глаз цветы. Там стояли фиалки, разных цветов. В кухне на столе даже осталась клетчатая скатерть, та самая, за которой делались уроки. Малость потрепанная по краям и выцветшая. И стул – табуретка. ВСЕ. Не было больше ни подвесных шкафчиков, ни холодильника, осталась только раковина.
     Везде голые, ровные стены… Ни одной царапины… Только пара дырок от картин в центральной комнате. А на потолке сиротливо остался провод, торчащий с растопыренными внутренностями, как кисточка. В квартиру влетела большая черная муха, и начала облетать помещение. И стало тут же так тепло на душе и сердце, что будто бы вовсе и не было Темного настоящего со всеми вытекающими. Будто просто сейчас вот – вот начнут заносить в квартиру новую мебель из канадского клена, и затикают старинные часы на стене… И помещение тут же оживет. Заиграет новыми красками, наполняясь жизнью.
     В туалете было темно, не было там больше ничего, кроме унитаза и ванной. Провод также вырван. На потолке зияет дыра. Даже мусорное ведро забрали. Очень, очень пунктуально семья съехала…
     Квартира, где прожили пятьдесят с чем – то лет… Квартира, видевшая многое здесь. Но в комнате, где Тиль жила, остались скинутый на пол матрац и шуба… Видимо, либо просто забыли в спешке, либо выкинули. И это ОЧЕНЬ хорошо. Потому что уставшей женщине хотелось отоспаться. Она достала свой сотовый и посмотрела время. Десять утра было на часах, и холод пронизывал бедолагу до костей. Несмотря на то. что на улице было солнечно. Ну так осень же. И теперь пора просто вздремнуть и расслабиться.