Звезда

Ольга Гринюшкина как бы любила театр, то есть почти любила, но заучивать длинные тексты ей было скучно, поэтому она предпочитала всё-таки кино. К тому же её дед Мартын Акимович Гринюшкин тоже был актёром, а бабушка Софья Ефимовна была поэтессой и сыскала славу завзятой театралки. Бывало в их большом доме гостевал величайший Махоркин и несравненная Наталья Царегородцева. Ольга с самого детства была обласкана великолепными именами и фамилиями. Певцы, художники, поэты и писатели не переводились в доме Гринюшкиных. Именно здесь написал свою поэму Степан Безродный. Он посвятил её Софье Ефимовне и напечатал потом в газете «Красный Молоток». Номер из того тиража Софья Ефимовна до сих пор бережно хранит и при случае перечитывает. Она читала не только посвящённую ей поэму, но и с ностальгией просматривала пожелтевшие статьи того года. Так, например, репортаж о колхознице Светлане Орловой, крепко отпечатался в её памяти. Софья Ефимовна с улыбкой вспоминала, как колхозница Орлова героически каждый год увеличивала поголовье скота. Было в этом что-то доброе, прекрасное и вечное.

Между тем, год за годом, Мартын Акимович Гринюшкин блистал на театральной сцене. В своё время роль Антона-горемыки так ему удалась в пензенском драматическом театре, что он стал получать деньги и лавры весь трёхлетний репертуар. Потом двадцать лет играл Фирса в «Вишнёвом саду» и его коронное молчание во всей пьесе оценил сам Анатолий Клептоманов. Однако театр в Пензе сгорел, и Мартын Акимович устроился во МХАТ. Он там тоже промолчал в «Вишнёвом саду» и получил звание заслуженного артиста РСФСР. Ему также довелось помолчать в «Борисе Годунове» и в «Евгении Онегине», а потом Мартын Акимович сиял в роли коммуниста Каблукова. Это был грандиозный успех. За весь спектакль Мартын Акимович два раза произносил реплику «Ваш мандат?», и сурово надевал пропуск на штык. А уж как он провожал в последний путь Ленина – это надо было видеть. Публика сходила с ума, когда в конце пьесы он плакал по безвременно ушедшему Ильичу. Но времена сменились, и Мартын Акимович удалился в педагогическую деятельность. Он учил Ольгу актёрскому мастерству и посоветовал ей взять звучный псевдоним, чтобы никто не упрекнул её в дальнейшем, что она внучка знаменитого Мартына Акимовича.

Это была наследственность, и Мартын Акимович Гринюшкин указал старинному другу Эммануилу Карловичу Куплетову на восходящий талант Оленьки. Эммануил Карлович изрядно восхитился юным дарованием и присоветовал выучить на вступительный экзамен текст из какой-нибудь безделицы, типа монолога. А так же отрепетировать песню Вертинского «Бананово-лимонный Сингапур» и подготовить что-нибудь из стихов.
- Комиссия должна разглядеть весь спектр талантов вашей звёздочки, - прощаясь, убедил Эммануил Карлович.
- Непременно, Эммануил Карлович. Непременно, - хором отвечали Мартын Акимович и Софья Ефимовна.

Всё лето Ольга пела, читала монолог и декларировала стих Маяковского про смеситель. Мартын Акимович учил её делать паузы и многозначительно молчать в нужных местах. «Бананово-лимонный Сингапур» запомнился сразу, а вот монолог Александры из «Фантазий Фарятьева», давался туго. Но Ольге нравился монолог и она его выучила. Обкатывала его то на Мартыне Акимовиче, то на коте Персике. Кот поначалу пугался и таращил свои зелёные глаза на возбуждённую Ольгу, потом пытался как можно быстрее улизнуть и раствориться где-нибудь в тихих и спокойных комнатах. Но будучи схвачен многогранным гением Ольги, смиренно начинал слушать признания Александры:
- Скажите, - сделав паузу, говорила Ольга. - За что, скажите, люди мучают друг друга? И любят - мучают, и не любят - мучают. Вот и я веду себя жестоко, бестактно. Павлик, вы хороший человек, добрый. Но что я могу сделать? Вот вы говорите, что любите меня. А я вас - нет. Так что я могу сделать? И что вы можете сделать?
- Мяу! – отвечал Персик после выдержанной паузы.
- Когда-то я встретилась с человеком, который был... Господи, почему был? Он самый умный, добрый, красивый. Может быть, только для меня. Пусть так, но для меня он такой. И одно время мне даже казалось, что он тоже любил меня. Вернее, ему так казалось. А может быть, ему даже не казалось? Впрочем, это не важно. Посмотрите на меня внимательно. Что-то во мне, очевидно, не так. Иначе за что же меня так наказывать? Я ведь так хотела заслужить его любовь. – Персик правильно молчал.
- Я готова была на все, только бы он был со мной. Мне необходимо было видеть его каждый день, только видеть, говорить, хотя бы это. Я не могла без него жить. Я звонила по телефону и слушала его голос. Я стояла под его домом и смотрела на окна, я писала ему письма вечером и клала их под подушку. Я целыми ночами сидела и бубнила: «Дорогой, миленький! Услышь меня, пожалуйста! Вспомни обо мне хоть на минутку. Я так люблю тебя, мой хороший...» Ну, скажите, разве женщина может так вести себя? Разве я могу воспитывать детей? - И разве может после этого кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь любить меня? И даже вы!
Персик немного посмотрел на Ольгу и стал вылизывать ей лицо. «Получилось! – подумала Ольга. – Если я проняла кота, то комиссию и подавно убедю!».
- А я всё видел, Оленька, - и Мартын Акимович распахнул свои объятья.

За опытом обратились к Алексею Бесталанному. Бесталанный попал в кино при СССР, и теперь он звезда украинской кинематографии. Мартын Акимович познакомил внучку с ним, ведь тот так долго играл подлецов, что уехал навсегда в Канаду. Мартын Акимович понимал коллегу, Бесталанному действительно стало страшно зарабатывать нечестные деньги в России. Но три его проклятые собаки вечно хотели жрать, и Алексей был просто вынужден сыграть интеллигента в фильме у мэтра Алексея Ученика. Роль была, конечно, паршивой, но зато денежной. Слова «этот поганый русский народ» оплатили в минкультуре честно и в долларах. Поэтому Бесталанный с негативно-изящным настроением делился опытом с внучкой Гринюшкина.
- Зачем вы снимаетесь в России? – спросила Ольга любимого актёра.
- Я снимаюсь в кино потому, что мне за это платят, - ответил Алексей. – В России всегда платят за дрянь. Но признаюсь, есть хорошие фильмы и сериалы, и в них приятна даже маленькая роль, а мне нравится убивать в кадре. Как-то я пристрелил Василия, а потом убил Ивана. Помню даже, как в сериале «Секрет Петрушки» я изнасиловал какую-то Марию Гребенюк, а потом в мультике про человека-индюка я ограбил квартиру пенсионерки Смирновой.
- Ой, как интересно, - захлопала глазами Ольга. – А Вы часто убиваете в фильмах? А в жизни Вам приходилось убивать?
- В детстве я часто топил кошек, а ещё душил собак. – Бесталанный задумался. -  Чем отличается актер театра и кино? Если в театре еще худо-бедно можно обмануть и «сыграть», то в кино — нет. Если ты незлой человек — не пытайся сыграть злого. Все равно выйдет неправда. А вообще, актер должен быть актёром. Доброго сыграть можно, а вот злого — не сыграть никогда. Я когда насиловаю в пьесе, то вхожу в роль очень тяжело. Как-то Верка Лепёшкина была не в форме, и я вынужден был немножко поиграть с её бюстгальтером.
- Это как? – Ольга представила бюстгальтер.
- Ну, знаешь ли… В училище нас учили говорить с яблоком. Вот Володя Высоцкий говорил с фонарными столбами, а я читал стихи глядя на электрическую лампочку. Мне пришлось тогда выучить монолог Альфреда Эйнштейна! А я-то в физике не очень.
- Ха-ха-ха! А где Вам тяжелее было играть убийц?
- Драматическому актеру в театре играть, мне кажется, легче. Есть репетиции, время и, конечно, режиссер, который тебя ведет. А в кино гораздо сложнее, там надо все быстро делать. Там жить надо и быть своим персонажем.
- А почему некоторые знаменитые актеры спивались после таких ролей? – Ольга воспряла.
- Они пили, дрались, как и их герои. Они вели себя в жизни как на экране. Я тоже пью, колюсь и насилую женщин. Иначе не сыграть. В кино ты снимаешься, и сразу все остается на пленке, а потом смотришь и думаешь, что изнасиловал бы по-другому, а уже не изменить. Это синдром кино. А личность актера все равно шлифуется именно в кино, потому что ты постоянно взаимодействуешь с женщинами и в кадре уже нельзя тянуть одеяло на себя и быть одному «в кадре». Там женские темпераменты и ты просто вынужден реагировать. Все очень близко и очень видно — жесты, взгляды, мимика, как на крупном плане. В этом смысле мы больше приспособлены для кино, чем артисты оперных театров. У них уже совершенно другие жесты. Они привыкли, как бы укрупнять — их видят издали. Еще сейчас очень изменились сами условия работы в кино. Раньше смотришь на экран — все красавцы. Когда была пленка, она немножко размывала изображение. А сейчас, когда появилось такое высокое цифровое разрешение, все по-другому смотрится — получаются в основном такие «говорящие головы», к сожалению. Изнасилование стало «как в жизни». А поговорить с жертвой?
Мартын Акимыч удрых. Он почему-то уснул, а Ольга продолжала интересоваться:
- Вы удачно поговорили в фильме Фёдора Бездарчука и убедительно сыграли мужа-насильника у Никиты Михалкина. Скажите, вы долго вживались в роль?
- Ох. Я три месяца насиловал разных женщин. – Бесталанный зажмурил глаза. - Мне даже пришлось ходить голым около памятника Ленина! Режиссёр Михалкин хотел, чтобы я вжился в образ Фани Каплан и убил голубя.
- Но Каплан женщина! – Ольга поразилась гению.
- Да, я играл женщину. Мне надели женские вещи, а в кадре я был изнасилован методикой по капитализму.
- Это как?
- Ну, как буржуи рабочих насилуют?! Душат и насилуют. Меня душили и душили… Мне повезло, у меня были хорошие сцены, где было, что играть.
Мартын Акимыч зашевелился и собрался было уходить. Однако Ольга поспешила:
- Вы гей?
- Я актёр. Актер просто играет, а режиссер планами акцентирует, что хочет. Он выбирает нужные планы и своим монтажом делает нужные акценты.
- Но актёры под частую просто жертвы режиссёра.
- Вы не правы. Мы жертвы гонораров. Но главное на съёмках находить новый вид подачи и интересную художественную форму. Проституцию у проституток, журналистов у журналистов, политиков у политиков. Мы же изображаем проституток, журналистов и политиков. В фильме «Честные выборы» я сыграл гея-Севу, и очень горжусь этим опытом. Потом я изнасиловал очень талантливую актрису Нинель Тупицкую. В кадре было видно, как Нинель страдает от секса.
- А в сериале вас изнасиловал Сергей Безногов.
- Да. Сцена вышла интересной. Сериалы отличается от простого кинематографа, я не говорю об авторском кино сейчас, яркостью форм. Ведь сериал — это все-таки феерия, бурлеск, праздник.
- Вам не кажется, что наши сериалы это говно?
- Отнюдь. Я насиловал и убивал всех актрис и актёров в кино, но в сериалах, я убил больше женщин и мужчин.
- Вау.
- Да, это так. Я предполагаю почему. Мне просто захотелось убить.
- Получается, что убийство это философия? – Ольга почти влюбилась в Бесталанного.
- Да. Однажды, когда я был в Барселоне, я понял, что тоже хочу родить, как женщина.
- Алексей, вы же мужчина?
- Я актёр. Актёр может родить и забеременеть на сцене. Нам это подвластно. Мы ни какие-нибудь фрезеровщики. Это они у станка не могут работать на другом заводе одновременно без трудовой книжки. А я пашу, как лошадь в кино и театре, успевая на ТВ и съёмки. Поэтому наши токари и шахтёры бедные. Вот помотались бы они в самолётах между шахтами из Москвы в Италию, я бы посмотрел на них. Я как-то насиловал Эмму Эйпл, и успел быть изнасилован на съёмках в Испании. Меня насилует по вторникам, а я в четверг. И всё за одну неделю. Вот так зарабатываются деньги.
- Вы гений.
- Спасибо. У меня есть любимый поэт, Марина Цветаева. Многие осуждают ее за то, что она была плохой матерью, но она же была талантливой. Я тоже такой.
- Спасибо за разговор.
- Вам спасибо. А дедушка спит.
Мартын Акимыч божественно храпел.


В Гиттис Ольга поступала как Ольга Грин, но все прекрасно знали, что она Гринюшкина. Мартын Акимович присутствовал сторонним наблюдателем и немного переживал. Ольга начала со стихов про смеситель:

Я пролетарий.
Объясняться лишне.
Жил,
как мать произвела, родив.
И вот мне
квартиру
дает жилищный,
мой,
рабочий,
кооператив.
Во - ширина!
Высота - во!
Проветрена,
освещена
и согрета.
Все хорошо.
Но больше всего
мне
понравилось -
это:
это
белее лунного света,
удобней,
чем земля обетованная,
это -
да что говорить об этом,
это -
ванная...

- Однако, - изумился профессор Капитон Валерьянович Колбасов. – Узнаю любимое стихотворение Мартына Акимовича.
Все дружно засмеялись. Действительно, Мартын Акимович обожал этот стих, но про себя подумал, что Оленька прочитала хорошо. Наступила очередь песни. Ольга пела и манерно взмахивала руками в тех местах, где взмахивал сам Вертинский. Так, во всяком случае, убеждал Эммануил Карлович. Куплетов, по его признаниям, лично имел удовольствие наблюдать исполнение Вертинского, и даже был с ним в приятельских отношениях. Ольга, наконец, спела, а затем трагически рухнула на стул.
- Забавно, - сказала Виолетта Передристова.
- Чем ещё нас порадуете? - спросил Николай Алексеевич Слюняев.
- Монолог Александры из «Фантазий Фарятьва», - сказала Ольга.
- Прошу, - предложил Слюняев.
Ольга закрыла глаза и представила Персика. «Скажите…», - начала она и в какой-то прострации проговорила весь текст с запятыми и паузами. Не заметив, что монолог кончился, она так и сидела на стуле глядя куда-то сквозь Эммануила Карловича Куплетова.
- Что ж, спасибо. Вы свободны, - привела Ольгу в себя Татьяна Петровна Колпакова.
Ольга вышла и замерла. Павлик Фарятьев отчаянно не выходил из мозгов, а Персик почему-то пел про смеситель в Сингапуре. Стало страшно.

Комиссия педагогов никакого впечатления не получила, и Мартын Акимович стал с ней спорить.
- Какая дичь, - сказала Маргарита Абрамовна Каталонская. – Ваша внучка не может ни петь, ни читать!
- Мартын Акимыч, - продолжил профессор Капитон Колбасов. – Сие чудо нисколько не актриса. Как девушка она просто не могла изобразить мужскую радость от вашего смесителя. Тут наоборот надо.
- А монолог? – сказал Слюняев. – У неё даже не намокли глаза от безысходности. Помните, как ревела великая Раневская? Такая была драма, боже мой.
- Слюняев, это вы своим существом довели тогда Фаину до слёз. Драмой для вас стало её разочарование вами! – сурово изъяснился Мартын Акимович. – А слёзы, я считаю, здесь не уместны.
- Позвольте, но в «Бананово-лимонном Сингапуре» надо было повеселее изображать драму, - вступилась Маргарита Абрамовна Каталонская. – Там безрадостная радость, а Оленька изобразила печальную грусть.
- Да. Заслуга Ольги на начальном этапе весьма скудна. – Согласился Мартын Акимович. - Таланту надо развиться, Марго,  и осуществиться. Но сколь велико наше мастерство актёра в начале пути? Сколь ничтожны мы пред ликом Мельпомены? Сегодня ты никто, а завтра великий актёр. Наша задача в этом и заключается, чтобы выучить талант и проложить ему дорогу на сцену.
- Мартын Акимович, но ваша Ольга всё-таки бездарь! – сказала Каталонская.
- А ваша дочь, Марго, не певица, но поёт, - грубо отреагировал Гринюшкин. – Да что говорить, у вас у всех все ваши дети бесталанны! Да и сами вы ужасно бездарны, ничтожны и посредственны! Но кто вас научил быть талантами? Кто дал вам этот счастливый билетик? О, я вижу вас. Я знаю, - Мартын Акимович многозначительно замолчал.
- Впрочем, одной бестолочью больше, одной меньше, - сказала Виолетта Передристова. – Россия и не такое видела.
- Что вы хотите? – взвизгнула Каталонская. – Чтобы ваша внучка училась в этом храме искусства?! Не жирно ли будет?!
- Разве это храм? - Мартын Акимович усмехнулся. – В храмах должно быть всё настоящее, а не искусственное. Ваша берлога кишит только подделками, и вы тут ремесленники. А посему берите мою Ольгу и учите.
- Но она не сможет, - сказал Слюняев.
- Даже собака может, если её научить. Вы педагоги, так учите! - Мартын Акимович посмотрел на всех. – Вам за это ведь платят?
- Пусть попытает счастье в других театральных училищах. На ГИТИСе свет клином не сошёлся, уважаемый Мартын Акимович, - выдержанно произнесла Татьяна Петровна Колпакова.
- Послушайте, Татьяна Петровна, - начал Мартын Акимович. – Не велика разница от наших училищ, и не велики в них педагоги. Каждый по-своему хорош, но не более того. Каждый год мы выпускаем пачками бездарей и проходимцев из этих училищ и ничего. Нет ни Раневских, ни Мартинсонов, ни Бабочкиных. Вот и вы не можете похвастаться хоть мало-мальски достойными учениками. За сорок лет не появилось ни одной замечательной звезды, однако вы штампуете актёров и актрис, как на фабрике кастрюль, тоннами. Так какой прок от ваших училищ, если все они, как заводские цеха, на один лад устроены? Взяли чушку, отфрезеровали, отполировали и выпустили на продажу. Только одна у них дорога – в провинцию! Не нужна Москве такая прорва ваших талантов! И Ленинграду не нужна! Но актёрские династии живут и процветают, сколько у нас Табаковых, Ефремовых, Мироновых, Боярских и прочих товарищей? Уйма! Естественно, разве быть им слесарями-сантехниками?! Разве стать им говночистами и штукатурами?! О, нет! Ведь мы люди творчества, служители культуры, мы та самая богема и властители дум! От осинки не родятся апельсинки! Ещё бы! Не мог же у Бондарчука родиться электрик? Нет, конечно! У него обязательно должен был появиться талант, и он появился. И у вас появились, не так ли, Татьяна Петровна?
- Вы забываетесь, - сказал Капитон Колбасов. – У наших детей есть призвание.
- У ваших детей есть вы и ваше имя, - хмуро отвечал Мартын Акимович. – В остальном, они годны лишь на рекламу сосисок.
- Думаете, ваша внучка лучше наших? - сказала Каталонская.
- Думаю, что не хуже, - проговорил Мартын Акимович.
Наступил момент истины. Колбасов крутил в пальцах карандаш и злобно поглядывал на Гринюшкина. Всем было неуютно от его многозначительного молчания и пронизывающего взгляда. Что ни говори, а Мартын Акимович был мастером своего жанра. Не зря «Заслуженного» получил. Он умел молчать в кадре.
- В ней, что-то есть, - первым начал Николай Слюняев.
- Да, я тоже заметила в ней божью искорку, - согласилась Передристова.
- Можно помочь юной девушке, как вы считаете? – сказала Колпакова.
- Что ж, - откликнулась Каталонская. – Думаю, все согласны. Поздравляю вас, Мартын Акимович.
- Поздравляю.
- Спасибо.
- Удачи.
- И вам.
- Зовите следующего!




Послесловие

Тяжела актёрская профессия. Но Ольга Грин вступила в неё с радостью и попечительством. Ещё бы, актёрская династия, глубокое декольте и звучный псевдоним проложили путь на телевидение. В программе «Час суда» она три раза села в тюрьму и тридцать три раза была судьёй Нефёдкиной. Потом перешла на канал «Россия» и выступала в качестве ведущей программы «Квартирный скандал». Костюмы подбирались отличные, и причёску делал модный стилист Агапов. Вот тут и началось великое восхождение на Олимп. Агапов гомосексуальничал с продюсером программы и выбился через него к Константину Эрнсту. Вместе с ним Ольга попала на роль юриста и стала  советовать советы в утренних передачах первого канала, где её, со временем, заметил режиссёр Пьер Кормушкин.

На Ольгу буквально посыпались главные роли после успешной криминальной драмы Кормушкина «Клара Скворцова – расхитительница больниц», где Ольга правдоподобно изобразила министра здравоохранения. Затем постановщик эротических спектаклей Эраст Серебрянкин пригласил её в культовую пьесу «Муха-Цокотуха». Там Ольга по сюжету изменяла комарику с пауком и трагически кончала жизнь самоубийством. За всем этим Ольга успела стать женой банкира Фёдора Бермудского, но того посадили через год, и они развелись. Но недолго она оставалась одна. В фильме ужасов «Прекрасная лунная ночь» Ольга залетела от главного героя-оборотня Федосова, и родила будущую звезду сериалов Анастасию. А после трёхнедельного декрета Ольгу пригласили в украинское кино, где режиссёр  Куприян Свинягин задействовал её в сериале «Сальные жесты». Мартын Акимович был счастлив, что подарил миру звезду.