Монолог

«Двойной Джек Дениелс со льдом» – как молитву, тихо процитировал Авнер Габай; торопливо подошедшему официанту.

«Прошу прощения, сэр, я не расслышал» - прошелестел губами молодой стажер, наклоняясь ближе к голубоглазому блондину, лет тридцати . Взгляд его приковал белый льняной воротник рубашки этого аристократичного юноши, педантично выглаженный туго натянутой шейной мышцей. «Какие же у него прозрачные голубые глаза с легкой сероватой дымкой» - прокричал сквозь себя новобранец ресторанного мира, - никогда такого цвета не видел».

«Двойной Джек Дениелс со льдом» - уже с некоторым раздражением, но также тихо повторил Авнер , разомкнув объятия колен и перекинул одну ногу на другую . Он глубоко затянулся уже четвертой за вечер сигаретой , окутав себя еще большей таинственностью , в этот раз буквальной , в виде облака новорожденного дыма.
«Будет сделано , сэр» отчеканил официант и засеменил к барной стойке.

Было где-то 9 часов вчера. Гости отеля, после изобильной вечерней трапезы ,неторопливо с разбухшими животами поплыли на верхнюю террасу бара для легкого дайджестива перед сном . Авнер, затянувшись очередной раз, черной , как пустота, смолой , бросил набухающий кровью возбужденный взгляд на приходящих. Спектакль начинался. Зрачок стал лихорадочно искать источник волнения. Мохнатый занавес глаз был поднят. Commence. Уши стали чувствительны к малейшему шепоту, дуновению слова , дыханию сердца . Сегодняшняя премьера предвещала быть очень захватывающей , так как вчера , в отель на берегу Средиземного моря , приехал очередной поток гостей из Франции , Италии и России. Для такого повода , Авнер с обеда начал готовить свои сенсорные рецепторы , выпил свой любимый джин тоник уже днем на пляже, дабы разогреть немного залежавшийся , атрофированной обыденной последовательностью взор.

«И так, начнем » - подумал Авнер , мягко пригубив своего лучшего друга и самого искреннего собеседника.

В бар вошла итальянская чета. Впереди бойко шла девочка лет 9, с прямым острым пробором , проводящим послушную грань между левым и правым полушарием . Рацио и Cенсус были разведены по углам и белая ровная ниточка по середине каштановых волос маленькой Афины не оставляли никакой надежды на их метафизическое воссоединение. «Жаль, - подумал Авнер , было бы интересно стать свидетелем любовной вакханалии этих двух вершителей мысли».

Глаза Авнера быстро метнулись на отца семейства, неспешно идущего за дочерью. Его благородная лысая голова отражала , как зеркало, яркое пламя факелов , расположенных по периметру зала . Авнеру даже показалось , что в его загорелой отполированной лысине можно было различить эфемерно счастливые взгляды посетителей . Да не только взгляды, но и если очень постараться , можно было увидеть звезды , луну и даже костные хребты ночных засыпающих волн . Поистине зеркало мира .
Авнер глубоко затянулся уже догоравшей сигаретой и с жадностью посмотрел на не менее удивительную спутницу зеркального господина. Вверх вздымалась вавилонская башня из прядей...

Вдруг, справа от Авнера что-то промелькнуло. Тень кого-то очень маленького и трогательного. Это было дитя, от силы 3 годика. Его миниатюрные пухлые ладошки упорно пробирались по нагретому от трения женских каблуков мраморному полу. Его щечки выходили за приемлемые грани дозволенного, даже для ребенка , что игриво улыбнуло Авнера . Они были , как две налитые малиновым вареньем теплые булочки, которые так и хотелось куснуть взглядом . Малыш вцепился своими крепкими миндальными ручонками в колено Авнера и поднял белокурую мохнатую голову . Эта улыбка. Эта невинная , еще не знающая разочарования и горя улыбка маленького принца. Ты хочешь , чтобы я стал твоим лисом , малыш? – тихо спросил Авнер , видя в этом ангеле поля из подсолнухов около дома , где он жил с родителями еще ребенком . Они с братом играли в прятки между высоких стеблей этих цветов солнца , а потом уставшие заваливались на убаюкивающее зеленое одеяло времен года и угадывали, запрокинув головы вверх, куда летит еле видимый, такой делекий и неудержимый самолет их уходящего детства.

«Привет, дружок», подмигнул воробушку молодой человек . «Я заждался уже , что –то ты припозднился сегодня , Лева» - Авнер не без укора посмотрел на своего явно искренне раскаивающегося торопящегося друга.
«Ну ладно , ладно не смотри на меня так , я понимаю , баррикады на любовном фронте возводил . Как Мэри ? Сегодня успели встретить закат на своем любимом оливковом дереве ?». Воробушек радостно защебетал и подпрыгнув , присел на соседний стул подле Авнера . «Сегодня могу тебе предложить орешки кешью или твое любимое кокосовое печенье, что изволишь отведать? » Леонид с преисполненной благодарностью скромно приступил уплетать за обе крохотные щечки долгожданные лакомства .
«Скажи , мне , друг , какого цвета сегодня был полдень ? Мне показалось ...

Постой , что это ? Что это за запах ? Откуда ? Авнер судорожно глотнул воздух в надежде поймать воздушно-капельным путем , быстро покидавший его ноздри аромат смеха , жасмина и распущенных волос. Где ? Он резко обернулся . За соседним столом случилась она. Дыхание Авнера, споткнувшись, чуть не переступило звуковой барьер изумления . Ее золотистые густые волосы , бросая вызов ночной герметичности вспыхнули мигом , делившем жизнь Авнера на прошлое и будущее . Он почувствовал кончиками пальцев воздушный покров , который лаская ее волосы , протекционно отделял мир на до и мир после .

Ее пальцы дышали тенью его плеча , он бережно провел глазами по ее аристократическим рукам , которые могли принадлежать только балерине . Тонкие длинные , их слепок можно было продавать на аукционе наравне с такими великими произведениями искусства , как «Афина» Густава Климта или «Большая Одалиска» Жана Энгра . Авнер робко улыбнулся , представив , как костлявые с засаленной отдушкой и такой же душой «знатоки» искусства будут топтать друг друга , сражаясь за право повесить слепок ее рук у себя в опочивальне или над будуаром жены. О ее руках можно было написать 10 - ти томный роман, повествующий о рождениии, отрочестве, юности ,первой любви и страданиях каждого пальца . Это были сосуды без дна , наполненные прохладным чистым горным ручьем , который потерявшийся путник случайно обнаруживает в середине января в глубине альпиийских склонов горы Monte Rosa . Как грациозно она переворачивает страницы книги, каждое кошачье движение ее рук зарождало ноты , отзвуки морского северного ветра , эхо гипнотического спокойствия.
А глаза, глаза ... они были рассветом . Когда солнце еще не взошло и только начинает пробуждаться, медленно потягиваясь вверх , когда западным волнам еще снятся сны под темным одеялом ночи , а волны на востоке уже начинают переливаться зарождением нового для . Ее глаза это секунда до пробуждения, момент до осознания, что ты смертный , что ты на земле , что ты должен следовать законам гравитации, что стоит тебе пошевелиться и ты проснешься , потеряв связь с миром вечных грез . Ее взгляд был этой секундой , сберечь которую не в силах , и оттого она становилась бесценной.
Авнер откинулся в кресло и затянулся сигаретным эфиром в бесконечный раз.

Он ослеп пять лет назад. Автокатастрофа. Пьяный водитель вылетел на встречную полосу. Операция длилась 18 часов, но зрение так и не удалось спасти. Авнер был приговорен к беспросветной темноте на всю оставшуюся жизнь. Сетчатка глаз полностью была разорвана. Сегодня прошло ровно четыре года с момента, когда он бессрочно переступил порог отеля -санатория на юге Франции. Спектакль закончен, довольно фантазии; на сегодня. Basta.
Пепел дрогнув, плавно упал на пальцы Авнера.
Встав из-за стола, он еще раз обнажил свои матовые зеркала души и осмотрел мрак , который весь сгорбившись, как старый дряхлый старик, из за угла, трусливо и безжалостно посмеивался над самым дорогим , что было у этого юноши - последним самообманом. Украсть который не посмеет никто. Ни смерть. Ни даже жизнь.
Ибо вечность, в коей видно дыхание горизонта на восходе и слышна тишина безумия в первой капле дождя, он уже нашел.

«Какие все-таки яркие сегодня звезды...», подумал Авнер, жадно посмотрев на небо, широко - открытыми прозрачными и влажными, как утренняя роса, серо- голубыми, обреченными на вечный монолог глазами.